О страхе

Постоялый двор «Зимний цветок» располагался у подножья непроходимых гор в деревушке, которая считалась последним пунктом для путешественников и исследователей необузданных человеком земель. Дальше путников ждали лишь горы, в которых терялись даже самые сильные и приспособленные. Опасные горы обзавелись страшной легендой о том, что в них проживают мстительные духи, поедающих тело и душу любого, кто затеряется. Ближе к обеду, в снежный буран прибыли компания путников, состоящая из двух мужчин и одной девушки. У одного из них были длинные смольные волосы и две катаны на поясе, у второго были злые глаза и тонкие черты лица. Девушка же с ними была необычно красивой и элегантной, словно вышла прямиком из поэм легендарных писателей. Девушка уже привыкла к паскудным ухмылкам разбойников, что часто останавливались в подобных заведениях, поэтому ей было все равно. Они ничего ей не сделают рядом с мужчинами, что её сопровождали. Из-за полной луны ночь казалась неестественно светлой, в небольшом дворике росло дерево, ставшее вдохновителем для многих поэтов. Об алых лепестках мэйхуы, падающих на белоснежный покров, делая его красно-розовым, слагали песни, стихи и рассказы. Природа была прекрасным художником и поэтом, ведь она, как и искусство, приносили умиротворение людским душам. Как и гейши, равносильно природе создавая и принося искусство в этот мир. До обряда мидзуагэ Мэй так и думала, однако теперь для лисицы они вызывали лишь ассоциацию с кровавой дорожкой, тянущей в неизвестность. Перед глазами промчались воспоминания, которые навсегда останутся в её памяти. Невольно кицунэ коснулась своей шеи и от холода своих же рук она вздрогнула, вспоминая, что такой же холод рук вместе с безумными глазами она ощущала совсем недавно. Холод и безумие стали атрибутом её ночных кошмаров, из-за которых она просыпалась с немым криком, застрявшим в горле, дорожкой слез и дрожащими руками, которые совсем недавно впервые в жизни были испачканы в чужой человеческой крови. Лисица запомнила тело куноичи, лежавшее рядом с ней, лужу крови, в которой та была и выход Рэйки из уже мертвого тела. – Азуми… мне жаль, – кицунэ произнесла это почти беззвучно, одними лишь губами. Мэй снова познала вкус своего страха, почувствовав присутствие Рэйки в теле Азуми, что пыталась задушить кицунэ. Она помнила острую боль в левой ладони, где располагался заветный ключ, нужный духам так же, как воздух людям. Помнила беспомощность и… она не смогла превратиться. Впервые магия была ей не подвластна, а боль в руке заставляла в глазах потемнеть, или это же от удушья. Она схватилась за последнюю ниточку, которая смогла спасти её жизнь. Нож, заботливо привязанный синоби к той же левой руке во время путешествия для самообороны. Выхода не было. Все произошло в мгновение ока. Вытащила нож и ударила, попав в горло. Хватка куноичи ослабилась, и та вскоре упала рядом с кицунэ. На губах был металлический привкус, в сердце страх, в голове пустота, а на глазах слезы. Произошло то же, что и с Годо – из тела начал выходить призрак, первыми появились очертания пугающей маски, являющееся уязвимым местом самых мстительных злых духов, а затем и само тело. Медлить было нельзя. Мэй помнила, как из-за крови и дрожания рук ручка ножа, подаренного Кадзу, скользила, как обхватила её двумя руками и со всех сил ударила по маске, пока Рэйки завершал свой выход из тела. Помнила нечеловеческий леденящий душу вопль и звон расколотой на фрагменты маски об деревянный пол. А дальше неконтролируемая дрожь и постепенно наступающая беспокойная темнота. Поднявшийся ледяной горный ветер пробудил девушку от неприятных воспоминаний. Мэй поежилась то ли от холода, то ли от воспоминаний, вскрывающих едва зажившие раны, заставляя их кровоточить с новой силой. Кицунэ казалось, что её изящная спина исполосована шрамами, как у воинов, переживших тысячи битв. Она обняла себя за плечи, надеясь согреться и успокоиться. Мэй обещала себе быть сильной, выдержать все невзгоды, что дает ей трудная судьба. Должна. Привратник обязан понести наказание, даже ценой жизни самой Мэй. От очередного потока ветра на гладкой поверхности чудом не замерзшего прудика, который находился рядом с колдуньей , образовалась рябь, вызывая у Мэй очередную волну воспоминаний. Девушка помнила горное озерцо, в которое впадали несколько водопадов, берег был каменистый, немного скользкий, из-за холода вода у берега была покрыта непрочной коркой льда, но это не мешало очередному уроку магии Мэй у Такао. Кицунэ училась создавать реалистичные