Бард

Я понял, что она — мой следующий Элемент, как только открылась дверь в таверну. На взгляд любого другого человека она вряд ли чем-то отличалась от других Бардов. Лохматые короткие русые волосы, овальное лицо с наглой радостной улыбкой, проворные серые глаза, выискивающие особенно щедрых слушателей, мятая, но чистая одежда… И, конечно, инструмент. У неё была укороченная гитара. …Думаю, она часто навещала эту таверну, так как некоторые посетители с удовольствием оторвались от тарелок и приготовились её слушать. Я последовал их примеру и прекратил есть свою жареную картошку с луком. Не то чтобы я не доверял своему чутью, нет… Просто давно я не встречал профессиональных Бардов. — Алина! Грыхор тебя раздери, я думал, что ты сегодняшним вечером вообще не заявишься! — хозяин таверны, не спрашивая, тут же налил ей пенистого кваса. Алина кивнула головой, одномеренно здороваясь и благодаря. Выпив всю кружку залпом, она присела на освободившийся специально для неё стул и на всю таверну спросила: — Ну? И что меня просит сыграть честный народ в эту несомненно прекрасную ночь? Честный народ тут же наперебой начал просить всё подряд: начиная с похабных частушек и весёлых историй, заканчивая правдивыми легендами и трагичными событиями… И тут Алина заметила меня. Нагловатая радость в улыбке слегка угасла. Что ж. Слава, видимо, несётся впереди меня на несколько вёрст вперёд. Никто другой не обратил на меня никакого внимания. — А что желает услышать наш гость? — негромко спросила она. Чтоб я её услышал, ей необязательно было перекрикивать толпу, и она об этом явно знала. — Опиши мне лес, по которому гуляет влюблённая пара, что видится последний раз в своей жизни. Во всех магических школах Бардов учат играть магию на своих инструментах прежде всего бессловестными мелодиями. А самое главное — импровизированными. Именно такие мелодии лучше всего могут показать истинный профессионализм Барда. Алина догадалась, что я хочу понять, давая ей такой заказ. Она окончательно посерьёзнела, внешнее всё ещё сохраняя беззаботность. Прошлась пальцами по струнам, словно спрашивая у гитары, готова ли она к игре. Пробная мелодия мгновенно заставила умолкнуть даже самых болтливых. И вот из инструмента полились первые ноты. Словно острозаточенный карандаш в руках талантливого художника, они мгновенно начали вырисовывать легко узнаваемые черты соснового бора. В таверне запахло травой, шишками и смолой. Вокруг будто бы стало темнее. Ухо уловило прежде неслышимый шелест иголок на ветру. *** Где-то вдали ухнул филин. Справа надломил ветку соболь, утаскивающий из гнезда яйцо. На залитом солнцем камне улеглась погреться изумрудная ящерица. Он — высокий, красивый, черноволосый… Счастливый. Она — милая, зеленоглазая, стройная… Несчастная. Который раз она сбегает с ним в этот лес против воли родителей? Который раз проходит мимо этой берёзы, единственной на весь бор, и клянётся себе больше никогда не возвращаться? Который раз нарушает эту клятву? Но на этот раз клятва и вправду будет сдержана. Но он об этом не узнает до завтрашнего дня. Солнце ярко светит сквозь сосновые кроны, так контрастируя с её настроением… и так резонируя с его. Ему и в голову не могло прийти, что то первое шуточное предложение на побег она воспримет серьёзно. Хотя мог понять — куда только ни кинешься, лишь бы не учить науки, которые тебе в жизни никогда не пригодятся… И уж тем более он не поверил своему счастью, когда на предложение повторить прогулку она ответила согласием. Лес наблюдал всю их историю. Каждая сосна знала, как крепко и нежно они обнимают друг друга перед свиданиями. Каждый кустик ведал, из какого ручья они пьют воду из общей кружки. Каждая травинка видела, где состоялся их первый, робкий и искренний поцелуй. И она будет вынуждена это разрушить. Она наконец пообещала быть покорной и выйти замуж за того, на кого указал ей отец. …вот и шли они по лесу. Он слышал в пении птиц радость, она — тоску. Ему движение сосновых ветвей на ветру виделось армией, защищающих их счастье от посторонних, ей — прощальными взмахами платка матери. И вот пришло время прощаться. Впервые за всё это время она отклонилась от поцелуя — его губы едва скользнули по мягкой девичей щеке. Впервые за всё это время на его душе взметнулось нехорошее предчувствие. Он ушёл к себе в поселение и всю ночь не мог уснуть, терзаемый неясной тревогой. Она вернулась к себе в спальню и весь вечер проплакала. Щеку, на которой остался последний поцелуй её первой и единственной любви, жгло как огнём. А лес продолжил свою жизнь. Филин ухнул ещё раз. Соболь с яйцом нырнул к себе в дупло, предвкушая сытный ужин. Солнце перестало освещать камень, и ящерица с него уползла. Далеко не первая и не последняя пара им наблюдалась