Так думает Ева.
Часть 1
27 июня 2021 г. в 21:43
Кевин переворачивает её на спину, будничным, отработанным движением перехватывает взметнувшиеся было для защиты руки и грубо сжимает запястья в стальной хватке; теперь она точно не вырвется. После он тянется свободной рукой к тумбочке, чтобы взять оттуда белый шарф. В этот момент Ева бьёт его коленом под дых со всей силы и резко подрывается с кровати в безумной попытке достичь двери, ведущей прочь из комнаты; в безумной попытке спастись, сбежать. Кевин хватает её за ноги, и Ева больно приземляется на жёсткий и холодный пол. Она кричит, всхлипывает, умоляет его остановиться, понимая, впрочем, что все её мольбы бессмысленны, а старания уйти от неизбежного — тщетны. Кевин не говорит ни слова; смотрит на неё холодно и совершенно безразлично; и Ева до истерики, до нервных судорог и дрожи, до впервые настоящих слёз и всхлипов, боится этой бесконечной пустоты в его взгляде. Когда она снова пытается вывернуться, силясь освободиться от его вездесущих слишком сильных рук, Кевин методично бьёт её под дых и пока она со стоном сгибается и пытается прийти в себя от резкой вспышки боли, связывает её запястья, обмотав шарф вокруг металлических перекладин.
В его руке на мгновение сверкает синим проблеском сталь походного ножа; он небрежным движением достаёт его из тумбочки возле кровати.
Он подготовился; тщательно всё спланировал, и ей не сбежать.
"Нет! Нет! Нет! Нееет, пожалуйста!" мысленно кричит Ева, но на сопротивление ушло слишком много сил. Она обмякает в его руках безжизненной куклой.
Сломанной и безоружной.
Кевин знает, знает это; он же чёртов подросток с маниакальным безумием; дотошный, продуманный.
Нож, вопреки её ожиданиям, однако не вспарывает ей живот. И Ева смотрит на серебристую сталь с надеждой.
Это очень зря.
Кевин замечает этот взгляд с искоркой на спасение, не до конца уничтоженную надежду, и ухмыляется.
Очень зло. Слишком предвкушающе.
Нож легко скользит вдоль ткани рубашки Евы; Кевин, прищурившись, наблюдает за ней с интересом, и по мере того, как глаза Евы округляются от ужаса, ухмылка Кевина становится всё шире, а его плотоядный взгляд, наполняется злорадством и торжеством.
— Мерзавец! — Ева вскрикивает и пытается сопротивляться, вновь выгибаясь в его руках и отчаянно дёргая связанными руками. Кевин только этого и ждёт: держит её ноги стальной хваткой и равнодушно смотрит, как она бьётся под ним, извиваясь на кровати.
— Я, между прочим, твой сын, — вежливо напоминает он, когда её истерика сходит на нет, и силы покидают её измученное тело.
Ева отворачивается и даже не смотрит, как он неторопливо расстёгивает неповреждённую рубашку.
"Точно мерзавец" думает Ева, ощущая как слёзы стекают по щекам и остаются на его подушке. "Всё продумал до мелочей. Даже сувениров себе не оставляет".
Кевин оглаживает её тело чисто механически; в его движениях нет ничего, кроме холодного равнодушия. Ева не чувствует даже его: она слишком опустошена, слишком выпотрошена им и его выходками.
Кевин не закрывает глаза ни на минуту, не отводит взгляд и смотрит, кажется, прямо в душу. Двигается он плавно, размеренно и явно не спешит.
Он мучает её. Мучает как можно дольше.
Время стирается, когда он входит глубоко внутрь, нарочно очень медленно и явно не ради удовольствия. Это не секс; это пытка. Кевин смотрит на неё холодно, безразлично: в его взгляде нет ненависти, гнева, злости или страсти — в нём нет ничего. Стоит ей отвернуться или закрыть глаза, из которых непроизвольно льются и льются слезы, и Кевин не пытается заставить её смотреть на него: ему абсолютно всё равно, ведь он мог заниматься точно таким же сексом с кем угодно. И Ева холодеет при этой мысли.
Кевин умён не по годам, и ублюдок он редкостный, так что синяки на шее маленькой пятилетней Сесили могут быть его рук делом. И Ева тут же гонит подобные мысли прочь.
Её тошнит от этого отморозка, её коробит при мысли, что он, он самый уродливый, безумный, расчётливый — психопат ли, социопат ли? — в мире, является частью её самой.
Кевин её часть. Кевин её… сын.
И поэтому вдвойне мерзко ощущать, как его член раздвигает её стенки изнутри, двигаясь внутри неё неторопливыми фрикциями: вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад…
Эти движения не приносят ему удовольствия или наслаждения, как думает Ева.
Тело его с сильными перевитыми мышцами, что попеременно напрягаются, словно приводимые в движение костями-рычагами; тело его работает как часы, как маятник, как машина... Иногда Ева задаётся вопросом: а человек ли он? Не чудовищного ли биоробота они с Франклином сами создали: случайно ли, намеренно ли... Какая теперь разница?
Кевин двигается внутри неё; безжалостно, властно, методично.
Он явно стремится сделать так, чтобы она кончила: изучающие занозистые и требовательные касания на её клиторе в канве с глубокими набирающими темп толчками делают своё дело. И от этого хочется самоуничтожиться в несколько раз сильнее. Останавливается Кевин лишь спустя бесконечное количество толчков. И Ева даже не сразу понимает это.
Просто в какой-то момент внутри неё остаётся только пустота и больше ничего.
Кевин методично одевается, уносит нож, использует влажные салфетки и — зачем-то? — целует внутреннюю часть её бедра. Он склоняет голову, и тёмная чёлка скрывает его лицо, не позволяя прочитать выражение. Ева чувствует влажное прикосновение и проклинает его раньше, чем успевает обронить слезу, но… едва порог дома переступает Фрэнк — она вдруг теряет способность гневаться и злиться.
Кевин разрывает грейпфрут на доли — так, что сок взбрызгивается струями, а волокна расходясь лопаются, и окровавистое нутро пробуждается, удерживаемое тонкими изящными пальцами и укладываемое ими на белом ристалище блюда с узорчатой каёмкой.
"Он — социопат и безумно опасен" — проговаривает про себя Ева, но как-то ловит себя на мысли, что худые острые плечи Кевина волнуют её и… притягивают.
"Может быть, это всего лишь Эдипов комплекс?" — думает Ева, тут же, впрочем, себя одёргивая: это даже в голове звучит жалко.
Кевин всадит ей нож в спину с этой вечно-милой улыбкой на лице, которая выглядит слишком фальшиво, слишком жутко и неприятно-отталкивающе.
Кевин всадит ей нож в спину — рано или поздно. Остаётся только ждать.