иллюзии. – Как это сделать? – тихо просила Мэй, задавая вопрос больше себе, чем учителю, однако тот её услышал. – Ты должна представить картину в своей голове. Начни с основы, представь утку на середине озера, прорисуй перышки, желтый клюв, а затем окружение, соответствующее действительности – круги на воде, как от любых твердых объектов, как эти круги отдаляются, постепенно становясь шире и больше. Это как рисовать картину, только придуманное ты переносишь не на пергамент, а на реальность, немного искажая её. Звучит сложно, но практика будет тебе верным другом. Лисица кивнула, закрыла глаза, вытянула руку вперед и взглянула на середину озера, пытаясь сосредоточится на образе птицы. Постепенно силуэт птицы начал проявляться, но не долго. Левую руку охватила боль, от которой в глазах резко потемнело. Кицунэ упала на землю. Казалось, что кто-то резал по ладони ножом, вырисовывая тот странный силуэт, ключ, способный погубить мир людей. Перед глазами снова встали картины недавней трагедии. – Мне жаль, – она произнесла это даже не шепотом, лишь губами, но Такао словно понимал все и без слов. – Твоей вины в этом нет, – тихо сказал колдун. – Это была самооборона. – Да, но… – Твоей вины нет, – Такао четко проговаривал каждое слово и Мэй поняла, что продолжать эту тему не имеет смысла. Он в чем-то прав, ведь оказавшись в её ситуации кто-либо другой – никто бы не ждал спокойно своей смерти, а продолжал бы бороться до последнего вздоха, будучи под контролем уже инстинкта, а не разума. Но в глубине души чувство вины росло бесконечными сорняками, отзываясь отсутствием аппетита, болью в голове и периодической дрожью то ли от гнева, то ли от слез, которые девушка не могла выдавить из себя на людях. Только наедине с собой гейша могла позволить себе слезы, бесшумные, с прерывистым дыханием и выдохами, наполненными безграничной усталостью и немыми вопросами о несправедливости судьбы. А затем снова идти к своей цели, ведь сдаться – поражение. – Прервем занятие, не думаю, что ты сейчас готова к магии, – колдун убрал ладонь с плеча кицунэ и уже было хотел развернуться, но услышал: – Нет. Я буду тренироваться, – в глазах цвета грозового неба словно сверкали молнии. – Привратник не прекратит посылать своих слуг, чтоб добраться до меня, значит и я не буду прекращать тренировки, - в глазах холод и молнии, в голосе сталь с нотками отчаяния. Она не должна так резко говорить в присутствии мужчины, так не говорят гейши, которых с самого детства учили улыбаться и быть развлечением, но так говорит Мэй, лисица, на которую выпала слишком тяжелая ноша, и которая пытается её нести с достоинством и с гордо поднятой головой. – Прошу, наставляй меня, пока не стану сильнее, – и глубоко поклонилась. – Буду рад быть твоим наставником, – Такао поклонился в ответ. В глубине души он восхищался Мэй. Сильная, упрямая, элегантная и… красивая. Таких людей и даже лисиц он не встречал на своем веку. Кицунэ тренировалась. Иллюзии поддавались в изучение лучше, нежели огонь. Часто что-то не выходило, но девушку это и не смущало. Она продолжала идти к своим целям, игнорируя усталость и потемнение в глазах. Перерыв и снова в тренировки. Она мало говорила, больше делала, стала замкнутой. – Ты так сильно хочешь отомстить? – Такао все-таки вывел Мэй на разговор, беспокоясь об её эмоциональном состоянии. Эмоции в магии имели не последнюю ступень по важности и игнорировать их нельзя. Беловолосый маг считал, что самая качественная магия совершается при душевном равновесии и относительно эмоциональном спокойствии. – В тебе буря, я понимаю твоё горе и твою боль, но в таком состоянии магия может выйти из-под контроля. Ты можешь выйти из-под контроля. – О чем ты? – обеспокоенно спросила Мэй. – Ногицунэ. Дикая лиса. Рождается из кицунэ, одержимой местью, – от слов Такао у Мэй пробежала волна мурашек, тот продолжил свой рассказ. – У каждого духа имеется темная и светлая сторона, - и он протянул ладонь вперед, создавая два огонька – один белый, другой – черный. – Они в постоянной борьбе, где светлая сдерживает темную, – огоньки были одинакового размера и формы. – Но стоит темную подпитать нужными эмоциями, – темный огонёк становился больше, поглотив светлый, – то дух становится темным, жадным и неконтролируемым. От темной стороны идет сила, от светлой – спокойствие и контроль, дисбаланса быть не должно, исходом может быть либо слабость и неспособность магии, либо поглощающее разум безумие, – огоньки вернулись к исходному состоянию и кружили в пределах ладони колдуна, в одно