Легче воздуха

Мелкий дождь моросит, заслоняя взор на посеревшее небо. Над Лондоном собрались тучи и где-то в далеке громыхнуло. Дазай смаргивает упавшие ему на ресницы капли, неловко потирая рукой мокрые щеки, пока ветер упорно продолжает направлять их на него вновь. Приходится, щелкнув пальцами, образовать вокруг себя вакуум, чтобы дождь не капал прямо на каштановую макушку и покрасневшее от холода лицо. Влажные пряди на концах завились и неприятно щекотали оголенную шею. Слабо затянутый красный шарф соскальзывает с плеча в грязь, будто нарочно пытаясь убежать от своего хозяина. Как и всё в этом мире. Осаму поморщился. Протянув руку к небу, он мечтал прикоснуться к облакам, хотя и понимал, что это всего лишь водяной пар, по которому даже провести кончиком ногтя нельзя. И поэтому они вряд-ли такие пушистые и мягкие, как их описывают в сказках, и спать на них тоже невозможно. А Дазай бы хотел. Он бы просто хотел взмыть вверх, без страха быть унесенным ветром или поднявшимся выше облаков, за атмосферу. Он ведь легче воздуха. И это далеко не фразеологизм или комплимент. Это дар — способность левитировать, правда, бесконтрольно, и управлять воздухом. Одним выдохом Осаму мог наполнить целый десяток шаров или устроить ураган. Ему не нужно было учиться самообороне и бояться людей, которые не терпели таких как он по причине неизведанных возможностей, а значит представлявших угрозу. Достаточно махнуть рукой и сильный ветер уже сбивает с ног. Он жил в удалённом от города месте, где рос пятнадцатиметровый тополь, по вине которого у Дазая летом обострялась аллергия, когда в июне тополиный пух разносился по всему участку и стелился ковром у крыльца маленького домика. Но при этом, сняв ботинки, парень любил достигать верхушки даже в самый разгар цветения, хватаясь руками за толстый ствол дерева и медленно поднимаясь всё выше и выше, к синеве небес. Удерживаясь за ветку, Осаму висел в воздухе минут пятнадцать, смотря на заходящее солнце, а после спускался обратно к земле, аккуратно переходя с одного сучка на другой, пока не достигнет земли. Их острые колючки всегда оставляли порезы на руках и ногах, но именно боль позволяла Осаму чувствовать себя живым, а не эфемерным призраком прошлого, который до сих пор скитается в поисках смысла жизни. Надевать ботинки самому трудно. Всегда есть риск сорваться или отпустить опору. Но Дазай и так слишком ограничивает себя, поэтому такие вылазки для него как каждодневный ритуал. Это обязательно и это нужно для его душевного равновесия. Вакуум развеялся под лёгким дуновением, взмывая каштановые кудри и мягко укладывая их на узкие плечи. Осаму опустил голову, глядя на испачкавшийся шарф. Наклонившись, чтобы поднять его, он, уже наполовину придерживая шерстяную ткань, печально коснулся кончиком указательного пальца земли, ощущая её ледяное молчание и сырость. Может, для кого-то это было отвратительно — копаться в грязи -, но для Дазая нет большой радости. Осаму никогда не касался ногами земли. Он всегда жил вне её, преграждая путь свинцовой подошвой. Земля будто отталкивала его, судьба за что-то наказывала — он был, есть и будет лишён земного притяжения. Хотя многие посчитали бы его способность удивительной и, возможно, полезной. В своей короткой жизни Дазай вообще знал мало людей, не считая своих родителей, которые давным-давно оставили его в приюте, потому что не смогли управиться с даром. Осаму помнил, как они пристегивали его ремнями, привязывали за ноги и руки верёвками, после чего запястья стирались в кровь, а головная боль отца усиливалась. Еще неконтролируемые вспышки магических выбросов, когда дверь слетала с петель в резком порыве воздуха и стулья, при желании просто отодвинуть, дабы сесть, разлетались в щепки. В конце концов, замучавшись окончательно, мать с отцом сдали его к таким же странным детям. Всё остальное детство прошло как в тумане. Дазай был нелюдим среди своих, в основном читал книжки из домашней библиотеки в саду на качелях, которые построили близнецы Норайо и Айро, владевшие способностью телепатии и общаясь между собой, и другими, путем записок, так как не видели смысла что-либо говорить. Они оба были тихими, но любившими жизнь и братьев с сестрами настолько, насколько хватало места в их маленьких, размеренно бьющихся, сердцах. Ещё там был Микайо — мальчик с золотыми волосами и способностью предугадывать будущее. Насколько помнил Дазай, тот был незримо похож на него; такой же одиночка в фиолетовом берете, каждый раз себе на уме. Иногда они играли в шахматы, но Микайо всегда выигрывал, после чего, на негодующий взгляд Осаму, усмехался и качал головой, говоря, что он просто мелкий и играть не умеет. Только потом Дазай узнал, что за способность имел соперник по шахматам. Тогда всё встало на свои места, и Дазай в ту же секунду разочаровался в настольной игре. Наверное даже больше, чем в самом Микайо. А