«Брюс Уэйн любит помладше?»
Дик не был готов к кричащим заголовкам, злому вниманию толпы и собственному страху, съедающему желудок в ответ на мысли о будущем. Конечно, никто не догадывался об их с Брюсом метках, кроме Альфреда, который всегда стоически молчал, однако эти назойливые сплетни будто бы подтверждали собственные беспокойства. С чего холостому и богатому мужчине брать на попечение мальчика? И, оглядываясь назад, Дику действительно жаль, что он верил жёлтой прессе и ждал, когда мистер Уэйн покажет своё истинное лицо. Это случилось, но оно было не таким, как представляли люди. Принц Готэма был совершенно другим человеком, неловко спрашивая о том, как прошёл школьный день или успокаивая Дика после очередного кошмара, не стесняясь, что мальчишеские слезы и сопли будут литься на дорогой шелк пижамы. Они заговорили о метках лишь однажды, когда, уже будучи Робином, Дик впервые увидел своё имя там, где порвался костюм линчевателя. Тогда, проследив за взглядом испуганного мальчика в тишине пещеры, где только летучие мыши шелестели вдали, Брюс сказал, что между ними ничего не изменится. Многие не догадывались о всеобъемлющей доброте этого человека, потому что она была скромной и тихой, но Дик узнал о ней из молчаливой поддержки, из редких, но всегда нужных слов. Никто не давал ему больше, чем Брюс, но и Грейсон никому не давал больше. И когда они решили, что совсем не обязательно следовать чужим ожиданиям, стало гораздо проще. Они не были любовники, они были приятели, партнеры, родственные души. Работать с Брюсом — Бэтменом — значило лететь и знать, что тебя всегда поймают. Всегда. И это было сильнее любви. Они доверяли друг другу больше, чем самим себе. Сколько бы они не ссорились, не разлучались и не молчали, после смерти Брюса вспоминались в основном хорошие моменты, будто сердце было недостаточно надорвано и хотело вонзить в себя каждый момент их редкого счастья. «Ты спас меня и до сих пор спасаешь. Каждый день, » — сказал ему как-то Брюс. Они оба друг друга спасали. Даже в самые трудные моменты, когда общение сводилось на нет, были друг у друга за сердцем. Дик знал, как жить вдали от Брюса, но не хотел вспоминать, потому что раньше он мог вернуться, а сейчас идти было некуда, не осталось почти ничего, кроме крупиц оставшегося наследия и воспоминаний. Только те не облегчали боль потери, они делали её лишь сильнее. Поместье больше не принадлежало им, вся память Уэйнов пылилась под безличными тканями. Тим ушел, а Альфред тосковал по сыну, и Дик не мог просить его о чём-то большем, чем дворецкий уже делал. Единственное, что ему оставалось — жить чужую жизнь, носить чужую маску и растить чужого сына, чтобы оставить Брюса для мира. Но, теряясь в ассимиляции, Дик всё ещё не достиг правдоподобия. Костюм смотрелся на нём, как на ребёнке в Хэллоуин, и каждый раз, когда линчеватель смотрел на себя в зеркало, видел лишь неудачу. Он не был Бэтменом и никогда не будет им. Джейсон был прав, все были правы. С него спадала не только маска — вся эта жизнь была для Дика велика. Должно быть, Дэмиен чувствовал себя ничуть не лучше. Он не успел даже узнать отца, уже оставшись без него. И, может быть, ответственность за ребёнка, перешедшая на Грейсона, была единственным, что держало его на плаву. Даже этой ночью, закрывая опухшие глаза, разъедаемые солью слез, мужчина думал о том, что завтра вернётся Дэмиен, и он уже не будет один.***
Когда Дик был наивен, влюблен и думал, что Барбара — навсегда, она любила прижимать его к стене и целовать так сильно, что юноша задыхался. В пещере, пока никого не было рядом, в патруле, если выдавалась спокойная минутка. Старшая, она сама сделала первый шаг и всегда продолжала вести. Всё было хорошо, когда девушка держала их отношения в своих руках. Дик не выбирал темп, он подстраивался и был счастлив, пока не сказал лишнего, и всё не развалилось. «Ты хотела бы много гостей на нашей свадьбе?» — это был совсем безобидный вопрос мечтающего юноши, коим он тогда являлся, еще способный верить в лучшее. Они с Барбарой сидели в эту ночь на крыше высотки и смотрели в небо, на далёкие звезды, которые своим волшебным сиянием заставляли задумываться о самых смелых мечтах. Для Дика не было новым думать о свадьбе, казалось естественным, что они с Барбарой когда-то обязательно поженятся, заведут детей. И он никогда не сомневался в своём желании, пока не сказал о нём вслух и не услышал тишину в ответ на вопрос. — Барбара? — позвал Робин, оглянувшись на девушку. Та сидела рядом как-то напряжённо и не глядя на него. Барбара никогда не боялась быть честной, только в редкие моменты, когда знала, что правда могла его серьезно задеть. Поэтому ещё до того, как девушка заговорила, Дик знал, что сказанное сделает ему больно. — Дик, хоть это и тяжело, я буду откровенной… — она посмотрела на него, не снимая маску, но отчего — то юноша все равно узнал в этих белых склерах болезненный взгляд, — мне нравится быть с тобой, но я не думаю, что это может стать чем-то серьёзным. — Почему? — спросил Дик совсем тихо, одними губами, хотя ответ не хотелось слышать. — Мне важно быть приоритетом в жизни партнёра. — Но так и есть, для меня ты… — Нет, Дик, — Барбара грустно улыбнулась, — ты всегда будешь выбирать Брюса. У меня нет родственной души и вряд ли я смогу понять тебя, но обманывать и делать вид, что все в порядке, я не смогу. И она была права, Грейсон мог жаловаться и кричать на своего опекуна до посинения, когда они не сходились во взглядах — в последнее время всё чаще. Но как только требовалась помощь, хватало одного звонка, и Дик бежал на зов, словно дрессированный. Неважно, была ли важная контрольная, запланированая встреча с друзьями или свидание с Барбарой. Он всегда выбирал Брюса, не было и колебаний. И даже во время этого разговора, когда решалась судьба отношений, он дёрнулся сразу, как только услышал в ухе знакомый голос, требующий вернуться в пещеру по срочному делу. Взглянув на возлюбленную извиняющимся взглядом, он не пропустил её усталого вздоха и опавших плеч, а затем и машущей в сторону ладони, разрешающей идти. И Дик ушёл, надеясь на продолжение разговора, которого не последовало.***