с подобными историями. Некоторые заканчивались хорошо, некоторые — не очень… Но что значат все эти истории перед лицом вечнозелёных сосен? *** Когда Алина прекратила играть, в таверне ещё минуту сохранялась тишина. Кто-то приходил в себя словно после долгого и крепкого сна. Кто-то украдкой стряхивал навернувшуюся слезу. Кто-то крепко задумался, очевидно, вспоминая историю своей первой любви. А я был спокоен. Я не ошибся. Алина — та, кто мне нужна. Единственное, что меня смутило… Эту историю Алина явно не выдумала только что. Правдивые истории имеют магию иного рода. Как минимум не всё является вымышленным. Как максимум… Что ж, узнаю. Алина тем временем отложила гитару и развернулась к стойке, прерывисто дыша. Невидящие глаза, смотрящие сквозь пол, приобрели нездоровый лихорадочный блеск. Волосы взлохматились сами собой. Лицо осунулось и стало намного бледнее. Пальцы нервно дрожали, словно продолжая перебирать струны. Не представляю, сколько магических и моральных сил она потратила на эту историю. Всего четыре минуты волшебной музыки… С другой стороны, я более чем уверен, что она выложилась сейчас на полную. Ради меня. Не глядя ни на недоеденную картошку, ни на Алину, ни на остальных посетителей, мало-помалу начавших оживать, я двинулся к выходу из таверны. *** Около входа мне пришлось стоять всего десять минут. Алина выбежала из таверны в охапку с гитарой, находу надевая куртку, и начала глазами искать меня. Я подошёл к ней. — Здравствуй, Бард. И поклонился. Она тут же резко отпрынула от меня, словно ужаленная, едва не уронила инструмент и истеричным шёпотом зашипела: — Поднимитесь немедленно! Грыхор весть что люди подумают! Мне здесь жить ещё, между прочим! Идёмте ко мне в комнату, быстро! И Алина повела меня дворами прочь от таверны. *** В комнате Алины было просторно, уютно и пахло пионами. — Надеюсь, у вас нет аллергии, — Алина шарилась по кухне в поисках чашек, чтоб сделать нам чаю. — Недавно слушатель принёс букетик, так запах уже дня три стоит… — У меня нет аллергии, — я щёлкнул пальцами пару раз. На столе оказались искомые чашки. Алина пару раз моргнула: — Вы… Знали, где они? — Это неважно, — я не хотел вдаваться в специфику своей магии. — Гораздо важнее… Бард, ты знаешь, зачем я к тебе обратился? — Вы не будете звать меня по имени из упрямства? — поджала губами Алина и со звоном поставила чугунный чайник с водой кипятиться. — Не из упрямства. Мне просто так удобно, — пожал я плечами. — Не вижу смысла запоминать имена Элементов, когда как они к моему делу никакого отношения не имеют. Ты же не узнавала, какой по счёту вылупилась из куколки бабочка из твоей коллекции? — я кивнул на три одиноко висящих застеклённых рамки. — Мне гораздо важнее, что ты Бард, а не то, что тебя зовут Алина. — Как скажете. Чайнику предстояло греться ещё долго, но на мою попытку ускорить процесс Алина посмотрела таким грозным взглядом, что я решил не продолжать. Не потому что испугался. А потому что собирался получить Алину в свою Коллекцию. Для этого же мне стоило бы с ней… «Подружиться» — неверное слово, но смысл имеет тот же. — Итак, — нарушила тишину Алина. — Почему же ты выбрал как Элемент именно меня? — Почему ты выбрала для своей коллекции именно эту Мнемозину? — я вновь посмотрел на застеклённые рамки. В свете свеч бабочки выглядели словно живые. — Я не выбирала, — опять поджала губы Алина. — Их не так уж много по Миру летает, чтоб можно было… Она замолчала, догадавшись, куда я клоню. — Тогда… Что же ты со мной сделаешь? — сквозь злое равнодушие в голосе Алины впервые прорезалось отчаяние. — Как мне… Быть твоим Элементом…? И, запнувшись, она замолчала. Поняла, что формулировка у этого вопроса максимально нелепа. — Что ты слышала обо мне и о моей Коллекции? — произнёс я, не отводя взгляд от бабочек. — Меня раздражает, что ты отвечаешь не прямо, а вопросом на вопрос, — увильнула Алина. Но я не стал настаивать. Пожалуй, действительно достаточно вопросов. — Минимум, который, вероятно, тебя успокоит — я не стану насаживать тебя на булавку, прикалывать к бумаге и засаживать за стекло. Сквозняк из неплотно закрытой двери шелохнул пламя свеч. Бабочки синхронно замахали крыльями будто бы в попытке вылететь из-за стекла. Алина испустила шумный вздох. Это и правда её успокоило. Но не полностью. — А максимум? — Максимум… Для того, чтоб рассказать максимум, я всё-таки хотел бы услышать ответ на свой вопрос. Я слегка постучал пальцем по спинке стула. Дверь закрылась плотнее. Сквозняк прекратился. Огонь успокоился. Бабочки тут же перестали пытаться вырваться на свободу. — Слышала я… Немного, — медленно и тщательно подбирала слова Алина. — Ты ходишь по миру и ищешь восемь людей-Элементов в свою Коллекцию. На данный момент в ней есть