ещё Осаму помнил Мари — иностранку, коренную француженку, которая постоянно лепетала на ломаном японском что-то о принцессах и Эйфелевой башне. В её комнате всегда стояла чашка с водой. Не для питья. Из этой воды Мари могла делать резные снежинки, заставляя их кружиться и тем самым развлекая остальных сирот. Иногда она шутила над обедавшими воспитанниками, сидевшими подле неё, замораживая их ягодный сок в стакане и весело щебеча о получившимся шербете. Или к рождеству выращивая сосульки над порогом гостиной. Девочка также имитировала снег, ведь тот в их краях был явлением редким даже зимой. Обычно в январе трава и листья на деревьях покрывались инеем, а Мари ходила со стаканом воды и легким мановением руки шлейфом вила за собой след из крошечных льдинок. Парень часто вспоминал как они, под строгим надзором воспитательницы, садились у камина и слушали радио. Одно и тоже, день за днем, за годом год. Пока Осаму не вырос, получил образование и благополучно съехал в выданный государством домик. Конечно, он мог остаться там и всю жизнь посвятить воспитанию новоприбывших, стать для них семьей на ровне с хозяйкой приюта — мисс Амелией. Ему представала такая возможность, так как женщина понимала, что Дазаю будет сложно адаптироваться к жизни в мире среди людей из-за дара, но сразу получила отказ, выслушав предлог о внутреннем стержне и самостоятельности. Хотя на самом деле Дазаю хотелось поскорее остаться в гордом одиночестве. Большинство детей оставались в приютах, боясь внешнего мира за его пределами. Поэтому они искренне удивились, когда Осаму оповестил их о своем решении, ну, или поставил перед фактом. Жизнь в приюте не была сказкой. С друзьями Дазай больше не встречался и не переписывался. Там ему не позволяли использовать дар слишком часто, поэтому Осаму был рад, что, наконец выйдя оттуда, может спокойно раскрыться воздуху. Правда вечерами, проходящими за книгой и свечкой, Дазай чувствовал себя несколько одиноко и угнетающе, думая, что здесь ему предстоит провести свою вечность. Изолированный от общества, Осаму редко разговаривал, предпочитая писать кому-то письма, сжигаемые после точки, и выходить в центр города по нужде. Люди всегда смотрели на него недоброжелательно, видя утяжеленную подошву обуви и хмурое выражение миловидного лица. Дазай никогда не винил родителей в их поступке, но и видеть не хотел. Он понимал, что с таким дефектом и самому утопиться не грех. Да и вряд-ли что-то бы изменилось, оставь они его подле себя. Каждый шаг для парня был подобен испытанию ада. Тонкие ножки-спички едва ли поднимали свинцовый груз, а топот от них раздавался жуткий, словно рота солдат проходит. И сейчас, идя к дверям, он терпеливо делал шаг за шагом, насвистывая себе под нос песенку с радио, навсегда засевшую в его голове. Дверь с тихим скрипом отворилась, встречая хозяина обители жёлтым светом лампочки и теплом от газового котла. В доме всего было четыре комнаты. Одна крошечная спальня, гостиная, кухня и ванная, горячую воду в которой нужно ждать минимум двадцать минут. Вытерев ботинки о коврик с ироничной надписью Welсomе To Home, Осаму всегда, смотря на неё, думал, что это место никогда не станет для него настоящим домом. У него вообще его нет. Приют не в счёт, там, казалось, он провел только свои смутные лета́, но нельзя назвать то место домом, где делишь одну комнату на троих и в принципе не имеешь личного пространства. Всегда тесно и шумно, а на первом этаже раздаются весёлый смех и крики, в то время как Дазай ещё собирается вставать. Пройдя к белой, с гладко обтесанной деревянной ручкой, двери и открыв её, Осаму ступил на кафельные пол, чувствуя как скрипнула плитка. Было холодно, поэтому Дазаю хотелось сегодня понежиться в тёплой воде и согреться. Крутанув кран с красной ручкой, Дазай подставил руку под вырвавшуюся из трубы с глухим ревом струю. Ледяная, как дождь за порогом. Оставив воду бежать и утекать в водосток, Осаму, не закрывая за собой дверь, пошёл вдоль коридора в гостиную. Серые стены смотрелись гармонично с мебелью. Хоть и блестели от чистоты. Дазай мог днями напролет заниматься уборкой; протирать стены, шкафы, полки, мыть полы… Только бы не заскучать и, сев однажды в кресло, не осознать всю скорбь бытия. Поймав железный бегунок у горла, Осаму потянул его вниз. Молния разошлась и парень стянул с себя куртку, бросая её на диван. Нежно салатового цвета… Она была подарена ему ещё на семнадцатилетие; чистая и пахнущая дождём, совсем по виду новая, поэтому он продолжает носить её до сих пор. Подойдя к тумбочке на трех изогнутых ножках у окна, Осаму открыл первый ящик, вытаскивая оттуда шкатулку. Сняв крышку с изображением золотого дракона на красном дереве, Дазай, отодвинув документы, нащупал пакетик. Вытащив его за пойманный кончик, парень отложил шкатулку. В руках оказалась увесистая пачка разноцветных банкнот: две с пятидесятью