Внимание

      Август всегда довольно скептически относился к людям пьющим, у которых самый вредный и приятный наркотик — азарт. Презирал пьянство даже по праздникам, заявляя, что бутылку алкоголя он только в гробу и видел, и спиртное может даже самых уважаемых людей превратить в животных. А в следствии этого и сигарету в зубах никогда не держал.       Он, страна развивающаяся, отмывшаяся от грязи прошлого и вновь покорившая высоты. И на этом вряд ли собирающаяся останавливаться, но в пределах разумного, Германия пытается себя не перезагружать.       Но веселиться он явно не умеет, хотя, тут уже что подразумевать под словом «веселье». Для немца все и так вполне весело.       Весело иметь с кем-то политическую связь, дипломатические двухсторонние отношения. Европа с самого начала была ему домом, там родился, там он вырос, и живет по сей день. Их круг ЕС как сбор старых друзей раз в полгода, если не чаще по внешнеполитическим причинам. Все будто родственники друг другу, что отчасти правда. Германия улыбался, достаточно устало, но все же. Такую улыбку не на одном собрании ООН не увидишь, пусть оно даже будет в Берлине протекать.       ФРГ ответственно подходит к делу, терпя даже мигрантов, с таким порывом рвущимся к нему в страну. Терпит, что они даже пытаются жить за счет других. Он готов терпеть, поэтому уже достаточно много пережил.       Даже явление в его кабинет с громким хлопком двери Польши, своенравного западного славянина, что тайно презирает Федеративную Республику, но все ещё ходит к нему, как к одному из самых влиятельных членов Евросоюза. И почти час лекции, пропитанной пропагандой русофобии и декоммунизации, насколько же яро поляк не любит своих кровных братьев-славян, живущих ещё дальше на востоке, и часто сходиться с Венгрией.       Хотя, Август тоже не отличался любовью к русским, ибо с присоединением Крыма к России в две тысячи четырнадцатом немец как-то даже перестал рассчитывать на тесную дружбу с РФ.       Да и вообще у ФРГ как-то слишком хлипко вяжутся знакомства, его серьезность и собранность далеко не каждый сможет принять. И ещё порой монотонная манера речи, как будто Германия пытается скопировать своего родственника Швейцарию, нарочно растягивая слова до нельзя.       Хотя, конечно же, дело не только в самом юноше, который уже как настоящий взрослый. Никак история не может забыть войны мировых масштабов, да и вряд ли они насовсем исчезнут из неё, все равно последствия останутся. Самому Республике страшно от темного призрака прошлого, который своими холодными и липкими руками забирается ему под ребра, начиная тискать быстро бьющееся уже чуть ли не в конвульсиях сердце.       Но страх проходит, и тогда, когда густой черный туман рассеивается, ариец видит свет. И пытается к этому свету идти, хоть ему по дороге продолжает ледяное дыхание на ухо шептать.       Наследственный долг остался с ним, долг расплаты за все грехи, которые остались после разрушительных войн. И Август старается, правда пытается распрощаться с этим балластом на душе, который не даёт ему подняться в воздух.       Но, как оказалось, одной репарации мало, чтобы завоевать доверие того, кому ФРГ уж очень сильно задолжал.       Потому что имеет дело с человеком непредсказуемым. Август даже не понимает, как терпит его присутствие, когда он рядом. Хоть они так мало пересекаются, и могут встретиться разве что на «Собрании всех развитых» или же «Союзе Средиземноморья».       Израиль отражение самого немца, но при этом видит его насквозь. Серые глаза, кажется, замечают каждую новую вещь на юноше, но вот уста продолжают молчать, лишь растянувшись в самодовольной ухмылке. Он один из немногих, кто разговаривает с Федеративной Республикой сверху вниз, а не на одном уровне. Наверное, тут сыграла роль большая разница в возрасте, еврей несоизмеримо стар, по сравнению с молоденьким немцем, хотя, все ещё удачно выглядит на тридцать с хвостиком.       На людях держится достаточно достойно и хладнокровно, хотя на саммите Объединенных Наций, когда дело касается палестинского вопроса, не постесняется назвать всех присутствующих лицемерами, что жалеют бедных угнетаемых палестинцев как из ещё одного знака толерантости.       Германия почти ни разу не видел мужчину в гневе, ибо тот почти всегда весело усмехается, либо же ехидно улыбается. Нейтральность лица тоже одна из его частых эмоций, а особенно, когда тот курит, или когда Август с ним наедине.       И тогда сразу неловко становиться. Стоит рядом с тем, чей народ убивали в Польше, в лагерях смерти, и порой видит шрам где-то рядом с плечом, от когда-то вшитой в нее жёлтой шестиконечной звёзды с черной, как копоть, кривой надписью jude. Но при упоминании нацистов даже не кривиться. Лишь в очередной раз поднимает уголок губы в неширокой ухмылке. Вроде, все нормально, Израиль за живое не тронули, не обидели. Но потом обидели ФРГ, слетевшими с этих губ словами.       «— А тебе в детстве не хватало внимания?»       Август не ожидал вопроса на вопрос, хоть это и один из еврейских стереотипов, но все же чуть не задохнулся от возмущения. Хотя, по спине прошел холод страха, ведь действительно с детства немец был предоставлен сам себе. Но откуда об этом знать совершенно чужому человеку?       — Не трудно догадаться, — бархатный баритон продолжил ласкать слух, но младший не заострял на этом внимание. Он до сих пор не понимал. — У тебя на лице все написано. Примерно так же ты понял по шраму, что я был в концетрадиционных лагерях.       Германия сделал максимально серьезное лицо, но это выдавило у израильтянина напротив лишь ещё одну ухмылку.       — Вы врёте.       — Будешь отрицать очевидное?       Пауза затянулась где-то на минуты две. Все это время ФРГ уже мысленно выстроил целую речь в лицо собеседника, но толкать ее как-то ещё пока не собирался. Почему-то задумался ещё над тем, что может Азриэль ответить. А ведь тому и в карман за словом лезть не нужно, будто заранее знает ответ на ещё неозвученый вопрос.       Кадык поднялся к глотке, нарочно мешая говорить. Ему надо высказать свое мнение, ему расковыряли ещё незажившую рану. Но возразить не может. Потому что наперед знает, что его карты тут же будут покрыты другими, более сильными и существенными.