Несмотря на распространённое мнение, Дик не был матерью-наседкой. Он просто… Вполне справедливо волновался, поэтому писал ребенку каждые два часа и сходил с ума, если не получал ответ сразу. Хорошо, возможно, слегка перестарался и упаковал Дэмиена в гости так, словно тот уходил на войну. Увидев своего любимого ребёнка на пороге дома, Дик едва воспротивился желанию расцеловать его, ограничиваясь лишь удушающими объятиями. Они простояли так довольно долго, безмолвные и счастливые от встречи, пока Дэмиен не решил, что двух минут слишком много для обнимашек. Ну что за абсурд. — Кушать подано! Не волнуйся, это Альфред приготовил, я просто разогрел, — обнадежил Дик Дэмиена, поставив на стол две дымящиеся тарелки. До Рождества оставалось пару дней, Альфред потихоньку начинал закупаться к празднику и поехал сегодня на рынок — дворецкий обожал их и предпочитал любым магазинам, что делало его хоть немного похожим на обычного старика. Он всегда тщательно готовился к праздникам, но в этом году предновогодняя суета взлетела на новую планку, отвлекая от мыслей о том, что это будет первый год без Брюса. Прошедшая Ханука для семьи была тяжёлым событием, никто не стал отмечать, потому что в этом больше не было смысла. Они не готовили картофельные оладьи, не читали Тору, но в комнате Дика стояла Ханукия, которую тот зажигал в течение восьми дней, превратившихся для него из праздника в траур. Но Рождество? Черт возьми, акробат собирался постараться ради ребёнка, и надо было начать уже сейчас: мужчина натянул широкую улыбку, стараясь выкинуть из головы все назойливые мысли. Дэмиен, конечно, не купился на дешевый трюк. — Выглядишь грустным, у вас с Тоддом проблемы? — спросил деловито мальчик, отрезая кусочек от своего соевого стейка с таким спокойным выражением лица, словно не заставил его имитировать рыбу. — Причём здесь Джейсон? — спросил Дик с горящими щеками, чувствуя себя так, словно среди них именно он был ребенком. «Нет, мам, я не трогал ту банку с печеньем». А оно было вкусным, хоть порой и горчило. — Т-т. Вы довольно ужасно скрываете свои… Отношения, — Дэмиен скривился на последнем слове, словно то делало ему больно. — Во-первых, мы не встречаемся, во-вторых, нет ничего плохого в том, что мужчины могут быть вместе. — Я не собираюсь участвовать в этой демагогии. — Нет ничего стыдного. В конце концов, в твоём возрасте нормально проявлять интерес к любовным делам. Есть кто-то, кто тебе нравится? Может какая-нибудь девочка из класса или, о, мальчик?! Как поживает Джон? — ухватился мужчина за новую тему, желая отвести разговор от них с Джейсоном, чему всегда способствовал любой намёк о чувствах. — Ричард! — возмущённо вскрикнул мальчик, раскрасневшись до ушей, и Дик засмеялся, взъерошивая его короткостриженные волосы и делая похожим на цыплёнка. Люди, которые ничего не знали, говорили, что ребенок — копия Брюса. Но его особенный Дэмиен с раскосыми зелёными глазами и картофельным носом — единственный в своём роде, и напоминал Дику отца лишь изредка своим проницательным взглядом или хмуростью бровей. Со своим творческим духом он был слишком удивительным, чтобы являться чьим-то следствием, каким был Грейсон: никогда не начало, всегда продолжение. Было удивительно, как столь неординарный ребёнок питал слабость к Дику, хотя его пылкое восточное сердце было слишком большим и ранимым, чтобы это признать, потому что его уже растоптали однажды. Талия, не давшая Дэмиену за всю жизнь ни капли детства и праздника, была ненавистна Дику до глубины души. «Я стану родителем лучше, чем она, » — с яростью думал он и знал, что так оно и будет, ведь это была низкая планка. На стол запрыгнул кот, разбудив его от мыслей, и начал лизать свою лапу, чувствуя себя здесь слишком комфортно, зная, что его никогда не накажет и не прогонит никто, кроме Альфреда. — Если кот запрыгнет на ёлку, Альфред сделает из него жаркое, — весело сказал Дик, а Дэмиен в ответ забавно поморщил нос. — Шутки про насилие над животными не смешные. — Ладно, тогда он сделает жаркое из нас. — Уже лучше.***
Его лучший друг Уолли был долговязый и смешной, веснушчатый как солнце. Он всегда умел рассмешить Дика, любил обниматься, а еще никогда не стучался. Удивительно, что парень узнал о метке так поздно, случайно вбежав в комнату, когда Дик выходил из душа. Лето было засушливое, жаркое настолько, что нельзя было дышать, и Грейсон стоял посреди своей комнаты без халата или футболки, глядя расширенными от ужаса глазами в чужие, такие же испуганные и смущенные. Конечно же, вечно рассеянный Уолли заметил его метку с первого взгляда, ведь Дику всегда везло. Они мало об этом говорили, но однажды Уолли тихо спросил: «Когда…когда ты был Робином, он к тебе прикасался?», и Дик также тихо всё отрицал, желая вместо разъяснений просто накричать на друга.***
