веришь?

　 　 — я гадам не компания... — с нескрываемой злобой сквозь зубы повторяет макар. темные стены полуразрушенной церки давят на него столь же сильно, как и лукавая ухмылка маркиза, который будто нарочно провоцирует его своей беспечностью. — что... умереть тоже не боишься? — спустя время спрашивает он. тишина все же хуже, чем наблюдать эту самодовольную гримасу. — представь себе, нисколько, — усмехнувшись, отвечает маркиз. — врешь. — а ты что же, испугался? — а ну повтори. макар вскакивает на ноги и едва удерживается, чтобы не замахнуться на него кулаком. пальцы так и остаются сжатыми до белизны. — сядь, макар, сядь. ни к чему это. — идейности у тебя нет... — все с той же явной неприязнью произносит макар, но садится рядом на каменную ступень. — ради чего живешь, чем дорожишь... — а что дает твоя “идейность”? где в ней ты сам, макар? ради кого ты сам стараешься? — для людей, для него! — кивает тот на отца иннокентия, — ведь этот мальчик дальше жить будет, после нас много хорошего может совершить. и совершит! — ну вот и я старался для него. для будущего поколения, будем считать. — он же и есть это поколение, и его ты обокрал, а не тихвинских! — неизвестно, кто обкрадывает их больше — ваша хваленая красная революция или мы с таракановым, — горько усмехается маркиз. — не нам с тобой решать, кто прав, кто виноват. в конце концов, мы оба оказались здесь, значит оба и ошибались. — пускай судьба нас рассудит. — ты что, в судьбу веришь? — едва сдерживая улыбку, спрашивает макар, и смотрит прямо в глаза маркизу. — а ты разве нет?