Воин, Некромант и Освятлённый. Остались Поисковик, Зельевар, Маг, Охотник и… — И Бард, — я сделал вид, что не понял, почему она так резко прервалась. И развернулся. Серые глаза уставились в мои. Я не отвёл взгляд. — Но зачем я собираю эту Коллекцию? И как именно я её собираю? Ты этого не знаешь? Алина под моим взглядом чувствовала себя бабочкой, нанизанной на булавку. Я это ощущал почти физически. Но глаза продолжали смотреть на меня. — Просто расскажи мне свою историю, Бард. В этом состоит суть моей Коллекции. За такими огромными магическими способностями стоит не менее огромная печаль… Или злость. Или разочарование. Или… — Или предательство. Алина закрыла глаза. Секунду сидела всё так же прямо. А потом медленно сгорбилась, отчего тут же уменьшилась раза в два, и медленно пошла снимать с огня кипящий чайник. *** Безусловно, слушать профессиональных Бардов, которые знают своё дело — одно удовольствие. Такой магический сеанс не похож на насильный гипноз, после которого болит голова, как это бывает, если начать слушать каких-нибудь ярморочных бездарей. Наоборот, ты волей-неволей расслабляешься и позволяешь магии музыки вылечить свою душу, привести в порядок прежде хаотичные мысли. Как мало я встречал таких Бардов… И как часто такие гранёные алзмазы заканчивали свою жизнь слишком рано. Потому что подобная магия берётся не из воздуха. Бард, леча души слушателей, принимает на себя всю их боль. Его собственная душа вскоре становится похожа на огромную кровавую рваную рану, которая со временем не заживает, а лишь сильнее разрастается… Потому что остановиться и перестать лечить Бард не может. Для его магии не существует такого понятия как «Хватит». У истинного Барда в крови течёт твердая уверенность, что он обязан вылечить всех. Это похоже на особую наркотическую зависимость. Истинному Барду всегда нужно увеличивать свою дозу в виде количества пациентов. Некоторые доходили до изрезанных в кровь струнами пальцев и бессонных ночей — лишь игра, игра и игра хотя бы для кого-нибудь, чьи душевные страдания можно облегчить. Огромная плата за столь великую силу. Но истинные Барды этого не осознают, пока не становится поздно. Я Алине не скажу всего этого — она и так всё это знает. И, безусловно, уверена, что вот она-то избежит участи своих коллег. Не избежит. Однажды чужие проблемы, травмы и переживания Алину раздавят и станут её могильной плитой. Особенно если учесть, что их она уже сейчас лопатой гребёт, каждый день навещая таверну с огромным количеством человек (и у каждого такого как минимум одна гадость за день да случилась). Я же здесь для того, чтоб избавить её хотя бы от собственной боли. Её магические способности не потеряют в силе… Но жить ей станет легче. И, возможно, дольше. Невозможно жить долго и носить помимо сторонних свою собственную душевную катастрофу за неимением возможности поделиться ею хотя бы с кем-то. Я стану для Алины этим кем-то. Пусть и не совсем по её воле. *** —…поэтому я — предатель. Мерзкий, подлый, гнусный предатель, — звенел голос Алины в гробовой тишине. — Я ненавижу тот факт, что благодаря своему предательству получила магические силы такой мощности. И мне плевать, что я могу умереть, если буду лечить души людей слишком много и часто. Это единственный путь, которым я могу искупить свой поступок. Я не перебивал Алину на протяжении всего рассказа. Лишь молча пил свой зелёный несладкий чай. Кофе, в который Алина кинула три ложки сахара, уже давно остыл, почти нетронутый. Свеча догорела. Я, едва заметив это, не задумываясь наколдовал новую. Алина увидела это, но ничего не сказала. Второй раз за вечер она была полностью морально опустошена. Но ничего. Ночью выспится, встанет ближе к полудню и будет чувствовать себя как после недельного отдыха. Уж я-то это знаю. — Значит, та история, которую ты мне сыграла в таверне…? — Моя. С той лишь разницей, что предала я не любовь, а общее дело. Да и предательство первых отношений можно пережить, в отличие от нарушенной другим человеком кровавой клятвы… Едва ушедший из глаз лихорадочный блеск вернулся вновь и стал будто бы более безумным. Больше у Алины меня ничего не держало. Я получил всё, зачем пришёл, и дал всё, что мог. — Я вас никуда не отпущу. Я притормозил у самой двери. — Почему? — Вы не дали мне проникнуть вам в душу тогда, в таверне, — тихо произнесла Алина. — Я же знаю, кого я лечу, и кто слушает мою музыку не только ушами. Нет, вы слушали не только ушами, но… В ней заговорил её внутренний наркоман — истинный Бард. Но сегодня я не дам ему положенной дозы. — Извини, Алина, но нет. Позволь мне остаться единственным пациентом, который отказался от твоего лечения. До встречи. И я вышел. Стоило мне закрыть дверь, как из-за неё донеслись глухие рыдания.