Когда Дик вошёл в комнату и закрыл за собой дверь, сразу же стало понятно, что кто-то в спальне. Не нужно было оборачиваться — хватало и музыки в чужих наушниках, слышной даже с расстояния пары метров. Обернувшись, Дик сделал вид, что совсем не удивился Джейсону, лежащему на кровати и покосившемуся в его сторону с кокетливой улыбкой, словно их последняя встреча закончилась дружелюбно. — Ну и? Что рот открыл, нравится вид? — подразнил Тодд, откинув наушники в сторону. Слабые отзвуки металла всё ещё доносились до них. В широких штанах и поношенной футболке Джейсон лежал на его кровати, как на своей. В его недавно вымытые рыжие волосы хотелось зарыться пальцами, а по лёгкой щетине пройтись губами. Но Дик был сильным духом, и он всё ещё не забыл своей обиды, поэтому вместо того, чтобы лечь рядом или хотя бы скокетничать в ответ, мужчина хмыкнул и подошёл к шкафу, скидывая по пути рубашку. Одной из самых ненавистных частей этого года были постоянные суды за поместье и право владеть компанией. Дик надеялся, что в качестве Рождественского подарка Санта преподнесёт ему победу в деле. Или побольше таблеток. После всех эти разборок голова болела, словно магму залили в череп. Хотелось просто лечь и вырубиться, но сон, как обычно, был роскошью — помимо патруля мужчина собирался найти подарок для Дэмиена, что было задачей такой же сложной, как и казалось. Не хотелось дарить банальности. Так что, честно говоря, Джейсон был последним человеком, которого Дик хотел сейчас видеть. Он всегда отвлекал. — Эй, я тут скучаю, куколка, — что и требовалось доказать. Тодд запел со своего места, на что мужчина поджал губы. — Слушай, я не в настроении, — вешая костюм, признался Дик, и над его плечом воображаемая Донна захлопала в ладоши от восторга. Он не должен был распылять себя на людей, когда чувствовал себя плохо, даже если в голове и кричали тревожные звоночки, что если однажды Дик покажет своё недовольство, люди больше никогда не вернутся. Хотя какая разница, все уходили, даже если отдавать всего себя. Когда Джейсон отключил музыку в наушниках, стало намного тише, и он уже был готов к тому, что тот уйдёт, но Тодд подошёл ближе — Дик почувствовал запах сигарет вперемешку с бергамотом и закашлялся. Ядрёная смесь. Если бы Джейсон в этот день ещё и надушился своим супер мужским одеколоном (что-то там про лес и силу), он бы точно задохнулся. — Слушай… Прости, — у уха сказали так тихо, что Дик и не услышал бы, не будь всегда внимателен к окружению. Иногда профдеформация играла на пользу. Удивившись чужому извинению, он повернулся, чтобы заинтригованно посмотреть в зелёные глаза, которые категорически отказывались смотреть в ответ. Щеки Джейсона порозовели, выделив очаровательные пятнышки, и слабая часть Дика уже готова был его простить за всё на свете. — За что? — Ты издеваешься? — проворчал Джейсон, выглядя так, словно хотел выпрыгнуть из окна. — Нет, я действительно хочу знать, что ты понимаешь, за что извиняешься. Но младший ничего не ответил, он взял Дика за плечи и начал мягко подталкивать к кровати, заставляя на нее сесть, а затем нагло забираясь к нему на колени. — Ты тяжёлый, — фыркнул Грейсон, чувствуя между тем тёплый прилив нежности и в тоже время раздражения. Они никогда не могли нормально поговорить. — Сегодня у тебя день ног, что поделать, — сказал, сочувственно вздыхая, Джейсон, а затем посерьезнел и поцеловал Дика в губы, затем в щеку. И ещё раз. И ещё. — Я не хотел быть грубым тогда. Ладно, хотел. Но мне жаль, — зашептал он. — С чего это ты такой любвеобильный сегодня? — Ты неделю не выходил на связь, подумал, обиделся. К тому же, может, я скучал, — пожал плечами мужчина, а следом прикусил за челють, из-за чего Дик вздрогнул. Он слишком устал, чтобы возбуждатья, но это был запрещённый приём. Схватив Джейсона чуть выше бёдер, мужчина перевернул их, улыбнулся в ответ на чужие, недовольно поджатые губы, и поцеловал их. За всю жизнь у него в постели побывало достаточно человек, и лишь немногие могли сравниться подобной интенсивностью. Дик не мог думать ни о чем другом, когда они занимались сексом, потому что всепоглощающее присутствие Джейсона вытесняло собой всё. Везде были его руки, его вздохи, его желание, отпечатанное багровыми следами на коже Дика. Но сегодня, корчась под чужими настойчивыми ласками, он обнаружил, что так или иначе уплывал в сторону размышлений. — Ты где-то не здесь, — недовольно заметил Джейсон, приподнимая его ноги, чтобы стянуть с них штаны вслед за своими, уже отброшенными куда-то в сторону. — Мне бы не помешала помощь, знаешь ли. — Как думаешь, что подарить Дэмиену? — не слушая, спросил Дик. В конце концов, любой совет был бы в помощь. Джейсон в ответ удивлённо захлопал глазами, хотя и не прервал попыток раздеть их. Мужчина особенно резко дёрнул за нижнее белье, пытаясь стянуть его вниз, и Дик просто не смог сдержать стон — резинка задела член. — Д-джей, осторожнее! И я вообще-то вопрос задал. Думал над красками, но это слишком банально… — Будем говорить об этом сейчас? Может ещё в шахматы поиграем? Я тут как бы занят, — Джейсон, весь горячий и тяжёлый, залез на него, приковывая своим весом к кровати, и мягко поцеловал в чувствительное горло, над ключицей, пока его твёрдая рука пересчитывала ребра. Дик задохнулся, когда их бёдра столкнулись, будто волны, и ничего не мешало чувствовать разгоряченное желание друг друга. Горячий и твёрдый член тёрся о его собственный, и это ощущение рождало в Дике жажду по чему-то большему. Поэтому пришлось согласиться. — Ох, ладно, можем обсудить позже. А сейчас, пожалуйста… Давай… Можешь… — Что могу? — Джейсон смотрел на него сверху с лукавой усмешкой в глазах. Хотелось, чтобы он сильнее навалился, придавил к постели всем телом. Тогда Дик смог бы спрятать своё горящее лицо в чужой шее и не сбиваться в словах под этим взглядом. Он не столько стеснялся, сколько заводился под пристальным вниманием. Едва