фунтами стерлингов, на которых изображены Мэттью Болтон и Джеймс Уатт, четыре с двадцатью фунтами и печатным портретом Елизаветы Второй на лицевой стороне, и, примерно, по быстрому перебиранию купюр, восемь по пять фунтов. Для Осаму этого вполне хватает. Каждый месяц ему выплачивают пособие как сироте и безработному, потому что он всё ещё числится в приюте мисс Амелии. К сожалению, найти работу детям со способностями в этой стране практически невозможно. Их откровенно боятся, даже больше, чем атомную войну. Но и оставлять голодать правительство не может, ведь однажды надеются приспособить странных как оружие массового уничтожения. А Дазай надеется не застать это время. Завтра он планирует сходить в город и прикупить продуктов. На полках остались только крошки, а в холодильнике мышь повесилась на собственном хвосте. Пересчитав деньги и сложив их обратно в шкатулку под документы, Осаму небрежно скинул её в ящик, с хлопком задвинув его. Дождавшись горячей воды и набрав полную ванну, пар от которой уходил в потолок, шатен сбросил на пол футболку и штаны, полностью оголившись и оперевшись бедром о бортик. Расстегнув заклепки на ботинках и развязав шнурки, Осаму вцепился по обе стороны от ванны. Левой рукой дотянувшись до валяющихся кандалов, которые использовал во время купания и отточенным движением застегивая один у себя на щиколотке, Дазай почувствовал привычное отяжеление, спокойно залезая в воду и, не теряя времени, чувствуя как против воли оставшаяся правая нога поднимается в воздух, нацепляя второй. Господи… Принимать ванну самому так трудно. Особенно если ты лёгок и теоретически ничего не весишь. Всё же в кандалах Осаму ощущал себя свободнее, чем в тех же ботинках. Щиколотки хоть и сдавливало, но зато ноги не болели и не появлялись новые мозоли. Оперевшись затылком о стену, Дазай погрузился в воду по шею, устало выдыхая. Холодное тело потихоньку оттаивало, обдаваясь приятным жаром. Парень наблюдал за клубившимся паром, ладонью заправив отросшую челку назад. Полежав так еще немного, Осаму поднялся, сгибая колени к груди. Острые грани кандалов с жутким скрипом царапнули дно — Дазай поморщился. Взяв с полки мочалку и намылив ее мылом, пахнущим ванилью, шатен стал методично водить ей вдоль руки, переходя на грудь и спускаясь к ногам. Краем глаза он заметил, что железо начало ржаветь по краям. Теперь придется покупать соляную кислоту, чтобы окончательно не испортились. Вылезать из ванны оказывается еще проблематичнее; чуть не навернувшись на мокрой плитке, Дазай, обмотавшись полотенцем вокруг бедер, открыл кандалы миниатюрным ключом, специально предназначенным для них. И только тяжелые оковы рухнули на пол, Осаму ловко запрыгнул в ботинки, застегивая их, всего лишь почувствовав секундную легкость. Оказавшись за несколько секунд в спальне, Дазай присел на кровать. В прикроватной тумбочке лежали чистая рубашка с длинными рукавами и рюшами, и свободного кроя штаны. Одевшись во всё чистое, парень лег на кровать, подложив под голову подушку и взяв оставленную рядом со светильником книгу. «Шерлок Холмс» — Осаму любил детективы, так как ничего лучше в книжном магазине на площади не нашлось. Романы парень терпеть не мог, комедии вызывали у него иронию, фантастики в жизни хватает с лихвой, а ужасы впечатляли его до включенного на всю ночь ночника. Открыв страницу с закладкой в виде исписанного листочка, Дазай углубился в чтение. Время на настенных часах с маятником показывало без пяти минут десятого, когда Дазай дошел почти до конца. Положив закладку и закрыв книгу, Осаму залез под тонкое одеяло, кутаясь с головой. Его ни капли не смущал сон в ботинках, он уже привык, только жалко ноги под себя подогнуть нельзя. А в остальном, порядок… Часто, залезая вот так под одеяло с головой, Осаму думал, что вся его жизнь — театр абсурда, а будни — спектакль неудачника, который, выходя на бис, проваливается с треском. Потому что в его жизни нет второго актера, чтобы спасти премьеру, ведь постановка из одного человека сама по себе несмешная комедия. Встреча — любовь — спасение — то, чего у Дазая никогда не будет. Но всё невозможное — возможно. И каждый раз, повторяя это перед сном, Осаму надеется на чудо. Дазай встретил Чую на следующий день, когда решил отправиться в город за покупками. Совершенно случайная встреча, но что-то после этого изменилось. Как будто цветы в сердце расцвели и птицы запели в душе. Возможно, Дазая поразила живая улыбка, светящиеся непонятной радостью голубые глаза и рыжие пряди. Такие люди не местные. Такие люди не серые и безмолвные, каких полным полно на улицах площади. Они никуда не спешат и внешность у них необычная. Дазай ещё никогда не видел людей с такими чистыми глазами и яркими волосами, завязанными в хвост. Причём, одет незнакомец был совершенно обычно. Ну, может чуть получше. Осаму столкнулся с ним случайно; ничего не видя дальше