i wanna be high all the time; would you come with me?

Когда Дин смотрит на то, как бесконечно чёрное и отвратительное нечто утягивает Кастиэля в себя, всасывает, проглатывает и не выплёвывает обратно, он, кажется, в тот самый момент понимает всё. Не в тот, когда теряется и не отвечает «Я тоже», не в тот, когда собирается с силами, чтобы рассказать всё Сэму и не расплакаться на его крепком плече, и даже не в тот, когда не может ночью уснуть. Он понимает всё сразу, стоит Касу исчезнуть: в его голове будто что-то щёлкает, в любимом его мультфильме мигает сверху лампочка. Пожалуй, это был один из тех случаев, когда не думаешь — делаешь сразу. Без страха, без оглядки на риск и без малейшего понятия, что будет, если всё пойдёт не по плану. А ведь старший Винчестер так привык действовать по плану. Продавать душу дьяволу в его возрасте — нестыдно. Даже во второй раз. Скорее, это даже почётно и в чём-то правильно. Нет, он далеко ещё не старик и уж точно не лицемер, но в свои сорок вдруг полюбить кого-то в сотню раз сильнее за считанные секунды — это нечто такое, на что не помешало бы обратить внимание. Если от продажи души в таком случае сплошные плюсы, так в чём проблема? Его мучали в аду, чистилище и на земле, его били, даже убивали, разбивали голову и сердце, заставляли чувствовать себя самым отвратительным из всех людей существующих, во что Винчестер свято, конечно, верил. Кто, если не он. Мальчик без выбора и мечты, парень-воин и наживка, мужчина с жизнью, которая ничего не стоит. Он держал нож под подушкой, не раз видел саму Смерть и самую обычную смерть своими глазами, умирал ради других и жил ради них же. Кто, конечно, если не он. А что самое глупое? Теперь, когда всё кончено, когда у него прежняя цель и никаких причин, единственное, что ему остаётся — это отдых. Дин всего-то хочет отдохнуть и почувствовать себя счастливым хотя бы раз. Разве он не заслуживает этого? Впрочем, никакими вопросами старший из живущих ныне Винчестеров уже не задавался, когда направлялся к перекрёстку. Красные глаза смотрят противно и даже раздражающе, но Дину плевать — он уверен, что у него не так много времени. Хотя, казалось бы, вряд ли в аду или раю (чёрт знает, где Кас сейчас застрял) время течёт слишком уж быстро. Перед ним, как и всегда, никакого выбора: только тот вариант, в котором он отпускает свою душу ради покоя. Засовывает свои принципы куда подальше, без капли удовольствия целует ехидно улыбающегося демона, который затем с упоением будет рассказывать о том, как ловко заимел душу оступившегося Винчестера, и прикрывает глаза. Начинается дождь. Несколько капель падает на его лицо, и Дин даже не думает прикрыть себя. Уже почти неважно. В раю немного душно, но к этому стоит привыкнуть — потом будет попроще. Земля под ногами кажется мягче, мужчина даже совсем по-детски перекатывается с пятки на носок и расправляет плечи. Хорошо. Вдох, выдох. Дин моргает, на его губах — дрожащих, сухих и потрескавшихся, — появляется мягкая усталая улыбка, когда где-то за его спиной раздаётся тихий, до слёз знакомый шелест. Шелест крыльев. Винчестер, кстати, правда чувствует слёзы на глазах. — Здравствуй, Дин. — Кас. Дин как будто не верит. Так забавно, ведь душу-то кто продал? Спокойно, улыбайся, придурок. — Кас, — спустя несколько тяжёлых шагов он оказывается в чужих руках, буквально падает в них. Бежевый плащ под пальцами ощущается родным, очень нежным. У Винчестера нет никаких сил. В раю вдруг становится в разы теплее. — Я не думал, что ты захочешь оказаться здесь, — Кастиэль неловко обнимает мужчину: он вовсе не привык к такому. Вряд ли вообще кто-то из них привык. — Зря, — почувствовав эту первоначальную неловкость, Дин отстраняется, сохраняя ладони на чужих плечах и заглядывая в голубые глаза, яркие, как и всегда. — Разве ты можешь по-прежнему оставаться ангелом? — Крылья — это… сувенир, — Кас слегка сводит брови, словно пытается понять, правильно ли подобрал слово, но Дин улыбается ему, а это значит, что всё вышло супер. — Тогда что досталось мне сувениром, как думаешь? — Может, твоё огромное сердце? Или твоя глупая голова? Они никогда не говорили о том, что и как произошло. То есть, определённо Винчестер не хотел бы обсуждать, каким же образом он оказался в раю так быстро, а Кас не хотел спрашивать. Конечно, никто из них не сомневался, что Кастиэль знает всю правду, но то ли пытается быть тактичным, что в принципе довольно редкое явление для ангела, пусть и бывшего, то ли слишком устал, чтобы осуждать Дина за это. Он не хочет осуждать кого-то, кто просто хочет быть счастливым. Особенно, если это Дин Винчестер. Для него у Каса всегда было много поблажек. Для его-то глупой головы и огромного сердца. С этих