сдерживаемая энергия и желание перехватить инициативу вибрировали под кожей, пока грубая ладонь скользила обратно с рёбер, останавливаясь у основания шеи, на которую Джейсон засмотрелся, доказывая тем самым своё понимание. Нередко между ними случались споры, однако постели то не касалось. Как один слаженный механизм, мужчины поменялись местами. Вслепую порывшись рукой по тумбочке, чтобы не прерывать влажных и ненасытных поцелуев, Дик достал смазку, прекрасно зная, чего обоим хотелось. Он растягивал Джейсона влажными пальцами и водил кулаком по его члену, пока направленные на мужчину зеленые глаза застыли в напряжении. Боже, как Дик любил это. Почти не мигая и лишь изредка вздрагивая от особенно приятного толчка, Джейсон поглощал каждый его взгляд и эмоцию, засевшую на лице, будто именно Грейсон был в центре всего. Странно, насколько Дик чувствовал себя бабочкой, приколотой к доске, даже когда был сверху. Как бы позиции не менялись, он всегда ощущал это тяжёлое, как их дыхание, давление в пронзительных глазах Джейсона или пальцах, мягко упирающихся в сонную артерию на его шее. Но даже так, с жизнью под ладонью столь сильного человека, Дик чувствовал себя в безопасности. И безумно возбуждённым, к счастью, они оба больше не могли ждать. Входить в Джейсона, принимая его редкое доверие, было головокружительно каждый раз. Невыносимо тесно, жарко и где-то там, далеко за мыслями о руке на его шее и чужих губах, распахнутых в удовольствии, слышались влажные удары кожи и кожу. — Давай, не сдерживайся. Я знаю, ты хочешь сильнее, — нежный контроль в словах молодого человека, ни капли не дрогнувших, пока напряженные бёдра Дика бились о него в экстатических толчках, действовали сильнее, чем акробат мог себе признаться. В то время как он рассыпался, Джейсон был почти собран, за исключением того, что всегда красноречиво краснел, и сейчас его заманчивый румянец простирался до самой груди. Эта часть была одной из самых заводящих. Дику оставалось лишь немного, чтобы кончить, бёдра уже мелко дрожали, как и ноги Джейсона, скрещённые у него за спиной. Не хватало только одного. — Что-то нужно, Голди? — даже сейчас его возлюбленный насмехался сквозь поверхностное дыхание. — Просто… Придуши меня немного, пожалуйста, — вздохнул Дик, отбрасывая гордость. От просьбы воздух между ними закоротило. Джейсон оказался достаточно милосердным, чтобы сжать пальцы. Когда через пятнадцать минут они лежали на кровати, потные и отвратительные, Дик молча смотрел в окно и уже скучал по недавнему снегопаду. Готэм начинал сереть, даже не дождавшись праздника. Где-то между мыслями о погоде и душе, куда всё никак не получалось заставить себя пойти, вклинился Джейсон: — Подари ему муравьиную ферму, — Дик резко обернулся на слова и под его непонимающий взгляд младший продолжил, — мелкий ведь странный, любит всякую такую херь. Он буквально сказал мне однажды, что справочник по насекомым и паукообразным будет интереснее любой книги Остин. А муравьи лучше пауков. — Да, ты прав, куда лучше, — Дик скривился, представив у себя дома тарантула.***
В Джамп-сити прогремел взрыв, и, отправляясь с командой на место происшествия, Дик совсем не ожидал, что вместо инопланетного врага встретит свою новую любовь. В центре города творилось настоящее безумие: кричали сирены, поджигались полицейские машины и летали столбы, разбиваясь о стеклянные дома. Вокруг царил хаос и крики людей, спасающихся от вторжения космического корабля, из которого — разбитого на площади — явилась эта незнакомка. Но она не была врагом, она спасалась, обреченная на рабство. Их личное знакомство началось с самого неожиданного поцелуя в жизни Дика. Кто знает, может так Кориандр и влюбила его в себя — заколдовала, и несколько лет делала это изо дня в день, очаровывая огнём своих волос и пылким взглядом. Изумруд в глазах принцессы был таким же, как в кольце, которое Дик купил в ювелирном магазине, думая о ней. Это был второй и, наверное, последний раз, когда он серьёзно был намерен жениться. Кори была всем — подругой, напарницей, возлюбленной. Она могла успокоить его одним касанием, заставить забыть обо всём лишь своей улыбкой и поставить на колени простым словом. — Поклоняйся, — говорила Кори, раздвигая бёдра. И Дик поклонялся. Процент вероятности родиться с родственной душой был равен девяносто восьми сотых процента, явление было столь редким, что считалось аномалией. У тамаранцев и вовсе не было подобного — они дарили любовь всем, кого считали достойными, и Кори подарила свою Дику. Он чувствовал каждую крупицу этой любви, слушая пение девушки перед сном, ощущая её бесконечные волосы во рту, пока они целовались. Если бы Дик не был столь глуп, чтобы всё испортить, они бы точно поженились.***
После патруля Дэмиен, как странный ребёнок, которым он являлся, даже в сравнении с Диком был слишком полон энергии. Но сегодня юношеский энтузиазм и многочисленные вопросы по поводу праздника радовали, хотя Бэтмен и устал как черт, всегда ненавидящий драться с королём специй. В подобные моменты, когда приходилось отмывать лицо от горчицы и бесконечно чихать от перца, засевшего в носу, тоска по Бладхейвену была как никогда сильной. — Как думаешь, Тодд примет от меня М249? — спросил подросток, расстегивая униформу. Дэмиену повезло сегодня куда больше, пара капель кетчупа — всё, что ему досталось. — Во-первых, ты не даришь Джейсону пулемёт, во-вторых, откуда у тебя оружие?! — Т-т, я лишь рассматриваю варианты, поэтому и советуюсь с тобой. В конце концов, раз он придёт на Рождество, мне не следует оставлять гостя без подарка. Не смотри на меня так, я почитал о традициях, хотя от