мгновение они пропали и Такао убрал руку, смотря на Мэй. – Ты встречался с ними? – шепотом спросила кицунэ. – Однажды. И надеюсь единожды. По способностям они схожи с Рэйки, разница лишь в силе и количестве хвостов. Я не хочу, чтоб ты стала схожей с теми, на кого ты сделала заказ, поэтому следующие тренировки будут без магии. – Спасибо за предупреждение, – гейша поклонилась. Знакомство с Азуми прошло неважно, она была не воспитана, но смерти не заслужила, как считала кицунэ. Кадзу ей сказал, что раз Рэйки вселился в неё, значит она заслужила смерти. Однако Мэй так не думала. Вернее так не думало чувство вины, которое с каждым днём веревками сковывало жемчужную лисицу и отравляло разум. Предупреждение Такао пугало. Мэй покрепче обняла себя за плечи, вглядываясь в столь прекрасные цветы мэйхуы, чьи лепестки падали так же и на гладь озера, оставляя едва заметные круги после себя, волнуя отражение полной луны. Слишком поэтично. Мэй бы написала песню, которую потом исполнила в своих дальнейших выступлениях. Ловила бы восхищенные взгляды господ, получала множество пригласительных в чайные дома столицы, может выступила бы перед самим сёгуном. Но это лишь мираж, навеянный воспоминаниями прошлой жизни, к которой Мэй теперь не имеет практически никакого отношения. Нет выступлений, нет песен, нет улыбок. Лишь незнание будущего, магия и вопросы. Множество вопросов, на которых судьба так и не предоставила ответов. Кицунэ старалась не вглядываться в своё отражение в прудике, надеясь хотя бы наяву не увидеть четыре черных хвоста, извивающихся змеями за спиной и два алых демонических уголька вместо синих глаз. Последнее время она либо беспокойно спит несколько часов, либо не спит вообще, вскакивая без желания и возможности сомкнуть глаза. В кошмарах появляются либо образы Азуми с перерезанным горлом, либо сама Мэй, но уже другая. Темная. Дикая. Часто снилось озеро, посреди сидела черная лисица, морда которой испачкана в крови. Алые глаза с нескрываемой агрессией смотрели на неё, а дальше девушка тонула в темных водах своего же страха. Такао дал приблизительные координаты, где предположительно можно напасть на след Привратника и его слуг. И привели они к постоялому двору со столь прекрасным деревом в саду. Всю дорогу кицунэ была апатичной, мало говорила и ела, лишь изредка тренировалась в иллюзиях недалеко от лагеря. Чем ближе к горам, тем ужаснее сны и тем больше сил уходило, чтоб не показывать свою усталость и слабость. Ей казалось, что кто-то паразитировал над ней, измывался, упивался состоянием кицунэ. Мэй было тревожно. Отказаться от поисков Привратника уже нельзя – это заказ синоби и предательство самой себя, идти дальше, когда в душе буря ненависти и желание мстить обидчикам - боязно. Боязно потерять себя среди бури и не найти выхода. Мэй чувствовала себя закованной в кандалы. Кандалы сомнений, страха и неизвестности. – Красивая, не спишь, – то ли утверждение, то ли вопрос, но голос Кадзу вытащил лисицу из своих же размышлений, заставляя едва заметно вздрогнуть. Синоби заметил это. – Не хотел пугать. – и встал рядом с ней, провожая взглядом упавший лепесток зимней сливы. Мэй он читал, как свиток. Слишком интересный свиток с довольно печальной историей, с которой гейша пытается справиться по мере своих сил и возможностей. Синоби за столь недолгую жизнь повстречал многих необычных людей, пересекался с ёкаями, но ни один так не запомнился, как эта пепельная лисица, заинтересовавшая его своей тягой к жизни, находчивостью и умом. Многие, столкнувшись с подобными событиями сошли бы с ума и закончили свою жизнь не самым лучшим образом. А она борется, пока сердце бьется, пока хоть капля магии имеется. Теперь же она стоит перед ним с поникшим взглядом, который пытается скрыть под очередной маской спокойствия. Свойственно актерам. Профессиональная привычка, которая стала частью личности. Однако всю актерскую фальшь разбивают на осколки глаза. Глаза, наполненные сомнениями, страхом и чем-то еще, что Кадзу не смог понять как тогда, когда увидел девушку в крови, рядом с телом Азуми и совсем недалеко треснувшей маской Рэйки. Заказом на Привратника Кадзу остался не доволен и на то было масса причин, но основная – если Такао ответит согласием и заказ будет выполнен, то Мэй будет работать на клан. То есть убивать. Такая работа не для гейши, которая только окончила обучение, но у Госпожи Судьбы на это имеется свой ответ. Страхи Мэй он читал как открытую книгу, свои же закрыв в самой охраняемой камере на самые сильные замки. Но зверь не может жить