The Vengeance

All hail the dark phoenix Blood and feathers from the broken pieces «The Vengeance» — Black Veil Brides. Снов Энди не видел уже давно. С тех пор как за его пошатнувшееся от гастрольных пьянок-гулянок здоровье взялась любимая женушка, спать он стал на удивление крепко и без сновидений, как человек с чистой совестью. Хотя вряд ли чистая совесть являлась тому причиной. Скорее, ежевечерняя настойка из змеиного яда, кропотливо выцеженная Джулей с собственного языка и преподнесенная мужу на ночь в чашке с горячим какао. А может отсутствие снов стало следствием банальной нехватки воображения и общего недостатка креатива в последний год. Время, когда вдохновение било ключом и заставляло видеть фантасмагорические сны, генерировать безумные идеи и писать искрящиеся метафорами тексты, кануло в Лету вместе с источником этого самого вдохновения. Точнее источник-то вполне себе продолжал бить ключом, вот только уже в другой долине. И Энди пришлось драть идеи с любимой DС-студии и, чтоб хоть чем-то, кроме дурацкого ломаного логотипа, обозначить начало новой эры BVB, перекраситься в радикальный блонд, вместе с черным скальпом снимая с себя весь кураж прошлых лет. Лавры Бэтмена до сих пор не давали ему покоя, но супергерой V из DС-комиксов выглядел хотя бы не так избито. А что делать, если концепция Черного Легиона выжата и перевыжата до последней капли, а слабо трепыхающейся без притока внешних импульсов музе просто не по силам придумать новый оригинальный мир? Падшие ангелы растворились в тумане серой гнили, лого-татуировка «на кожаных крыльях» стерта из истории BVB, но до сих пор жжет ажурным рисунком их руки и стыдным клеймом их совесть, молодость и виски остались где-то там, в ярком бунтарском прошлом. А ныне у Бирсака все по расписанию: на завтрак — постный стол, на обед — постные лица, а на ужин — постный секс. Да еще пасторский воротничок, по настоянию Джули перекочевавший в новый ролик, как символ чистоты, все сильнее сдавливал шею в цепком сайентологическом захвате. Вегетарианский, непьющий, семейный Энди — вот кто он теперь! Светлый, как рулон туалетной бумаги в мрачной ночи повседневности. Правильный до тошноты утреннего похмелья, которого у него не случалось уже целую вечность. Потерянный, как лучший роман, которого у него никогда не было. Официально — не было. Официальным стал только брак, а хорошее дело, как известно, браком не назовут. И возможно, то время еще можно было вернуть, обратить вспять, о чем Бирсак неоднократно думал: Эшли всегда был отходчивым и великодушным парнем. Но когда, не без помощи семейных и псевдо дружеских «поддержек», Энди пересек роковую черту — возврата уже не было. 15 ноября 2019* он отрезал от своей надрывно вопящей души толстый ломоть, который, при желании, еще можно было пришить стараниями пластических хирургов. Но 23 июня 2020 кратким сообщением на фейсбуке Бирсак окончательно похерил свое прошлое.* А дальше потянулись мучительные недели и месяцы — скучные, похожие друг на друга, зато добропорядочные и обновленные до скрипучей кожи. Мысли о старом друге все реже посещали прочищенную едкой хлоркой голову Энди, а если и посещали — тут же беспощадно стирались ластиком отрицания и замалёвывались маркером забвения. Бессменный лидер BVB даже попытался выскоблить Эшли из десятилетней истории их совместной группы, поставив прессе жесткое табу на упоминание его имени. Эшли Парди? Не слышали! А на место яркой экзотической птицы прискакал серый воробушек, незаметный, зато покладистый. И вот наступил момент, когда даже сны о прошлом покинули Энди, не выдержав давления тяжелого сапога новой реальности. Естественно, специально обученные люди ежедневно мониторили новости о полюбовно покинувшем группу экс-басисте, чтоб тот не дай бог чего не выкинул. Эшли выкидывал исправно и красиво — то песню, то ролик, а