идеи с омелой отказываюсь. Наблюдать лобызания каждый раз, когда вы проходите в комнату, будет мучением. Дик хихикнул, краснея. Они не были настолько подростками, ей богу. Он, честно говоря, и не думал о том, чтобы позвать Джейсона, но идея казалась прекрасной. Сама мысль о том, что мужчина как обычно проведёт праздник в одиночестве, делая вид, что не было ничего примечательного в этой ночи, делала Дику больно. Раньше Джейсон не приходил из-за Брюса, однако теперь не было причин отказаться. Никто не должен был чувствовать себя покинутым в этот праздник. Он знал, какого это — быть одиноким среди чужого веселья. — Джейсон будет рад любому подарку, — сказал Дик некоторое время спустя и знал, что был прав. Очаровательно, как Джейсон смущался любой доброты, направленной на него, и в тоже время грустно. Из всего, что линчеватель по крупицам узнал о втором Робине, почти не было хороших воспоминаний о детстве, и это так разительно различало их, что в какой-то мере становилось стыдно. Но Дик не мог повернуть время вспять, чтобы изменить всё, он мог работать лишь с настоящим. Поэтому в этом году мужчина был решительно настроен подарить Джейсону самый лучший подарок.***
Найтвинг не хотел отдавать знание о метке своему заклятому врагу, Дестроук сам его забрал.***
Что касается Бэтмена и Красного Колпака — у них была тайная договорённость. Начинать свой путь крестоносца в плаще было итак непросто, и Дику не нужна была лишняя головная боль, которую, без сомнений, доставил бы Джейсон, не раздели они Готэм на зоны. Всë просто: ты не суешься в мои дела, я не суюсь в твои. За исключением того, что порой Бэтмен просто не мог оставаться в стороне, когда в округе гремел очередной, особо сильный взрыв. — Ты никогда не знаешь, когда нужно вовремя заткнуться и уйти с моей дороги, да? — стянув с себя шлем, закричал мужчина. Джейсон, упустивший шанс на расправу, был не просто зол, а разъярён, и находиться с ним сейчас было бы по-настоящему страшно, имей Дик мало мальское чувство самосохранения. Но он лишь разжигал огонь: — И позволить тебе убить кого-то? Ни за что. Город под моей защитой, — голос исказили динамики, вшитые в маску, делая его похожим на шёпот гравия под армейскими ботинками Красного Колпака, медленно наступающими и оттягивающими Дика назад, к стене. Не понимая чужой молчаливой — неестественной — реакции, он чувствовал, как страх закопошился в желудке от звука тяжёлых шагов. — Послушай, что ты… В конце концов Джейсон прижал его к стене. За их столкновением неизбежно следовал взрыв. Всегда так было. О, как бы Дик хотел, чтобы эти поцелуи были не последствием ссоры, а самоцелью каждой их встречи. Чтобы Джейсон не наказывал его, сдирая с плеч плащ отца, а желал увидеть за тканью настоящего. Но это не так — в каждом прикосновеним таилась злость, и если в некоторые дни она заземляла, то сегодня от этого становилось дурно. Он просто устал, и чужие зубы, впившиеся в его нижнюю губу, не успокаивали. — П-подожди, я… Хватит! — Дик толкнул мужчину в грудь и вытер рукавом губы. Джейсон удивился, но не стал пробовать подойти ещё раз. Маска мужчины чуть сдвинулась от нахмурившихся бровей. Очевидно, он был в замешательстве от отклонения в сценарии, который проигрывался раз за разом, на одном пыльном складе за другим. — Я больше не могу так, Джейсон. Если ты хочешь трахаться, ищи другого человека. Не меня! — заявил Дик, всё ещё стоя у стены, с трудом справляясь со своим сбитым дыханием. Он боялся, что если не скажет это быстро, то вообще не сможет. — Ах, теперь ты так заговорил? Сначала сам бросаешься на меня, а потом отбрасываешь? О, или твой папочка вернулся? — с насмешкой сказал младший. Увидев красный, Дик толкнул его к противоположной стене так сильно, что с потолка посыпалась побелка. Их голоса раздваивались эхом на безлюдной территории заброшенного здания. — Среди нас только ты постоянно говоришь о Брюсе! — Но разве я не прав? Вот сейчас я стал тебе не нужен, и ты меня бросаешь, — не унимался Джейсон, и с этого расстояния Дик чувствовал его влажное дыхание на своей переносице. — Сколько раз говорить, что ты мне нравишься, чтобы стало понятно? Брюса нет, Джейсон, он умер и не вернётся! — закрыв глаза, с отчаянием в тихих словах сказал Дик. Ответа не последовало. Тогда мужчина остранился от другого. Они бы ничего не добились очередной дракой. — Слушай, — вздохнул он, — через два дня Рождество, и если ты хочешь быть со мной, то придёшь. — А если нет? — Я не буду тебя держать. Но учти, что не я тебя бросаю, а ты сам уходишь.***
Когда стены двигались, люди перед глазами расплывались, а алкоголь горячей лихорадкой разносился по телу, они с Роем ладили лучше всего, потому что не нужно было разговаривать, чтобы целовать друг друга и жадно трогать. И плевать было, что у Дика там написано, когда утром они запоминали лишь обрывки мозаики тел друг друга. Он уж точно не помнил, какие слова там у Роя и есть ли они вообще, зато не забыл мягкий изгиб чужого рта, когда тот целовал его челюсть, шею и грудную клетку, откуда Дик, зачем-то согласившийся на яркую таблетку под язык, думал, что сердце вылетит. Рядом с Роем он всегда был худшей версией себя: игнорировал запреты, поддавался соблазнам. Порой было страшно, как отличнику, сбежавшему с главным плохишем школы. Но тогда он наверное впервые не стеснялся хотеть и просить. Ещё. Больше. «Да, я хочу это, дай мне!» — ему нужно было хоть как-то забыть о Джейсоне, умершем пару месяцев назад, о расставании с Кори и очередной ссоре с Брюсом, который запер себя в пещере. Это было время, когда они с Харпером рушили свои жизни, но притворялись, что все в порядке. А потом Дик впервые попытался убить себя, а потом Рой чуть не умер от передозировки. И так они поняли, что никогда не справлялись.***