взаперти, он лишь покорно прикрыл глаза, ожидая подходящего момента для побега. Смерть его не пугала. После стольких передряг, которые он прошел, она кажется лишь лекарством, снотворным, что подарит сладостный сон и покой в его душе. Утрата и чувство боли были куда страшнее смерти. Небытие и мертвое тело ничто в сравнении с чувствами, которые испытываешь после утраты близкого человека. Эти чувства для него, тогда маленького мальчика, стоявшего на противоположном берегу реки и смотрящего на горящие крыши домов его деревни, стали одновременно паразитом, что туманил разум неконтролируемой злостью и смыслом жить дальше, надеясь когда-нибудь отомстить. Пусть ненависти привел его к пути синоби. Пути смирения и разума, осознания, что иногда чувства надо отпускать, чтоб не сойти с ума. Таким принципом он руководствовался ровно до заказа на Джиро Кривого с последующей отправкой в тюрьму по глупости самураев. Знакомство с Мэй стало точкой невозврата. Не имея никаким навыков в волшебстве, она околдовала его самыми сильными чарами. В ней сплетались нити самых странных противоречий: чувства незащищенности с сильным характером, разум воина с миниатюрным и хрупким телом гейши, безграничной любви с горем, который выпал на её нелегкую долю и красивой души, познающей всё уродство жизни. И самая главная нить, алая, цвета крови, повязала две судьбы, которые могут погибнуть в любой момент. Один конец до последнего вздоха будет защищать другой. Так правильно, так нужно. Так необходимо для него самого. Второй раз привыкать к безграничной тьме не будет сил, нужно беречь огонёк, который зажгла Мэй сама того не ведая. Мимо плывущее одинокое облако на мгновение закрыло луну, погружая сад постоялого двора во тьму. Кицунэ и синоби стояли близко друг к другу, но старались не касаться. Никто не хотел начинать диалог. Мэй не хотела нагружать мужчину своими, как ей казалось, беспочвенными переживаниями, боясь, что он посмеется над её опасениями и тем, что она может в один момент забрать его душу. А Кадзу ждал, хотел дать ей время собраться для разговора и собраться с мыслями. – Почему не можешь уснуть? – он начал осторожно, с наводящего вопроса. Сама никогда не скажет, сдержит все в себе и улыбнется как ни в чем не бывало в надежде, что никто не заметит. Может так и есть, но он видит насквозь. Этого достаточно. – Прошу, расскажи. Мне это важно, – привычка скрывать свои чувства перед ней исчезает с каждым днём, не выходит иначе. Просто так он никогда не просит, но почему же так страшно рассказать? Мэй терзали сомнения и страх осуждения, насмешки в его колких глазах. Но в его взгляде были лишь беспокойство, смешанное с нежностью. Синоби взял её ладони в свои и коснулся губами подушечек пальцев, попутно согревая дыханием в столь холодную ночь. Это вывело Мэй из своих переживаний, фокусируя внимание на его движениях. Они были успокаивающими, дающие уют и чувство безопасности. Того, что не хватало больше всего на свете. – Я боюсь… – и Мэй начала свой рассказ. Таить не имело смысла. Пусть страх плывет по течению, оставляя за собой лишь умиротворенное опустошение, которую вскоре заполнит нежность и тепло. – Не хочу становиться темной лисой, что заберет ваши души, – Кадзу слушал внимательно, вслушивался в тембр её голоса. Заметил едва уловимую дрожь, когда Мэй рассказывала о своём сне, о их смерти, и о её страхе потерять себя. О страхе быть подчинённой своей же темной версией, утратив рассудок. – Я не дам тебе упасть, и не дам тебе потеряться, утонуть в самой себе, – он произнес это тихо, смотря уставшей кицунэ в её синие, почти темные глаза. – Будь рядом, – взял её ладони в свои, он положил их на свою шею, и прижал девушку к себе, обнимая. Мэй положила голову ему на грудь, слушая умиротворенное биение его сильного сердца. Едва ощутимый запах осенних листьев действовал на лисицу успокаивающе, даже сонливо. Впервые за столь долгое время она почувствовала, что сможет заснуть без пугающих сновидений и проснуться без немых криков и слез. И тут предательски в немом плаче дрогнули плечи. Не получилось сдержаться, актерская маска треснула под гнётом обстоятельств и разбилась вдребезги, обнажая раненную душу. Было стыдно за эмоции, было больно от их выхода наружу. А Кадзу молчал. Он понимал. Сильным людям нужно быть порой уязвимыми, чтоб не стать столь хрупкими, как перекаленный металл. Успокаивающе он гладил девушку по спине, согревая теплом в морозную ночь и краем глаза наблюдал, как очередной лепесток мэйхуы коснулся незамерзшего пруда, оставляя на нём круги.