своего носа из-за набранных в руках пакетов и зацепившись за выступ, он едва ли не расшиб себе лоб. Но, открыв глаза, которые зажмурил при падении, оказался придержанным за плечи незнакомцем. — Аккуратнее, а то не ровен час нос сломаешь. — раздался низкий хрипловатый голос и Осаму вскинул голову, тут же вставая на ноги и поправляя пакеты. — Спасибо. — буркнул он, кивнув в знак благодарности и поспешив уйти. Было стыдно за то, что он чуть не свалился под ноги прохожему и вместе с продуктами. Абсурдная ситуация. — Вам помочь? — учтиво поинтересовался парень, поправляя шляпу на голове. — Я не занят. Развернувшись лицом к спасителю, Дазай с удивлением приметил его внешность и смутился. Ему ещё не доводилось разглядывать людей вблизи и общаться с ними, да ещё и таких красивых. — Нет, спасибо. Я сам. Всего хорошего, сэр. Больше Дазай не слушал, что говорил незнакомец. Он просто шел вперед, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. С того момента прошло три дня. Дазай не надеялся увидеть того парня снова, просто потому, что это была лишь мимолётная встреча. Хоть и такая запоминающаяся… По ночам Осаму одолевали мечты альтернативного знакомства, где, возможно, они смогли бы пообщаться и даже стать друзьям. Но узнай незнакомец, что Дазай странный, точно бы убежал в страхе. Или попытался оскорбить, избить, напасть, где Осаму причинил больший вред. Он, конечно, не похож на прогнившего человека, но Осаму не смеет никому доверять, ведь не может предугадать ход его мыслей, как некоторые. Около приюта была деревня, где жили обычные люди. И они не раз старались поджечь приют, либо обращались к верхам, чтобы их пристанище снесли. Таких людей мисс Амелия называла гнилыми до мозга костей и отстреливала из револьвера, если они вдруг начинали первыми проявлять агрессию или заходить за пределы приюта. Осаму прекрасно помнил маленькие руки в чёрных шелковистых перчатках, обшитые бахромой, которые с неистовой силой сжимали револьвер, направляя дуло прямо в сердце, пока глаза не выражали ничего кроме холодного презрения. Эти руки могли убить, приласкать за макушку или обвиться вокруг талии в объятьях. Несмотря на всю напыщенную строгость, она искренне любила странных детей и считала своим долгом защищать их от людей. Дазай скучал по Амелии, но сам когда-то отказался остаться в качестве преемника. Ночные фантазии неожиданно вылились совсем в другое русло. Это стало неким наваждением, которое могло пройти со временем, если бы не ещё одна такая встреча. Дазай больше не собирался выходить дальше дома. Черты незнакомца также стали расплываться в памяти. Осаму уже понадеялся, что сможет жить старыми распорядками, без происшествий, ведь их он не любил в основном из-за неприятностей, которые те могут доставить. Но однажды, выйдя на крылечко и кутаясь в чёрный кардиган, Дазай с удивлением обнаружил стоящего около его любимого дерева человека с огненными вихрями из-под шляпы. И что больше заставило удивиться, Дазай не знал и сам. То-ли то, что в этой местности вообще кто-то появился, хотя он жил на самой окраине, то-ли то, что это был тот самый встречный. Потоптавшись на месте и подумав, стоит ли остаться или уйти обратно в дом, Дазай пропустил момент, когда незнакомец, также узнав его, решил подойти. — Эй, привет! — раздалось рядом, выводя Осаму из раздумий. Неловко дёрнувшись от испуга в сторону, парень повернул голову, встречаясь с чужими глазами. — Никогда бы не подумал, что тут может кто-то жить. От города минут тридцать пешком, но место красивое… — мечтательно вздохнул незнакомец, будто говоря сам с собой, осматриваясь и снова смотря в упор на смутившегося вниманием шатена. — Почему ты тогда не принял мою помощь? Ты ведь шёл долго и тащил много, а выглядишь таким хилым… — Я привык. Впрочем, что тебе здесь нужно? — О. Я просто мимо проходил. Поверь, я не желаю тебе зла, просто делаю утреннюю прогулку. — сделав улыбку менее широкой, парень стал активно жестикулировать перед лицом ошарашенного Осаму руками, незаметно подходя чуть ближе. Дазай это поползновение заметил и, соответственно, отошел на шаг назад. — Меня, кстати, Чуя Накахара зовут. — Дазай Осаму, и лучше бы тебе уйти. — взмахнув свободно спадавшими полами кардигана, Дазай приотворил дверь, собираясь всё же зайти, хотя в мыслях уже корил себя за такое пренебрежение к гостям. — Ты странный? — тон, с которым Чуя задал щепетильный вопрос, облил Дазая холодной водой, заставив дёрнуться. Этот Накахара говорил так, словно спрашивал о погоде, но Осаму ясно уловил пониженные нотки стали. Осторожно повернувшись в пол-оборота, Осаму скривился. — Что если так? Какое тебе дело? Я разве мешаю тебе жить? — Дазай чувствовал горечь на языке. Он ненавидел таких вот фанатиков, которые заводили разговор о странных, чтобы демонстративно ткнуть в дефектность ещё раз и унизить. И сейчас он готов был даже проучить рыжего