Дик не хотел, чтобы всё развернулось так. Он планировал пригласить Джейсона на праздник, а не выдвигать ультиматум. Неудивительно, что с ним никто не хотел серьёзных отношений. Дик сам всё портил своим мерзким характером. Глупый- глупый-глупый. «Эгоист» — говорил он себе, растирая метку до крови под горячим душем, где поднявшийся пар от воды выжигал его горькие слезы. Дик знал, что Джейсон ревновал, не он один, но может быть, единственный имел на это право. Не стоило быть таким жестоким. Он любил Джейсона достаточно, чтобы мириться с ревнивостью, и прежний порыв Дика добиться сдвига в их странных отношениях оставил после себя лишь гадкое чувство вины. Если выбирать, мужчина остановился бы на том, что у них уже было, лишь бы не терять своё крыло. Постоянные шаги — один вперёд и два назад — утомляли. Он чувствовал себя застрявшем в зыбучей безысходности, но боялся оттуда вырваться. Стук в дверь прорвался сквозь поток воды. Дик перестал себя тереть и, будто проснувшись, посмотрел на свои руки, как если бы те принадлежали не ему. Сквозь невыносимую жару он чувствовал, как сознание уплывало в водосток вместе с кровью, вытекающей из-под пальцев. Запястье горело. — Мастер Дик, вы в порядке? — донёсся издали голос Альфреда, застав мужчину врасплох. — Ч-что? — он выключил кран. — Вы принимаете душ уже больше часа. Ужин давно готов, и Дэмиен отказывается признавать, но он переживает. — Я скоро выйду, Альфред. . Дик так и не явился поесть, оправдывая своё нежелание вполне правдивой тошнотой. Иногда лучше было остаться в одиночестве, но все-таки, помня сегодняшние планы, он заставил себя выйти из комнаты под вечер, чтобы нарядить ёлку вместе. Они могли сделать это раньше, если бы не постоянная работа Дика, который хотел украсить гостиную вместе с Дэмиеном. Но едва ли ребёнок запомнит этот опыт как хороший, потому что, сколько бы Дик не пытался, быть весёлым не получалось. Хотя горячий какао с зефиром, который он просто не мог не выпить, насколько бы паршиво себя не чувствовал, и треск исскуственного камина окутали уютом и смогли немного улучшить настроение. Старинный патефон проигрывал пластинку Синатры, одну из многих, что Альфред держал в своей коллекции. Это увлечение старого дворецкого казалось Дику чем-то совершенно драгоценным, он хотел бы тоже иметь в своей жизни страсть, как дворецкий и Джейсон, скупающий всё старьё в букинистических магазинах. Однажды тот нашёл потрепанное издание «Эммы» года этак семидесятого, и радости не было придела. Воспоминание о сверкающих счастьем глазах заставляло сердце заикаться. Дик никогда не мог дать Джейсону счастья, которого тот заслуживал. Было ли вообще с ним интересно, помимо секса? В последние годы мужчина даже не читал толком, в отличии от того же Дэми, что сейчас сосредоточенно разбирал ёлочные игрушки. Так уж вышло, что вкусу Дика никто не доверял, и ему было поручено лишь помогать развешивать украшения. Хотя была предпринята пара попыток навесить на пышную ель что-нибудь особенно сверкающее и яркое, Альфред был особенно зорким и не пропустил такой наглости. — При всём уважении, розовый сюда не впишется. — Розовый впишется куда угодно, Альфред. Посмотри, это же сказка! — Пенниуорт прав, ты нарушаешь композицию, — Дэмиен убрал розовую конфету с ёлки и кинул в коробку с игрушками. — Да, потому что она скучная, — Дик повесил украшение обратно, — красный и золотой, мы в две тысячи десятом? — Попрошу, мастер Дик, это классика. В общем, в этом доме он был единственным человеком с фантазией. Раньше хотя бы Стефани была на его стороне. С ней всегда было весело. Касс наверняка включила бы на фоне мюзикл, а Тим, будь он здесь, бросал бы в них свои саркастические комментарии, попивая кофе в кресле — манера слишком похожая на Брюса. Теперь же вся семья разбежалась, и Дик остался склеивать последние её части. Хотя, учитывая крайнюю ссору с Джейсоном, не особо преуспевал. — Держи, — почему-то покрасневший Дэмиен протянул к нему красную звезду, на что Дик улыбнулся. Точно, мальчик не доставал до верхушки. Он так отчаянно старался не быть ребенком, что бывали моменты, когда Дик покупался на попытки и действительно забывал об этом. С озорной улыбкой он подхватил Дэмиена, который от неожиданности взвизгнул, но, дотянувшись, все-таки вогрузил на ель остроконечную звезду.***
Если верить Теории Струн, существует множество параллельных миров, и, кто знает, может их с Джейсоном иные версии так и не столкнулись в Бладхейвене. Может в другом мире они так и не нашли друг к другу подход, не стали друзьями, а Дик так и не решился позвать мужчину к себе домой, нарушая привычный порядок вещей, где они расходились после неловких прощаний, или, позвав, не стал искать интерес за чужим взглядом. Возможно где-то он не смог найти в себе силы спросить: «я тебе нравлюсь?" А даже если и спросил, Джейсон ничего не ответил. Но в их реальности случилось всё именно так, и Тодд, весь красный, почти что робкий, кивнул в знак согласия. А потом посмотрел на старшего из-под ресниц, и Дик не смог не поцеловать его. Слишком долго держался. Это окрыляло, словно первый полёт без страховки. Он нравился Джейсону, а Джейсон нравился ему: добрый, умный, сильный, храбрый, красивый с его небрежной копной рыжих волос, донельзя отросших, грубоватыми чертами широкоскульного лица, едва заметными веснушками и шрамом на щеке, который Дик нежно гладил пальцами, пока лез в чужой рот языком. Да, Джейсон был очень сильным, мог усадить к себе на колени без всякой помощи, сжать