Шестнадцатое февраля

Зима для каждого американца это что-то своё. В Нью-Йорке валит снег, а на Западном побережье подумывают строить Ноев Ковчег. Зима для Винчестеров — это всегда одно и то же. Запах крови, ритуальное бурчание и сон на продавленных матрасах. Зима, весна, осень и снова зима. Сэм не ориентируется во временах года, у него в голове сидят только даты и какие-то ассоциативные ряды. Второе мая — смерть. Восемнадцатое сентября — пробуждение. Пятнадцатое февраля — голод. Всё заканчивается слишком быстро. Четыре часа спустя Дин заходит в бункер и видит Сэма, смешно морщащего нос. — Эй, — Дин осторожно переступает через порог и дверь за ним шумно закрывается. — Нос чешется, — просто отвечает Сэм и нервно ведёт плечом, не обращая внимания на звук задвигаемой щеколды. — Чего? — Дину кажется, что ему послышалось. Или глюки у Сэма в этот раз ещё страннее. — Ну, знаешь эту штуку, когда руки заняты, — Сэм осторожно приподнимает запястья, привязанные кровати намертво, — обязательно начинает чесаться нос. Дин не отвечает, он только незаметно проводит пальцем по переносице и подходит на шаг ближе. — Пить хочешь? — Дин вспоминает, что у него в руке бутылка Перье. — Иисусе, да, я думал, ты никогда не спросишь, — Сэм говорит хрипло, но уверенно. Дин думает, что он брат прошёл первый тест на адекватность. — Кровь? — пытаясь понять, что дальше. — Да пошёл ты. Только воды сначала дай, — повелительным тоном произносит Сэм, приподнимая голову, чтобы видеть брата. — С кровью? — Дин понимает, что всё, ушло. И начинает глумиться. Необходимость поговорить вот так, без границ, легко и честно, такая огромная, что ею можно снабдить парочку скромных людей, и они превратятся в социальных монстров. — Развяжи, — игнорируя вопрос, начинает нудить Сэм. — А вдруг ты меня съешь? — пододвигая стоящий у стены стул к центру бункера. — Тогда придёт Михаил и прибьёт меня. Все будут счастливы, — сквозь бурчание Сэма слышна его улыбка. И Дин единственный, кто может это заметить. Ему нравится так думать. Секунда на размышления, и Дин подходит вплотную к кровати чтобы почесать Сэму нос. Младший Винчестер жмурится и улыбается от удовольствия. — Счастлив? — почему-то спрашивает Дин, хотя он знает ответ. Сэм шевелится, заставляя пружины противно скрипеть. Этот звук теперь не вызывает ужаса и боли. Он какой-то извращённо домашний. — Нет. Развяжи. — Вот и делай доброе дело, — бурчит себе под нос Дин и начинает ослаблять ремни на правой ноге. — Эй, щекотно, — Сэм начинает брыкаться как молодой жеребёнок. А ещё он хрюкает от смеха. — Что? — Дин смотрит на Сэмми и видит не того, кем был брат последние пару лет. Перед ним лежит мальчишка, который по утрам дрочит на книжки в библиотеке, и все ночи проводит в одной и той же, своей, кровати. — Развязывай давай. — А вдруг ты притворяешься? — издевательски проводя указательным пальцем по голой ступне. — Мы же уже эту стадию проходили? — Сэм недоволен. По сути, Сэм всегда недоволен, поэтому можно болтать его из стороны в сторону без зазрения совести. Дин решает, что надо расшевелить Сэма, заставить его дышать жизнью, а не смертью. — Я не до конца уверен. Убеди меня, — Дин садится на стул и смотрит Сэму в глаза. — Как? — Выпей для меня стакан рыбьего жира! — на самом деле, сначала лидировали другие варианты. Поймать и распотрошить демона, заставить Каса забраться брату в голову, накачать Сэма наркотой, которую называют сывороткой правды. Но рыбий жир — это лучший вариант. И у Дина есть около сотни причин так думать. — И это докажет мою адекватность? — это видно, прямо безумно видно. Как шевелятся шестерёнки у него в голове. Сэм хмурит брови и пытается понять что к чему. — Да, — не задумываясь отрезает Дин, продолжая смотреть на Сэма в упор. — Перебьёшься, — видно, как Сэм хочет приподняться на локтях. Но ремни всё ещё сковывают его руки и левую ногу. — Это ещё почему? — Дин празднует