парня, который полез не в свое дело. Неожиданно вспомнилась мисс Амелия с револьвером, которая аналогично с Дазаем кривит губы и морщит нос, дежурным тоном говоря — «Бестактный идиот» — и нажимая на курок. — Ничего, я просто хотел убедиться. — легко ответил Накахара, пожимая плечами и устремляя взгляд в небо. — Обычные люди не выражают во взгляде дикость при контакте и уж тем более не носят свинцовые ботинки. — Пошел вон. Попробуешь поджечь мой дом — в порошок сотру. — Дазай буквально выплевывал яд вместе со словами, стараясь придать своему лицу такой же грозный вид, как рисовало его воображение. Почему-то мысли о поджоге появились первыми и казались… Самыми логичными. Люди ведь ничего больше не умеют, как только угрожать огнем, всё ещё веря в сказания о ведьмах и демонах, олицетворяя их в странных. — Поджечь дом?.. — растерянно повторил Чуя, опуская руки и виновато улыбаясь. — Нет, ты меня не понял. Я бы никогда так не поступил. Просто… — парень замялся и Дазай вскинул брови, глазами прожигая в нем дыру. Он хотел бы поверить Накахаре, возможно, даже собирался, но что-то его останавливало. Какое-то внутреннее беспокойство тормозило поспешные решения. — Выйдя из приюта, я больше не встречал странных. Это такая редкость, а ты буквально пару дней назад свалился как снег на голову. Себе подобных я узнаю сразу. Неосознанно потянувшись вперед, Накахара положил раскрытую ладонь на плечо шатена. Осаму вздрогнул. Чужое человеческое тепло ощущалось на коже даже через плотную ткань кардигана. Он так отвык от прикосновений, что не сразу сообразил скинуть руку с себя. — И ты… — Странный. — утвердительно кивнул Чуя, уже через минуту меняясь в лице, привычно широко улыбаясь. — Угостишь чаем? Не хотелось бы так рано уходить домой, а на улице холодно. — Заходи. — подумав немного, Дазай усмехнулся, окидывая Накахару более смелым взглядом. Одет он был по весеннему легко: рубашка, кожаный жилет на серебряных застежках, брюки и незастегнутое кашемировое пальто. Зима и правда приближалась, срывая с деревьев последние пожухлые листочки. А значит скоро придут весомые счета за отопление. Не вытирая подошву о коврик, Дазай сразу прошел на кухню, пока Чуя снимал обувь и аккуратно ставил в уголочек. Рассматривая обстановку, Накахара про себя подметил, что знакомый на широкую ногу не живет, может, поэтому такой худощавый. Но накрытый стол, над которым хлопотал Осаму, убедил Чую в обратном. По середине стоял фарфоровый чайник, две чашки по разным сторонам стола, ваза с шоколадными конфетами в виде ракушек и, только поставленные, тарелки с кусочками фруктового торта. Его Накахара приметил сразу по политым сверху взбитым сливкам и половинке киви между коржей, потому что нередко брал и сам, но не к чаю, а вину. Но попрекать этим хозяина дома, а уж тем более шутить, Чуя не решался. Уж слишком невинным ангелочком тот выглядел. Алкоголя то, наверное, в глаза не видел. — Садись. Любишь фруктовый? — устало падая на стул, разлив чай по чашкам, спросил Осаму. — Люблю. Ты один живешь? — Естественно. Как только выпустился из приюта мисс Амелии. Так, какая у тебя особенность? — не спешив приступать к сладкому, Дазай пригубил чай, чувствуя как горло обжигает кипятком с привкусом мелиссы. — Необычайная сила, больше, чем у десятерых человек. — без энтузиазма, но тихо и спокойно, отвечает Накахара. Дазай призадумался. Будь у него шанс, он был бы не прочь махнуться с Чуей способностями. Необычайная сила вряд-ли отягощает также сильно, как его легкость. Но осознание факта, что Дазай по счастливой случайности встретил странного и в данный момент может поговорить с ним впервые за несколько лет по-человечески, делает его невероятно счастливым. — Даже дом можешь поднять? — внезапный вопрос, как порыв ветра, отчего Чуя удивленно посмотрел на Дазая, который в предвкушении закусил губу. Кажется, ему удалось наладить контакт и расположить к себе. — Одной рукой. — издал смешок парень. — А что насчет тебя? — разделив чайной ложечкой кусок торта и отправив четвертинку себе в рот, Чуя блаженно прикрыл глаза. Чай с мелиссой, фруктовый торт и атмосфера домашнего уюта — может ли быть что-то в жизни лучше? — Ну, я… Легче воздуха. В прямом смысле этого слова. Могу запросто подняться в небо, если сниму ботинки — единственное, что может удержать меня на земле. — поскребя пальцем дырку на скатерти, Осаму потупил взгляд, откладывая в сторону пустую чашку. Чай совсем разомлел его, поэтому делать и рассказывать уже ничего не хотелось. — Тебе больно? — и вновь вопрос бьющий в самую суть. Да у Накахары Чуи явный талант стрелять метко в сердце, где правды больше. Причем слова он подбирал осмысленно, не просто наугад, это Осаму мог прочесть в глазах собеседника. — Смотря какая боль. К физическим нагрузкам я привык, а моральная… До тебя со мной никто не разговаривал. Приют я своим домом не считал и не считаю, и