***

      Суждено им было вновь пересечься, а там ещё под каким-то предлогом сесть за один стол с бутылкой спиртного. Немец протестовал, хотя, наслушавшись, что гранатовое вино бывает полезным, всё-таки согласился.       Пока что не видя в этом всем подвоха. Потому что для Израиля он всегда был будто тенью. Конечно, у еврея и так были, есть и будут проблемы с доверием, но к немцам недоверие какое-то особенное. И непонятно, от пережитого ли это ранее, потому что в отличии от ФРГ, которого тема прошлого поставила в тупик, старший ещё способен натянуть на лицо улыбку уверенности. И Август для него был какой-то не очень значительной пешкой, такой маленькой и незаметной, что иудей и обращать внимание не стал. Не хотел с ним пересекаться, а если всё-таки судьба их сталкивала лбами, то мог насмешливо и обидно пошутить. На потеху самому себе же любимому.       И от очередного желания оставить Августа в «дураках» не откажется. Зная, как тот не переносит алкоголь, курение и азартные игры, но пока что выбрал только первое. Хоть и пришлось для этого пожертвовать своим любимым сортом вина.       — А... Когда мы уже приступим к разговору? — все-таки оставаясь на линии формальности, хотя обстановка далеко не формальная, а скорее дружеская, произнес Германия. Как быстро же ему наскучила тишина.       — Когда наконец-то купишь линзы, — острит Азриэль, давно заметив, что ФРГ постоянно ходит в очках, без контактных линз. И такое даже как-то удивляло, так как очки в довольно массивной оправе не делали немца суровее, как он думает.       — Зато ты почти всегда одной и той же одежде ходишь.       — У меня такой несколько штук.       — Стиль свой сменить не можешь, — классический стиль одежды, черный пиджак и галстук, вместе с белой рубашкой. А так же черная шляпа, с которой Израиль почти не расстается. И чем-то становясь похожим на раввина.       — А стиль для того и ищет человек, чтобы отличатся от других и не менять его, — как ни в чем не бывало продолжает спокойно говорить мужчина, смотря хитрым взглядом прикрытых глаз на Федеративную Республику.       — Ну, можешь считать, очки, это мой стиль, — продолжал гнуть свою палку сильнее Август, уже потихоньку начиная заводиться и терять всю взрослость, больше становясь похожим на взбунтовавшегося подростка, который вот-вот сейчас снова будет спорить с родителем.       — Ну ты очки из-за плохо зрения носишь, а не для красоты, не так ли? — плавным движением руки уместив в ладони бокал с плескающимся в нем вином, хмыкнул Азриэль.       Немец раздул ноздри, порой сдерживаясь от желания плюнуть в это ехидное лицо перед собой. Но, наверное, обычным плевком еврея не оскорбишь. А там и прислонив к губам натертый до блеска бокал.       Но потом даже как-то упустил из виду момент, как захмелел. Мир перед глазами поплыл какими-то розовыми пятнами, хотя, это наверное вино выплеснулось случайно на стол, растекаясь там кляксами. Температура тела поднялась, посему немец ослабил галстук, но потом и вовсе откинув его небрежным движением в какой-то левый угол.       Совсем скоро оказался на чужих коленях, вжимаясь носом в чужую рубашку и что-то хрюкая под нос, вместе с этим вдыхая аромат мужской парфюмерии. Язык онемел со временем, поэтому двигать им было все сложнее и сложнее, но тем не менее, не мешало рассказывать про то самое детство. А потом ещё разрыдаться от этих воспоминаний, которые, вот отличии от туманного взгляда, были вполне себе четкими.       А со стороны ни звука, но слушая внимательно весь этот бред. Свободно позволяя щупать свое тело обмякшими от накатившей слабости руками, правда, потом и дотронувшись до чужого, от чего Германия неожиданно икнул. Но даже возмущаться не стал, уже начиная гундосить под нос, все ещё что-то про мать и брата-близнеца-коммуниста.       Зато на утро, кроме похмелья сразу обнаружив, что карманах у него больше не лежат двадцать евро.