запястья так, что не вырвешься, а затем спросить очень нежно, можно ли отвести его в спальню, хотя глаза блестели от нетерпения, как звезды на небе. «Конечно можно, » — ответил Дик, опустив голову, внезапно смущённый. Обычно никто не спрашивал. Они поднялись нехотя и пошли в спальню, сели на кровать, не убранную с утра, и посмотрели друг на друга одинаково неловко, а потом засмеялись, вновь начиная целоваться. Это было приятно, и он уже давно не испытывал ничего подобного: комфорт и горячее возбуждение, стявнушее низ живота тугой нитью, когда Джейсон направил его на подушки своей сильной рукой и посмотрел с таким восхищением, будто Дик был самым желанным. — Я так давно хотел этого. — Иди сюда… — начал Грейсон, потянувшись к нему, но мужчина чуть остранился и выпрямился. — Да, я… Я просто хочу… Я планировал сделать это правильно, но больше не могу ждать, я хочу показать тебе…- голос Джейсона дрожал от едва скрываемых эмоций, а рука потянулась к краю футболки. Сердце Дика забилось чаще, он облизал губы, наблюдая, как Джейсон раздевал себя, обнажая перевязанный шрамами живот и широкую грудь, где прямо на сердце было выведено его имя таким же серебрянным как у Дика на запястье. — Я никогда не думал, что смогу тебе показать, — говорил Джейсон, пока Грейсон в трепете касался пальцами метки, не веря, что та настоящая, — когда… Когда я умирал, мог думать лишь о том, как не рассказал, потому что боялся. Я не хочу больше сожалеть об этом, — он, всегда такой закрытый и мужественный, дрожал под прикосновениями Дика, который слушал с замиранием сердца каждое слово, едва ли не плача от избытка чувств. Брюс почти никогда не показывал метки, и он был слишком молод, чтобы оценить это чувство принадлежности к чьей-то душе. Но сейчас? Джейсон, живой и дышащий, признавался Дику в самом сокровенном. Закатный свет из окна заставлял гореть красным кожу под его пальцами, а надпись переливаться. Живописно. — Это всегда был ты. Всегда. Я даже… Так и не смог попытаться с другими. — Можно поцеловать тебя? — Д-да, пожалуйста, — попросил Джейсон, запнувшись. Дик не хотел останавливать поток его откровений, но с желанием поделать ничего не мог, и не жалел об этом, целуя сначала чужие обветренные губы, а затем скулы и щеки — такие же красные, слегка влажные. Они были так близко, как никогда раньше, и даже слова выходили лишь шёпотом, чтобы не спугнуть счастье, раздувшее сердце. — Не прошло ни дня, чтобы я не скучал по тебе, Джейсон. Мы были не в лучших отношениях, и это моя вина, но ты для меня всегда был особенным. — Мне очень этого хотелось, — ответил Тодд, немного собравшись, но не переставая краснеть для самых ушей, потому что Дик все не мог перестать гладить его метку, — творил всякую херню, чтобы ты заметил меня, даже если придется слушать, как ты учишь меня жизни. — Ну, тебе всегда удавалось привлечь моё внимание, — подразнил Дик, на что Джейсон улыбнулся, а затем спросил, неловко потупив взгляд: — Покажешь мне свою метку? Весь мир тогда остановился. Разбить чужое сердце оказалось тяжелее, чем разбиваться самому. Дик знал, прекрасно знал, что это была просто биологическая случайность без какого-либо умысла, но не мог не думать, как жестоко обошелся с Джейсоном. — Мне очень жаль, — сквозь слезы извинился он, а затем снял манжету со своего запястья.***
Праздничной ночью Дик сидел на кухне, доедая тыквенный пирог. Гирлянды радостно сверкали вопреки настроению. Все уже ушли спать, и он остался один среди тихого жужжания холодильника, пытаясь убедить себя, что никого не ждал. Глаза смыкались, но часть Дика просто не могла позволить себе уснуть. Никто не удивился, что Джейсон не пришёл. Дэмиена то особо не растрогало, мальчик лишь сказал, что позже отдаст подарок, по форме которого Дик с облегчением понял, что идея с пулемётом осталась позади. Он подумывал встретиться с Джейсоном под предлогом передать подарок, чтобы извиниться за свою настойчивость. Ясно было сразу, что их желания расходились, Джейсон был им слишком ранен, чтобы вкладываться в отношения. Всё стало ясно как день, и потому подарок, заготовленный Диком, выглядел в этих обстоятельствах совершенно глупым. Он убрал остатки пирога в холодильник и выключил свет, оставив только гирлянду. Было три часа ночи — Джейсон так и не пришел. Отвечая на чужие поздравления, Грейсон умело делал вид, что не искал среди них его сообщение. Было больно не получить на Рождество ни слова, но в тоже время облегчение, дождавшееся бури, наполняло грудь. Между ними всё кончено, как и должно было быть. Мужчина мог написать и растянуть этот момент до ссоры, которая ничего бы не поменяла. К сожалению, Дик не мог перекроить себя. Ушло время, когда он хотел сказку с женой, детьми и белым заборчиком. Может быть, в глубине души мужчина всегда знал, что ему не светят долгие отношения. Даже Брюс — его судьба — ушёл. Предаваясь меланхолии, когда больше не надо было держать лицо перед близкими, Дик, старательно замедляя свой поход в кровать, устало рухнул на диван в гостиной и ойкнул, врезавшись во что-то бедром. Привстав, он заметил резную птицу на сиденье — подарок Дэмиена, и с улыбкой взял её в руки, вспоминая, как назвал синицей, и мальчик прочитал в ответ целую лекцию об отличии его лазоревки от этих птиц. Вблизи к дивану горела ель, отбрасывая свет на фигурку. Ее сине-желтое оперение, покрытое лаком, переливалось в полумраке, словно драгоценность. Но для Дика так оно и было, год назад он даже представить не мог, что получится наладить контакт с ребёнком, всегда таким закрытым и озлобленным нам мир, что этот мальчик не только подарит ему что-то, но и будет