рад, что, как говорится, выпорхнул из теплого гнездышка. Временами мне бывает одиноко, но в обществе, я уверен, было бы гораздо хуже. — откинувшись на спинку стула и запрокинув за голову руки, Дазай мрачно выглянул в окно. На улице собирались тучи, опять. И, судя по всему, намечалась гроза. — Ты ведь знаешь как люди относятся к нам. Но ты живешь спокойно. Как? — А чему удивляться? Ведь кроме меня никто не знает, что я странный, поэтому приняли и на работу, и живу сам по себе, с соседями нередко общаюсь. Не все могут скрыть свой дар, я тебя понимаю, но даже те, кто особых различий не имеет, предпочитают оставаться в приютах. Там они считают себя в безопасности, и я с этим не спорю. Хотя я всегда мечтал оказаться в большом городе, найти самостоятельно работу по призванию, а вырос в приюте Кое Озаки — Японии. Уж не знаю чем меня притянул Лондон, но мне здесь нравится больше, чем на родине. Тут… Относительно спокойнее. Ты, кстати, тоже по виду не европеец. — намекая на фамилию, заключил Чуя. Вишенка на торте придавлена ложкой. — Да, мои мать с отцом из Японии, и я оттуда. Меня привезли в Англию, когда мне было шесть. Потом переезды, документация, суматоха… И вот я в Ливерпуле. А после всего выдали домик в столице. — ерзая, Дазай переводил взгляд с Чуи на окно, понимая, что открываться первому встречному не было такой уж и хорошей идеей. По крайней мере сидеть под пронзительным взглядом синих глаз неудобно. — Сколько же тебе лет? Выглядишь как выпускник… — Взаимно. — фыркнул Дазай, И Чуя ухмыльнулся. — Двадцать два. А тебе? — Двадцать четыре. — не без гордости произнес Накахара, выпрямляя спину и вскидывая подбородок. — Как мило. — Дазай засмеялся, наблюдая как гордость на лице гостя превращается в непонимание, отражаясь глупой улыбкой и сведенными вместе бровями. Они еще долго могли так непринужденно вести беседу, интересоваться жизнью друг друга, открываться и рассказывать о прошлом. Чувство неудобства отпустило Дазая, и он непринужденно улыбался в ответ на шутливые и забавные моменты рассказанные Чуей. Жизнь с Накахарой тоже обошлась не особо справедливо; до приюта он жил на улице, среди компании мелких карманников и бродяг, скрываясь от полиции в подворотнях. Мать Чуи умерла от воспаления легких, а отца он никогда не знал, но догадывался, что мать тоже вряд-ли его знала. Добрая женщина — Кое Озаки — однажды поймала Чую на горячем, когда он пытался стащить у какого-то мужчины выглядывающий из кармана кошелек. Но, даже больно схватив за руку, она не повела ребенка в участок, а взяла с собой. Чуя вспоминал, как не сопротивлялся, покорно следуя за Озаки-сан, пока та не привела его к двухметровому железному ограждению, где на табличке были выгравированы номер приюта и имя владелицы. Тогда Чуя впервые узнал как зовут его спасительницу. А потом смог полюбить заместо родителей, а других воспитанников принять как одну большую и дружную семью. Но, несмотря на всю любовь и глубокое уважение, Накахара не оставлял мысли в день совершеннолетия покинуть сиротский дом, чтобы начать жизнь с чистого листа. На вид угрюмая и щепетильная в плане манер Кое, плакала в день ухода Чуи, когда тот стоял с двумя чемоданами на выходе и со всеми прощаясь. Коротко махнув на прощанье платком, женщина проводила Накахару до порта, где его ждал корабль до Англии. Пообещав писать письма, Чуя до сих пор получает их от наставницы и детей, изредка отправляя в ответ. На вопрос о поддержании общения, Дазай только пожал плечами. Он смазано объяснил, что ему это не нужно. Он, в отличие от Накахары, ничего не обещал. У него нет семьи, она ему без надобности. Осаму привык к одиночеству. Он себя в этом убедил, а значит оно так и есть. Думал Осаму до дня знакомства с Чуей. До столкновения. До того, как рыжий нашел его дом. И до момента, когда Осаму решился пустить его на порог. С того момента и недели не проходило, чтобы они не виделись. Приходя вечером к дому, Чуя тащил парня на прогулку. Они гуляли долго, почти до полуночи, как дети исследуя все неизведанные места, а по выходным бегая в город в кондитерскую или книжный, чтобы порадовать душу и друг друга. Осаму и не заметил, как общение вновь стало для него нормой, а улыбка, будто приклеилась к лицу. В сердце расцветали цветы и тело становилось таким легким, словно оковы больше не держали его мертвым грузом у земли и он вот-вот взлетит. А Чуя его поймает в свои объятия, как обнимает каждый раз при прощании. И Осаму думается, что этот жест уже давно не несет в себе дружеских чувств. Возможно, что-то большее, более воздушное и неуловимое, приятное до дрожи в коленках и бабочек в животе. — Дазай! — уперев руки в бока и высоко задрав голову, Чуя шумно задышал. — Ты что, убиться захотел?! Ты как туда залез? — Накахара стоял под деревом, на ветке которого сидел Дазай и болтал в воздухе ногами, смешно обхватив обеими руками древесный ствол. — Я