победу, такую большую, жирную, пахнущую горчицей; от неё текут слюни и хочется ещё и ещё. — Лучше буду лежать тут, чем ходить с такой дрянью в желудке, — отрезает Сэм, тяжело вздыхая. Он наверняка устал и без сил, но оставлять его внутри этих ужасных стен не хочется. Сначала Дин хотел просто просидеть здесь весь остаток ломки, но необходимость странным образом отпала. Теперь новый план. — А Росс бы выпил, — замечает Дин между делом, скорее даже больше для себя, чем для брата. — Чего? — Росс бы выпил, говорю, — теперь уже громко и издевательски. — Росс любил Рейчел, — не колеблясь ни секунды, выдаёт Сэм, и в его глазах какая-то тоска. — Чувак, да ты спалился! — довольный Дин сжимает ладонь Сэма и чувствует тепло. — На себя посмотри, — стискивая ладонь брата в ответ. — Сучка. — Придурок. *** — Дин, ты что, плакал? — Сэм произносит это слишком серьёзно. Дину бы хотелось, чтобы он сказал это в стиле «Дин, ты что, любишь омаров?». Но нет. Старший Винчестер ловит себя на мысли, что лучше бы оставить Сэма связанного и с кляпом во рту. Так и правда смотрелось проще. — Бобби снял кепку, я растрогался. — Дин, я серьёзно. — Я тоже, чувак. Свет попадает в бункер только сверху, и его режут лопасти вентилятора. Дискобол, чтоб его. Сэм сидит на кровати и болтает ногами. Он настолько высокий, что кончики сэмовых пальцев касаются холодного, обитого железом пола. — Вставай давай, запихнём тебя в душ и будешь как огурчик, — Дин поднимается со стула и отстукивает по обитой железом двери какую-то мелодию. Металлика. Почему Сэм не удивляется этим его скрытым талантам — секрет. — Дин, я не смогу, — честнее некуда. А стоить из себя маленькую мисс Независимость Сэм сможет и четвёртого июля. — Тебе спинку потереть, принцесса? — Дин садится рядом, он слегка боится. Но это какое-то чувство из другого мира. Словно кто-то в другой вселенной сидит на этом самом месте и в его душе один страх и ничего больше; Дин чувствует этот страх, но он на сто процентов уверен что он совсем не его, не о нём. — Я встать не могу, урод, — хмыкает Сэм и толкает Дина плечом. Получается слабенько, но тут и не соревнования. — Я божественен, — Дин похабно улыбается своим мыслям и не понимает, как смешно смотрится со стороны. — Это мне встать не поможет. — Давай сюда, — Дин подставляет своё плечо и закидывает руку Сэма себе на шею. Они так передвигаются всего пару метров, а потом силы у Дина заканчиваются. Сэм тяжело дышит ему в шею, не может выпрямиться. Единственная мысль, которая греет их обоих — они уже не в этих железных стенах. Воздух вокруг пахнет в миллион раз вкуснее, им вполне можно насытиться, ну так кажется Сэму. И он, наверное, по-своему прав. Сэм сползает по стене и видит Каса, гипнотизирующего дверь подвала. Он не знает почему, и не хочет знать, слишком хорошо тогда сложатся кусочки мозаики. Дин сваливается сверху, ложась головой Сэму на колени, при этом совершенно не задумываясь, как всё выглядит со стороны. — Ты слабак, — говорит Сэм, не отдышавшись. Это звучит скорее как «ты слоупок», но Дин не хочет задумываться. — Кто бы говорил. — Дин? — руки Сэма ощущают прохладу пола. Почти наслаждение. — А? — поднимая глаза на любопытно смотрящего Сэмми. — Ты какой-то странный, — эти слова крутятся у Сэма в голове с того самого момента, как Дин пересёк порог бункера. Какое-то ощущение нереальности и запахи прошлого. Одурманивающе приятно. — В смысле? — Дин сгибает ногу и чешет коленку. На его джинсах кровь, смешанная с пеплом. — Какой-то обычный, — после лёгкой задумчивости выдаёт Сэм и он доволен определением, которое подобрал. — А так я разгуливаю с рогами на голове? — Дин! — это, блядь, самая неудачная шутка всех времён и народов. С ней можно идти на конкурс. Победа обеспечена. — Прости, — совсем не извиняясь, Сэм знает этот тон. Дин тут же забывает о чём они говорили. Он лежит и чешет затылок о сэмово бедро. Сидеть вот