пор Дин стал улыбаться чаще. Касу, может, это лишь казалось, но это, безусловно, было очень приятно. Улыбка на лице Винчестера не была чем-то уникальным, но такая искренняя и ласковая была только для него, принадлежала только ему. Не то чтобы Кастиэль ужасный собственник, но это вызывало к нём те потаённые чувства, которым Бог его наделил, но не предупредил о наличии. Хорошие чувства. Дин даёт себе — то есть, им — десять лет. Десять лет счастья, любви, чего-то приятного, может, даже приторного, но такого, что ощущается безумно родным. Что-то очень похожее на воздух, потому что дышать без этого невозможно, на огонь, на воду, на родную землю, без которых тоже нельзя. На жизнь, которой в этом месте по определению быть не может, но Дин, везучий сукин сын, находит её. Точнее, медленно, но верно создаёт свою собственную. Ему никогда не обещали рая, поэтому старший Винчестер решил действовать своими силами. — Всё будет хорошо, — произносит Кастиэль в полной тишине, когда однажды они сидят на пирсе то ли у озера, то ли у океана, покрытого рябью до самого горизонта. Вода блестит в лучах искусственного, но всё же тёплого солнца, Дин рыбачит на найденную в подвале дома удочку своего отца, а этот самый дом стоит за его спиной, чуть повыше пирса. Всё стало принадлежать им довольно быстро, по сути, это их место по праву закона небес, так что ничего удивительного, что вместе со словом дом они стали использовал слово «наш». — Всё будет хорошо, Дин. Винчестер оборачивается. Кас не выглядит напряжённым: его рука лежит на спинке стула Дина, взгляд направлен куда-то вдаль, за горизонт, а на лице странное выражение, как, впрочем, и в голосе. — Я знаю. Стараюсь думать об этом. — Старайся получше. Твой наследственный пессимизм тут ни к чему. Мужчина хмыкает, кивает. Он знает, что Кастиэль не шутит, но это всё равно забавно. Они слишком быстро стали походить на старую супружескую пару, хотя все это подмечали даже при жизни. — Ты не можешь дать себе отдохнуть, это скверно, Дин. Ну почему ты такой упрямый? — Тоже наследственное, — Кас согласно кивает. Он не уверен, шутит ли Дин или же говорит абсолютно прямо, но на всякий случай мягко улыбается. Между ними часто повисают такие моменты: они не слишком хорошо ещё понимают друг друга, да и вряд ли когда-то станут, но это не плохо. Им не нужно притираться — уже притёртые, а вот наслаждаться компанией друг друга, пока у них есть на это время, как раз то, что необходимо. Конечно, им понадобилось время, чтобы понять, что значит находиться всегда рядом, но не так, как это было раньше, не так, как это было с Сэмом. Каково это: завтракать и ужинать вместе, не перебиваясь сомнительными перекусами в бургерных, спать в одной кровати, делить всё на двоих. Дин долго привыкал к очень пристальному чужому взгляду на себе, а Кас к тому, что не нужно так пялиться, даже если хочется. Непривычно — да, приятно — тоже да. Да, Дин познал какое-то странное, но сильное собственное счастье в одиночестве, но с Кастиэлем это всегда выходило иначе: он не был его счастьем, но был чем-то большим. Для своего счастья он станет не охотником, а искателем. «Мой ангел-хранитель», — вот как Дин называет Кастиэля. Он никогда не верил в ангелов до появления Каса в его жизни, но сейчас это кажется весьма подходящим. Чертовски подходящим, если иронизировать. У Винчестера наконец есть тот, кто будет рядом просто потому что, без причины и умысла, без пресловутых объяснений в любви и утрированных «долго и счастливо». Его хранитель. Опора и поддержка. Хотя и возлагать всю ответственность на него Дин не может. Он уверен, что Касу не под силу отмыть всю кровь с его рук или освободить от других ужасов прошлого и будущего, но Кас хотя бы будет настоящим; это уже больше, чем Винчестер мог бы рассчитывать. — Знаешь, в чём плюс? — голос Дина в раю становится тише, не вкрадчивым, а спокойным. — Плюс? Какой ещё плюс? — Кастиэль складывает два указательных пальца перпендикулярно, крестиком, и показывает это мужчине. Тот ласково смеётся. Они иногда проводят вечера (относительные для рая вечера, конечно) перед их вечно горящим камином, согревающим тоже вечно. Они не мёрзнут; просто это та самая вещь, которую Дин считает самой что ни на есть домашней и семейной. — Плюс в том, что ты не ангел, Кас, — хмыкает бывший охотник, кутая плед под ногами в комочек и слегка склоняя голову вбок. Кастиэль читает какую-то книгу, найденную на полке в гостиной. Должно быть, это что-то из философии. Касу нравится читать подобное со своим строгим, вдумчивым лицом, размышляя над каждой строчкой, а Винчестеру нравится наблюдать за этим процессом. — И в чём же, по-твоему, плюс? — В том, что у тебя нет теперь крыльев, и ты никуда от меня