же тебе не раз повторял, идиот в шляпе, что не могу контролировать свое притяжение. Земля меня отталкивает, и я левитирую. Ну, когда снимаю ботинки… — насупившись, Осаму пытается сползти с ветки на другую, чтобы в конце концов достать до ботинок, повешенных за шнурки на обрубленный сучок. — А снял их зачем? — все не отставал Чуя, и Дазаю, признаться, была приятна забота со стороны. — Чтобы отдохнуть. — буркнул Осаму, наконец сумев спуститься ниже, но всё ещё оставаясь высоко над землей. — Это ты идиот. Мог бы меня попросить помочь, я тебя одним пальцем удержу. — Ой-ой-ой. Нашелся герой. Раньше справлялся — справлюсь и сейчас. Цокнув языком, Чуя обиженно отвернулся и скрестил руки на груди, краем глаза наблюдая за жалкими потугами Осаму достать до висящих ботинок. Но как он их одевать собрался, Чуя просто не понимал. Поэтому, не долго думая, Чуя, вставая на носочки, хватается за оголенную лодыжку, срывая Дазая с дерева. С тихим криком, больше похожим на писк задыхающейся мыши, Дазай повис в воздухе, как шарик, придерживаемый за ногу Накахарой. Дальше Чуя с лёгкостью снял ботинки, коротко бросив держаться за его плечи, даже не ощутив ни на грамм вес свинца, и заботливо надевая их на Дазая, завязывая тому шнурки и соединяя заклёпки. Сердце ёкнуло, а щеки у обоих залились густой краской. Дазай был буквально растоплен отношением Чуи, а Накахару умиляли хрупкие лодыжки и бархатная, с проступающими синими венами, кожа. Хотелось прикоснуться к ней губами, дабы ощутить всю мягкость и нежность, и чтобы Осаму от его прикосновений трепетал, как сейчас. — В следующий раз зови меня. Я обещаю, что буду держать тебя крепко. Ты точно не улетишь. — обхватив Дазая за талию и прижав к груди, Чуя зарылся носом в мягкие волосы на виске, уронив голову на чужое плечо и вдыхая аромат ванили. Хотелось продлить этот момент как можно дольше, сохранить в памяти навечно. Чуя еще никогда не оказывался так привязан к человек, с которым познакомился два месяца назад, но уже, кажется, успел полюбить. Возможно Накахара имел дерзость умолчать об этом, но он был просто до жути собственником, даже в раннем возрасте, когда приходилось делиться любимыми игрушками, новыми и старыми друзьями, Кое, уделяющей внимание не одному парню, ведь в приюте еще куча таких брошенок. А Дазай вызвал у него все оттенки любви и… Ревности. Его девственная красота привлекала не только самого Чую, но и случайных прохожих, оборачивающихся ничего не замечающему парню в след, будь то женская или мужская часть населения, неважно. Осаму красив и юн, все это видят. И Чуя бесится от осознания, что однажды Дазай сможет ускользнуть у него из-под носа, найдя более интересную компанию. Поэтому Чуя спешит, боясь опоздать на последний поезд и запрыгивая с разбегу, ничуть не волнуясь о том, куда он может привести. В выходные Накахара выполняет обещание; крепко обмотав веревкой талию Дазая, он держит его одной рукой, пока Дазай завис на расстоянии птичьего полета, наблюдая за заходящим солнцем. Чуя тоже смотрит, больше отвлекаясь на озаренное красным светом бледнеющее лицо. Чуе приходится постараться, чтобы рука не была напряжена и находилась в покое, иначе есть риск сильно дернуть на себя Осаму, для которого одного резкого движения хватит, чтобы полететь вниз и врезаться во что-нибудь. Через пятнадцать минут Дазай делает знак рукой опускать его. И Чуя все-таки не устаивает перед возможностью дернуть на себя странного, поймав в свои объятия, продолжая стоять и любоваться уже восходящей луной. Взмахнув рукой, Дазай потоком воздуха откидывает длинную мешающуюся рыжую челку назад, дабы разглядеть светящиеся во мраке глаза. А потом поцеловать. Схватить за плечи и притянуться к губам Чуи, запечатлев на них легкий поцелуй. Или скорее касание губ, потому что в следующую секунду Чуя показывает неопытному Дазаю настоящий, страстный поцелуй, мокрый и с языком, вызывая судорожные вздохи. С того дня их дружба перешла на новый уровень. Теперь Накахара мог прижимать к себе Осаму со всей нежностью и трепетностью, долго стискивая объятиями. И Дазай знал, что это сделано с любовью, так, по крайней мере, называется то окрыляющее чувство в груди. Они беззастенчиво целовались дома у Дазая или в квартире Чуи, иногда у берега реки, которая протекала около леса. Лежали вместе на кровати, пили чай на кухне, Дазай терпеливо ждал Чую с работы, бывало, ночуя у того в апартаментах, часто там прибираясь, ведь рыжий уборку не любил однозначно и умудрялся свинячить даже в прихожей. Впрочем, вся бытовая жизнь и забота, словно отдача за заботу Чуи, приносила лишь радость Дазаю. Он впервые ощутил, что начинает жить, а не просто существовать. Любовь олицетворялась для него в виде Накахары Чуи, а не фигурировала в книгах как сопливое упоминание о мнимом счастье. Перейти на второй этап отношений много времени не потребовалось. Просто однажды Чуя