так вдвоём, в тишине, почти идеально. И если не прислушиваться, можно забыть, что рядом стоит Кастиэль и не сводит с них двоих глаз. — Дин, — хрипит Сэм, опасно и незаметно. — М? — отрывая глаза и медленно ненавидя темноту вокруг. — М-мне холодно, — Сэм не знает, как ещё сказать. Холод забирается ему под кожу, обжигает и идёт дальше, к сердцу. Этот холод теперь движется вместе с кровью и Сэм почти уверен, что порежь он себе сейчас руку, оттуда посыплются кровавые снежинки. — Ну у Бобби тут не тропики. Экономит старый чёрт на отоплении. — Нет, мне холодно изнутри, — договорив фразу, Сэм начинает заваливаться вперёд и Дин едва успевает встать. — Сэм, Сэмми! — ничего не помогает, но Дин замечает, что там, где он прикасался к коже брата, появляются красные пятна. Это, наверное, хорошо. Что такое второе дыхание? Когда оно появляется? Почему? Ответов на эти вопросы Дин не знает, но он тащит Сэма вверх по лестнице, по полу гостиной, а спина Сэма размазывает нарисованные мелом дьявольские ловушки. Кас стоит в стороне и любопытно смотрит, склонив голову набок. Их комната, которая с детства место только для Винчестеров, как из старых фильмов. На всей мебели покрытые пылью чехлы и только мешки с солью в правом углу выдают комнату с головой. Кровать одна, да и на ней редко кто спал. Ноги Сэма на неё не помещаются, и приходится поставить рядом старый проеденный термитами стул. На ощупь Сэм как двигатель Импалы. Он покрыт испариной, гладкий и обжигающе горячий. Вынуть ключ зажигания не получится, и Дин решает провернуть тактику с водой. У него нет желания обливать Сэма из ведра, поэтому Дин решает, что его собственное холодное тепло тоже подойдёт. Это оказывается до больного просто, лечь рядом и обнять. Дин прижимается грудью к пылающей спине, забрасывает правую ногу поверх бёдер Сэма и понимает, что вот это всё — самая большая близость в его жизни. Когда Сэм просыпается, день голода уже закончился. Ему трудно дышать: Дин даже во сне стискивает его так, что лёгкие лезут наружу. Горячее дыхание брата обжигает шею, и хочется чего-то большего. Сэм всё ещё не в своём уме, потому что он находит в себе силы развернуться и лечь с Дином лицом к лицу. Это мало что меняет, объятья по-прежнему такие же крепкие, а ноги всё ещё переплетены. Кровь разносит по венам, сосудам, капиллярам Сэма кислород. Сэмми готов поклясться, что он чувствует это тягучее быстротечное движение внутри себя, как с каждым стуком сердца он восстанавливается внутри, оттаивает, оживает. Даже во сне Дин облизывает губы. Сэм списывает всё на заморозки, на местные крещенские морозы. Дин на вкус как свежезаваренный мятный чай. На ощупь Дин как… Дин. Тут никаких неожиданностей. Сэму нравится соприкасаться с Дином носами, нравится прикасаться губами к горячим влажным губам Дина, нравится забираться кончиками пальцев под футболку и чувствовать как сокращаются мышцы пресса. Действительно страшно становится только тогда, когда Дин начинает отвечать: его губы обхватывают язык Сэма и скользят по нему. Это даже не эротика, уже не порно, что-то за гранью. В комнате мёртвая тишина и слышны только два дыхания, живущие за счёт друг друга. Сэм не может сказать, когда Дин открыл глаза. Но когда они разрывают поцелуй, оказывается, что брат уже не спит. — Эй, ты как? — сонно спрашивает Дин хриплым, не пришедшим в себя голосом. Он смотрит Сэму прямо в глаза и не разжимает объятий. — Всё хорошо, — Сэм врёт, у него ноет всё тело, горят губы и затекла нога. Сэм говорит самую чистую правду на свете, в его глазах какие-то странные полупрозрачные круги, которые у нормального человека наверняка выглядят как звёзды, радуга и фейерверк. — Спи, — сдвигаясь на пару сантиметров вниз и утыкаясь Сэму в плечо, шепчет Дин. Так и будет, через мгновение и три четверти. Осталось только занести новую дату в импровизированный календарь. Шестнадцатое февраля для Сэма это любовь.