не сбежишь, как это бывало обычно. — Я и не собирался. В том, как Кастиэль пожимает плечами, не отрывая взгляда от книги, есть своё очарование. Дин правда им очарован. Дни тянутся своим чередом, складываются в недели, месяцы. Винчестер не считает — незачем. Всё произойдёт однажды само, от него зависеть не будет, ему нужно будет лишь смириться и принять свою судьбу, предрешённую им самим. А в ожидании проводить свои последние спокойные годы он уж точно не собирается. Ему хочется запомнить всё получше: то, каково держать руку Кастиэля в своей, не тревожась никого и ничего, улыбаться каждый день не из-за каких-то там глупых шуточек или временного опьянения, а от удовольствия находиться рядом с кем-то, кто дорог и близок. Его глаза, кстати, всегда казавшиеся ему частичкой чего-то райского, голубые-голубые, тёмные волосы, нежно переливающиеся прядями между пальцев, стройный голос, как будто бесстрастный, но проникновенный. Всё это должно задержаться в голове подольше. В аду ничего подобного не будет. Иногда Винчестеру действительно нужно немного времени, чтобы побыть одному. В такие моменты Кастиэль понимающе кивает и уходит куда-нибудь: гулять рядом с озером или океаном рядом, готовить ужин или даже выпивать в собственном баре (к счастью, он познал все эти человеческие «радости»), — главное не слишком отвлекать Дина от самого себя. Но, пожалуй, разница в том, что каждый раз Кас возвращается. И это всё, что Дину нужно. — Я думаю, что ты всё, что мне нужно, — в своей привычной абсолютной задумчивости произносит Кастиэль, когда перебирая его тёмно-русые волосы, пока тот лежит на его коленях. У них выдался слегка напряжённый день — Винчестер плохо спал из-за очередного дурного сна, о котором, разумеется, он не услышит, потому что Дин слишком о нём беспокоится, а потому между ними за сегодня установилось молчание, обычно бывавшее комфортным, но в этот раз слегка гнетущее. Но сейчас Дин мирно спит на его коленях, сложив руки на груди и тихо посапывая. Кастиэль не уверен, как назвать то чувство, что он испытывает от подобного зрелища, но внутри что-то совсем по-человечески теплеет. Кас улыбается. — Кстати, никогда не замечал, что у тебя есть веснушки. Очень светлые. Почти не видно. Дин не слышит его, но он знает всё и без его слов. И про веснушки, и про нужность. Раньше ему всегда нужно было это услышать, почувствовать, понять каким-либо образом. А с Касом он всегда знает это. Он видит это в его глазах. За эти десять неспешных лет происходит многое, для чего даже не находится слов. Дин и Кас живут спокойно, размеренно, практически без лишнего волнения. У них всегда была та искра, которая появляется у парочек в самом начале отношений и пропадает, по статистике, три года спустя. У Дина и Каса искра как бы была изначально, а с годами так и не пропала. Они никогда не разбрасывались словами вроде «Я тебя люблю» или «Ты мой смысл жизни». — Я тебе доверяю, — тихо говорят они друг другу, когда приходит нужный момент. Это вершина выражения их чувств и привязанности, это то, что они называют любовью в том понимании, в котором её имеют. Для них никогда не было других исходов, кажется, судьба всё для них предсказала — встречу, дружбу, большее, чем дружбу. Всё, что у них сейчас есть — это они сами. Должно быть, это глупо и неправильно, но Винчестер был бы готов, пожалуй, променять всю свою прожитую жизнь на этот рай, где у него в четыре раза меньше времени. Ему тут хорошо, и Касу тут хорошо, так что во всём этом (то есть в споре с естественным ходом вещей, где люди просто так не попадают в рай, продав свою душу аду) определённо был свой невероятный смысл. И Дину ужасно не хочется с этим расставаться. Винчестер знает, что теперь его никто не спасёт, никто не вытащит его душу из пекла и не освободит от пыток, когда придёт его час. Единственный, кто мог бы сделать это, теперь по другую сторону, откуда творить ничего подобного нельзя — не выйдет. Но Дин и не будет просить. Дело ведь даже не в гордости. Дело в том, что это будет бесполезное продление дней, в которых останется одно мерзкое отчаяние и желание цепляться за райскую жизнь, созданную лишь для них двоих. Винчестер не готов променять воспоминания об этой жизни на попытки остаться в ней и призрачную надежду. Поэтому, когда слышится где-то вдалеке то ли лай собак, то ли жуткий раскат грома, который неизвестно как добрался до самого рая, Винчестеру по-настоящему страшно. Нет, страшно не отправиться в ад и даже не остаться одному. Страшно за Кастиэля, который, испытав счастье в неведении, снова должен познать райское одиночество. Что ж, продавать душу за такое не стыдно и уже почти не страшно. По крайней мере, за любовь душу Дин ещё точно не продавал.