Проигравший

Ицки замечает все случайно, чувствуя себя при этом так, будто узнал чей-то чужой секрет. Он раньше всех понимает, что Харухи и Кён становятся ближе, когда постепенно между ними что-то неуловимо меняется, а взгляды, брошенные друг на друга вскользь, пока другие ничего не замечают, становятся нежнее; Коидзуми ради этого сделал бы что угодно, правда, что угодно — даже создал бы новую вселенную три года назад. Экстрасенс знает, как это — смотреть на толпу и видеть среди смазанных цветных пятен только одного человека, и тайно завидует Харухи сто тысяч раз. Набежавший с моря ветер бьет ее по голым ногам, колышет белую юбку, надувая ту парусом; пестрая лента выбилась из темных волос, упавших ей на лицо, но так даже лучше — у неотрывно смотрящего на девчонку Кёна такое глупое и влюбленное лицо, словно тот только сейчас понял, какая же она красивая, насколько же Судзумия — это Судзумия, и никто больше, а все харухицентричные теории креационизма вдруг оказались верны. Ицки рад, что теперь все эти взгляды достаются их командирше, а Асахина Микуру — солнышко — наконец выброшена из головы, потому что первые подростковые чувства проходят быстро. Ицки рад за них двоих, только ночи все холоднее, а дрожащее в луже черного кофе собственное отражение — бледнее и несчастнее, но это мелочи, Коидзуми переживет (всегда ведь переживал). Шторм, сидящий под черепной коробкой командирши бригады СОС, сменяется легким морским бризом, ласково гладящим их четверых по затылкам, не предвещая в ближайшее время новых цунами, и экстрасенс смеется над своей же шуткой: хотя бы до выпускной церемонии. Иногда Коидзуми хочет спросить бога — одного из этих двоих, что подкинула им судьба, — почему все происходит именно так, неужели создатель действительно желает такую дешевую любовную драму, сюжет которой нагло списан с очередного голливудского фильма. Розовые лучи солнца пробиваются через треснувшую скорлупу неба над полигоном с поверженными аватарами, и жить можно заново, с чистого листа; Судзумия так давно не создавала замкнутых пространств, что Коидзуми почти отвык от этого чувства, когда искусственный серый мир трещит по швам, расходясь картонной декорацией. Если бы у экстрасенса спросили, предпочел бы он, чтобы реальный мир был уничтожен — разумеется, он сказал бы «нет», и Кён просто кивает вместо привычной остроты, снова слыша от друга просьбу беречь госпожу Судзумию. Экстрасенс говорит себе, что рад за друзей, правда рад — только аватары из замкнутого пространства, созданные кем-то из их божеств, беснуются у него где-то в районе сердца. Сюжет не отходит от строгих канонов: главная героиня выбрала главного героя, а тот наконец научился понимать все ее намеки, все взгляды, припасенные только для компании друзей. Коидзуми греется в тепле этой глупой школьной влюбленности, кутается в нее как в шарф, беспомощно цепляется за чужие чувства, будто за спасительный круг (два года старшей школы уперлись для него в тоскливо-безнадежную бесконечность). Ворвавшаяся в комнату литературного кружка Харухи небрежно бросает на стол свою школьную сумку, по полу рассыпая фишки для игры в отелло, и экстрасенс не поднимает на командиршу бригады СОС взгляд, кожей чувствуя приклеившуюся к губам Кёна влюбленную улыбку, предназначенную не ему; Ицки буравит взглядом бумажный стаканчик с кофе — мелкие пузырьки воздуха стремительно лопаются в сливочной пенке, пытаясь обогнать друг друга — и думает, насколько же в их жизни все циклично. Юки не поднимает головы от очередной книги, лежащей у нее на коленях, Микуру — солнышко — возится с заварочным чайником, шурша пышной юбкой горничной, а мир идет и идет вперед; Харухи наклоняется близко-близко к Кёну, чтобы шепнуть ему на ухо какую-то шутку, понятную только им двоим, и замкнутое пространство внутри Ицки идет трещинами. Коидзуми твердо знает, что ему нужно наконец выпрямить спину до саднящей боли в позвонках, посмотреть в зеркало на то, что осталось от него самого и честно признать, что он — проигравший. (окончательно и по всем фронтам)