то и целый альбом, но о своих бывших молчал, как рыба о лед — не прикопаться. И даже не пытался оправдаться или огрызаться в адрес обнаглевших от вседозволенности девок, объявивших его на всю всемирную сеть совратителем невинных и вообще злом во плоти. Энди расслабился, даже Джуля расслабилась вместе с ним. И вдруг, ровно через год, как гром среди ясного неба, портал BraveWords выложил разгромное интервью от Парди, которое одним выстрелом перебило всю кучу пасхальных кроликов, точивших на него свои кривые зубы. Причем Эшли не нарушил ни единой запятой злополучного контракта, запрещавшего любые разглашения об отношениях в группе, он лишь процитировал то, что сказал сам Бирсак, и бонусом дал горькую оценку их былой дружбе. Джуля, увидев статью, взвилась бешеной мегерой, взывая к любимому мужу, чтоб срочно подал на гада в суд, потребовал опровержения, да пристрелил, наконец, эту индейскую гниду, которая даже через год смеет высовываться и клеветать на них, таких непорочных и праведных. И Энди скрепя сердце пришлось сделать звонок в Самериан* с просьбой срочно разобраться. А дальше — дело техники: донести до газеты мысль, что лучше бы ей подчистить все упоминания о BVB в выложенном материале, если хотят остаться на плаву и иметь возможность делать дальнейшие интервью с популярными участниками лейбла. Статью тут же оскопили, и Энди снова мог спать спокойно на своем прокрустовом супружеском ложе. Да вот печаль, подсознание порой отмачивает такие шутки, которые и заправским комикам не снились! И вот снится Андрею Крисовичу сон. Стоят они всем обновленным составом BVB в большой светлой комнате, практически дыша друг другу в затылок. Вот только не в затылок. И стоят не во весь рост, а на карачках. И разойтись не могут, не потому, что такие дружные вдруг стали, а потому… Стоят тихой молчаливой цепочкой, словно на похоронах, внимая надгробной речи преподобного отца. За отца сегодня Эшли Парди, который расслабленно развалился в кресле напротив и совершенно не отличается святостью, несмотря на играющую на его лице безгрешную мечтательную улыбку. Уж Энди-то знает, что обычно за такой улыбкой следует разнузданный групповик, безбашенная пьянка с разгромом номера или еще что-то непотребное. Энди понимает, что жутко скучал по этому выражению на лице бывшего друга, как и по нему самому, и хочет разулыбаться в ответ и спросить: «Ну, что на этот раз?» Но вдруг осознает, что ни улыбаться, ни говорить он и не может. Только отчаянно косить глазами в сторону беспечно наблюдающего за ними Эшли. Энди в замешательстве подносит руку к тому, что еще недавно было его лицом, а теперь стало единым целым пяти секционной человеческой многоножки, сшитой в единую пищеварительную цепь по принципу «рот-в-попу», как в мерзком ужастике для извращенцев.* Он ощупывает грубые лоскуты швов на щеках, поддерживающие голову бинты, чужой волосатый зад, к которому его губы приникли намертво в заклинившем поцелуе, и его накрывает настоящая истерика. — За что? — вопит Энди, точнее не вопит, а мычит — вопить-то больше нечем, рот занят. — А то ты не знаешь? — сладко улыбается Эшли, по перепуганным вусмерть глазам считывая вопрос и, играясь, крутит в своих невозможных, ловких пальцах длинную кривую иголку. Увы, Энди знает. А потому лишь безнадежно мотает головой и содрогается в приступах накатывающей паники, глотая стекающие по изуродованным щекам слезы.  — Не кипишуй так, а то швы разойдутся, зараза попадет, — предупреждает Эшли, пружинисто вставая со своего кресла и подойдя поближе, заботливо промокает стерильной салфеткой его рот. А потом снова отходит на пару шагов — полюбоваться живописной картиной. Экспозиция сумасшедшего хирурга, в роль которого внезапно вжился Парди, собрала воедино всех его старых друзей, даже новенький не забыт. Эшли ничего не имеет против Лонни, но раз уж занял его место в группе — добро пожаловать! Иглтон так усердно строил Бирсаку преданные собачьи глазки, так пресмыкался, аж жопу ему лизать был готов. Ну что ж, его желание исполнено — теперь до конца своей короткой жизни сможет лизать несравненный зад своего кумира! — Не надо, Эш… — обречённо умоляют помутневшие от слез синие глаза, словно не понимая, что уже поздно о чем-то просить: его рот вжат в анус впереди стоящего (судя по тощим бедрам, это Крис), а в собственные раздвинутые ягодицы тоже втиснуто чье-то лицо. — Ну, конечно же, надо! — знакомая рука его нежно треплет его короткие светлые волосы. — У кого-то слишком грязный и болтливый рот. И ему давно пора было найти достойное применение. Эта фраза знакома до боли, до блаженных судорожных спазмов всех нервных окончаний. Вот только раньше она звучала совершенно по другому поводу и в другой обстановке. Когда Энди, измученный дразнящими ласками, нетерпеливо матерился и тянул к себе Эшли, требуя уже вставить ему вот-прям-сейчас, а тот лишь посмеивался и предлагал для начала как следует поработать ротиком. А теперь Бирсак по справедливости стоит практически в начале пищевой цепи, потому что именно он вылил на лучшего друга больше всех дерьма. Вот дерьмом ему и воздастся! СС сегодня ведущий — он любит пожрать от пуза, хоть и не в коня корм, как говорится. Но ему сейчас не требуется жирок накапливать, его дело перемалывать челюстями еду и кормить остальную группу. Этакий Кома-кормилец. За Энди пристроился Жополиз, а за ним неразлучная парочка Джеев, жаль было их разлучать даже в этом эксперименте-экскременте. Все как в киномерзости, которую они смотрели всей компанией, плюясь попкорном и угорая над врачом-психопатом, который искренне верил, что сшитые в цепочку люди смогут нормально функционировать, питаясь дерьмом друг друга. Вот только теперь всем, кроме Парди, уже не смешно, потому что всё всерьез. Но пока Бирсаку даже отчаяние разделить не с кем: все, кроме него, еще под кайфом анестезии — стоять-то кое-как стоят, вот только ничерта не соображают, осоловело глядя вперед и пузыря подтекающей кое-где слюной. Энди осторожно переступает коленями, а Эшли тут же замечает это движение и радостно кивает: — Ага! Я специально пересмотрел фильм! И тоже перерезал коленные связки! Но вы же не сцене, вам скакать и не нужно! — он добродушно смеется. — Сейчас мальчики проснутся, мы покушаем и пойдем гулять. Мы длинной вереницей пойдем за синей птицей! — нараспев декламирует Эшли, пританцовывая и наигрывая на воображаемой гитаре. Энди отрешённо понимает, что Эшли на удивление гармоничен в роли безумного доктора: так же ни хрена не понимает в физиологии, так же азартен, да и с иголкой обращаться умеет отлично. Вон как поработал, даже бахромой из остатков кожи зад Комы украсил! Интересно, лого «АР» тоже влепил где-нибудь? Из его положения Бирсаку трудно что-то разглядеть, кроме жопы Криса. Но может и к лучшему, и так тошнота волнами подкатывает, когда он представляет все прелести своего положения и грядущую перспективу. — Энди, да, я погляжу, ты как-то не рад нашей встрече? — продолжает издеваться Парди. — Неужели жрать дерьмо не так приятно, как поливать им, а? Копрофилия не входит в список твоих тайных грешков наряду с ложью, лицемерием, завистью и жадностью? Ты же просто упивался своей святостью, потому что все грехи тебе отпускают сайентологи — за твои же деньги? Молчишь? И правильно! Иногда лучше просто проглотить дерьмо, чем ты скоро и займешься. У Энди от ужаса и омерзения все волоски на теле встают дыбом, перебинтованные колени сводит судорогой, а руки, на которые он опирается, стоя на четвереньках, мелко трясутся противной дрожью. Он в панике рыдает, то закатывая глаза, то распахивая их в безмолвной мольбе, взирая на Эшли. А тот выглядит просто потрясающе, словно сошел со страниц модного