притащил бутылку вина, завалился к Дазаю в дом и уговорил выпить с ним. Как оказалось, Осаму плохо переносил алкоголь. Уже после двух неполных бокалов, красный, как вареный рак, он в сотый раз объяснялся Накахаре в любви, самостоятельно лез целоваться и, в один момент, залез к парню в штаны. Как-то Дазай читал про однополую любовь из жанра эротики, откопав такой стыд в дальнем ряду полок книжного магазина под толстым слоем пыли, когда только начал встречаться с Чуей, и примерно знал как всё должно пройти. Жаль, что до конца не дочитал и вспомнил об этом в последний момент. А Чуя отказываться не стал. Он и сам планировал в один прекрасный день овладеть Дазаем, полностью заклеймив под своего. Лучшим решением было затаиться в кустах, подобно хищнику, позволив жертве самой проявить инициативу стать съеденной. Ту ночь Осаму запомнил надолго, даже алкоголь не смог её стереть, как и ужасную на утро боль в пояснице и бедрах. Дазай отлично помнил все стоны, переходящие в крики, закушенную губу, первые толчки в податливое тело, тяжелое дыхание Чуи на затылке, плечах, спине… А засосы и укусы это подтверждали. Парень никогда и не думал, что занятие сексом может быть таким приятным, а умиротворенное выражение лица спящего Накахары, лежащего с ним в одной постели под одеялом нагишом, и вовсе предел мечтаний. — Доброе утро… — хрипит Чуя, потирая глаза и садясь, в то время пока Осаму наблюдает за ним с ленцой, лежа на животе и болтая ногами в новых ботинках, напоминающих изящные туфли на низкой платформе. Недавно они заказали вариант попроще, с меньшим утяжелением и обилием застежек и шнурков, но все таким же эффективными притяжения. — Добрее не бывает. — Есть пожелания на завтрак? — Чуя — ранняя пташка, поэтому шесть утра, не успев проснуться до конца, для него начинается с готовки. — Есть. Полежи со мной чуть-чуть. — приглушенно просит Дазай, обвивая запястье Накахары. — С удовольствием. — Чуя смеется, укладываясь обратно и пододвигаясь в упор к Дазаю, чтобы положить голову на его часть подушки и под таким углом заглянуть в самую глубину зрачков. — Знаешь, что? — Что? — Дазай зарывается пальцами в шелковистые пряди, массируя Накахаре затылок. — Переезжай ко мне. — неожиданно выдает Чуя, следя за реакцией парня. Тот мнется, хмурится и облизывает сухие губы. — Зачем? По моему, нам и так хорошо. — Тебе, может, и хорошо, а мне плохо. Тем более, ты так вкусно готовишь и классно убираешься. — довольно жмурится Накахара, за что получает подзатыльник. — В домохозяйки хочешь меня записать? — беззлобно фырчит Дазай, напоследок дергая за длинную медную прядь, слушая шипение и угрозы защипать до смерти. — Ну, ладно, я подумаю. — Думай сколько влезет, а не дашь ответ до завтра — насильно утащу. — Да-а?.. Как страшно то… — не сдерживая рвущегося из груди смеха, Дазай переворачивается на спину, охая и тут же перекатываясь на бок, поморщив нос. — Я буду ухаживать за тобой и приносить еду в постель, пока ты… Восстанавливаешься. — теперь пришла очередь Чуи подхватывать смех. — А вставать всё же пора. Мне через два часа на работу. — Ох, и приспичило тебе работать в полиции. Это же скучно — преступников ты не ловишь, только карманников, котов с деревьев спасешь, штрафы выписываешь. Вот если бы ты был детективом… — Осаму мечтательно прикрыл глаза. — Так стань им сам. Мне кажется большой проблемы не должно случиться. Если, конечно, у тебя есть к этой профессии предрасположенность. Я тебе даже собеседование могу устроить, нам как раз требуется в отделении детектив. — встав с кровати и одев сброшенные в порыве страсти брюки, Чуя тихо проматерился, когда увидел оторванные на рубашке пуговицы. — Хотя я и буду ревновать. У нас в отделе похотливых козлов хватает с лихвой, но… Если ты хочешь. — Накахара осторожно перевел бесстрастный взгляд на Дазая, вспоминая несколько личностей и уже сомневаясь в правильности своих убеждений. — Я подумаю. — Я подумаю, я подумаю… Философ нашелся, двадцать четыре часа в сутки думать. — заворчал Чуя и с голым торсом уходя на кухню. Дазай потерянно смотрел ему вслед. Его предложение о работе ошарашило и заставило задуматься. По сути он всё время бегал от себя самого, ходил по краю и велся на собственные страхи, отрицая жизнь вне вакуума — домика, выданного государством. А сейчас появилась такая замечательная возможность изменить судьбу на сто восемьдесят градусов благодаря Чуе. Как же Дазай его обожает… Скинув одеяло и встав босыми ногами на холодный пол, Осаму подошел к зеркалу во весь рост, приваленному к стене. Коснувшись рукой плеча, он пробежался пальцами по фиолетовой отметине с отпечатком зубов. Тело ныло, но не так сильно. — Детектив Дазай… Детектив Дазай Осаму. — заинтересованно прошептал под нос парень, за секунду подрываясь с места и, накинув на плечи одеяло, с шальным блеском в глазах вбежав на кухню. — Чуя! Чуя, я согласен. На всё согласен…