обниматься каждое утро перед тем как уйти в школу, что он ахнет от восторга, когда получит от Дика муравьиную ферму. Джейсон, как всегда, был прав. Если бы краем сознания мужчина всё ещё не ждал гостя, не надеялся, он бы пропустил звук, едва слышный из коридора: кто-то неуверенно нажал один раз на звонок. Поставив птицу на столик, Дик рванул открывать дверь, надеясь, что не разбудит своим топотом остальных. Хотя пентхаус был большим и стены скрывали большинство звуков, их семья всегда спала особенно чутко. Возможно, то вообще звонил доставщик, ошибшийся дверью. Заранее готовый разочароваться, мужчина открыл дверь: на пороге, с летящим на пол снегом, в своей кожаной куртке стоял Джейсон с пакетом в руках и громкой одышкой, выталкивающей мороз из лёгких. Глядя на мужчину, Дик не знал, что сказать. Хотелось одновременно накричать, ударить и обнять его, с такой наглостью прошедшего в коридор, стянувшего с себя наспех тяжёлые ботинки. В какой-то момент, глядя на эту огромную обувь, Дик заплакал. — Эй…- Джейсон неловко затоптался перед ним, не зная, куда себя деть. — Ты… Почему ты… — Опоздал? Я искал подарок. Открыв сунутый в его руку пакет, Дик фыркнул, рукавом вытирая слезы. На дне лежали открытка и бутылка вина, очевидно, наспех купленные, словно молодой человек думал не идти сначала, но все-таки решился в последний момент. — Джейсон, зачем ты пришёл, — Дик поднял свой взгляд и заметил чужую растерянность, которая не оставалась долго на красивом лице и быстро сменилась решимостью. — Давай поговорим. — Ладно, что… — Не здесь, — сказал Джейсон, а затем повесил куртку на крючок и предложил пойти на кухню. Дик был заинтригован в той же степени, что и встревожен. Джейсон всегда покупал для них полусладкое вино, хотя сам предпочитал сухое, которое Дик терпеть не мог, потому что всегда любил что-то послаще. Они во многом отличались, но ещё больше были схожи. Оба не сдавались и дрались до полусмерти, ненавидели излишнее внимание к себе и серьёзные разговоры, недостаток которых всегда выливался в ссоры, потому что они были слишком эмоциональны, чтобы, выражая свои мысли, не кричать. Но сегодня криков не было. Джейсон молча откупорил бутылку и налил немного вина каждому в бокал. — На улицах такие пробки? — шутка выдалась такой же сухой, как его губы. Дик смочил их алкоголем достаточно сладким, чтобы было вкусно. — Сначала я думал, что ты просто не хочешь меня, — отвернувшийся от него мужчина говорил абсолютно серьезно, и акробат затаил дыхание, — в силу возраста, потому что мне не было восемнадцати. Что правильно. Но когда… Когда я вернулся, между нами что-то изменилось, и я подумал, что… — Что ты моя родственная душа. — Я думал, ты просто больше не видел причин скрывать это, поэтому пошёл на контакт. Господи, ты носишь манжету, я знал, что у тебя была метка. У меня не было причин думать, что там чужое имя! — повысил голос Джейсон, не сдержавшись. Дик слышал, как с каждым словом ему становилось всё труднее говорить и контролировать свои эмоции. Господи, они ведь даже ни разу не обсудили эту ситуацию. Тогда Джейсон, проглотив свои слезы, сказал, что плевать хотел на родственные души и не желал серьёзных отношений, а Дик принял это, потому что слишком труслив, чтобы сталкиваться с реальностью. Было проще сделать вид, что проблемы не существовало, а они — друзья с превилегиями. Пока этого не стало недостаточно. — Прости, я… — О, не извиняйся сейчас, ты даже не виноват в этом, — разочарованно сказал Джейсон. На столешнице стоял бокал, к которому он так и не притронулся. — Да, но я не хотел, чтобы так вышло. — Конечно не хотел… Мне жаль, что веду себя как мудак, ладно? Я боюсь, что ты бросишь меня ради кого-то лучше, если мы будем вместе, но не быть с тобой тоже не получается. Я не знаю, что делать, — молодой человек разочарованно опустился на стул, наконец повернувшись к нему и показав свою хроническую усталость, темневшую под глазами. Дик впервые увидел, насколько Джейсон был изможден под всей этой липовой бравадой. — Послушай, — он взял своё крыло за руку, холодную после улицы, — если мы хотим, чтобы всё получилось, ты должен мне доверять. — Это не… Дело не в тебе. Я хочу попробовать, но просто не верю, что смогу конкурировать, если появится кто-то лучше. Тебя ничего не привязывает ко мне. Странно, как он сразу не понял. Конечно, Джейсон не считал себя достаточно хорошим. Этот замечательный человек ненавидел себя до скрипа в зубах и верил, что быть с ним можно было только без другого выбора. Ножки стула проехались по кухонной плитке с противным визгом, когда Дик встал и подошёл к Джейсону, наклонившись над ним. Спинка стула, на которую пришлось опереться, впивалась в ладони, пальцы которых слегка касались чужой спины. — Тебе не нужно ни с кем конкурировать, понимаешь? То, что у меня нет метки, лишь означает, что я сам выбрал любить тебя. — Ты такой драматичный, — фыркнул Джейсон, раскрасневшись и отведя взгляд, который всё равно наровил вернуться к его лицу, чтобы проверить, говорил ли Дик правду. — Очень драматичный, — подтвердил старший и выпрямился, закатывая на левом запястье рукав вырвиглазно-яркого свитера, чтобы показать татурировку, всё ещё не доконца зажившую. — Э-это… — Наверное, глупый подарок, но я просто подумал, что… Он не смог говорить дальше не только из-за эмоций, но и потому что Джейсон осторожно дотронулся до запястья и вывел пальцем собственное имя на нём. Было щекотно и тепло, когда Дик видел нежность в зелёных глазах и лёгкую улыбку. — С Рождеством? — С Рождеством, — согласился младший и поцеловал запястье, на котором золотыми буквами сияла надпись «Джейсон Тодд».