журнала. Кажущаяся небрежность сочетания классической белой майки и кожаных штанов — в этом весь Парди, такой по-рокерски стильный, загорелый, подтянутый, с расписными руками-рукавами. Красивый, безумно красивый, даже с этой жуткой, маньячной улыбкой, которая играет сейчас на его губах. А темные глаза не смеются — в них плещутся боль, обида и… возмездие. Что ж, да прольется ненависть дождем*. Или дерьмом. Но возмездие — больше не мы. Возмездие — он, Чёрный феникс. Эшли стягивает с рук силиконовые перчатки и, разминая пальцы, на мгновение складывает их в замок, демонстрируя FIDELITY. Верность — это отличительная черта Парди, как бы не ржали над этим парни, намекая на бесконечную череду его баб, не успевающих сменять друг друга. Но в отношении друзей это всегда работало на все 100%. Он бы не предал, как Энди, как все они. И вот теперь они полностью в его власти, и он просто отвечает дерьмом на дерьмо. И если они в этом говне захлебнутся, что ж — это будет их собственное говно. Энди, грозя порвать к чертям все швы, поворачивает голову и смотрит в это совершенное, до последней черточки изученное кончиками пальцев, лицо. И понимает по застывшему на нем бесстрастному выражению, что на них поставлен большой жирный кровавый крест. Внезапно Эшли отвлекается на уведомление телефона, что-то просматривает в нем и солнечно смеётся. А потом неспешно прихлебывает прямо из горлышка пару глотков бурбона, бутылка которого смотрится довольно странно среди разложенных на столике сверкающих сталью инструментов: — Представляешь, что удумали мои фанатки? Стоило как-то обмолвиться, что мне нравится «Вuffalo Trace», так они тут же накупили себе вискаря и тихо спиваются за мое здоровье! А знаешь почему? Так они представляют вкус моих губ! — Эшли снова счастливо смеется, но почти тут же смех обрывается. — А ты его помнишь? — он переходит на интимный шепот и, жестко усмехаясь, добавляет. — Какая жалость, но вспоминать уже поздно! Парди подходит к их грустной, как ночная электричка, многоногой сшивке и начинает отвешивать лёгкие шлепки по торчащим голым задницам: — Ну что, детки, wake up? Пора завтракать! Энди просыпается от собственного крика, будя не только Джулю под боком и испуганно вскинувшегося в ногах Кроу, но и, кажется, всю улицу. Он долго рвано дышит в темноте, стирая ладонью стекающий по вискам пот и нервно ощупывая губы — на месте, целы! Он снова может говорить! Вот только есть ли ему, что сказать? Не слишком ли поздно? Но лучше поздно, чем никогда, и он упрямо спускает дрожащие ноги на пол, хватает с тумбочки пачку сигарет и телефон уходит на кухню, коротко бросив жене: — На пару слов с Адамом. Та привычно кивает и снова отворачивается к стене. Но звонит Энди не своему привыкшему к полуночным звонкам психотерапевту, а быстро добывает из скрытых контактов знакомый номер и через несколько бесконечно долгих гудков слышит в трубке далекое и заспанное: — Энди? Вот это сюрприз! И что тебе среди ночи неймется? — Эш, я… — и Энди понимает, что сказать ему нечего. Точнее, слишком многое нужно сказать и исправить, и сейчас, в 2 ночи (а у Эшли сейчас и вовсе — 4 утра) этого никак не сделать. Не объяснить, не сформулировать. — Чего тебе еще? — устало повторяет Эшли. — Можно, я приеду? — быстро и отчаянно выпаливает Энди и понимает, что наконец-то все делает правильно. На другом конце повисает тяжелая пауза и, наконец, до боли родной голос со вздохом отвечает: — Пиши адрес, я переехал. И не вздумай разбудить мою кошку, если она будет спать! — Спасибо, Эш! — расцветает Энди. — Просто, я понял… мне надо… я хочу поговорить… просто… исправить все, в общем, — он заикается, давится словами и вновь пытается что-то сказать. Но в итоге сдается и бессильно добавляет. — И не бойся, с котами я обращаться умею! — Да уж, получше, чем с людьми, — фыркает Парди и тихонько хихикает.