Obsession

Белла для Насти слишком. Слишком мелкая. Слишком упрямая. Слишком раздражающая. Петрову бесили не столько проблемы чужие, сколько собственная беспомощность перед ними. Кузнецовой сколько не говори, сколько не делай, не пытайся - все мало. Она пьёт снова, и снова, и снова – словно цементом заливает трещины внутри себя и проходится по ним ржавым шпателем, именуемым равнодушием. Напускным, конечно. Разница в возрасте в два года превращается почему-то в огромную пропасть, из которой горят десятки пугающих красных глаз непонимания и тянутся кривые костлявые лапы взаимных обид. Беллу жизнь не учит ответственности, поэтому решения ею принимаются импульсивно, по-глупости. Например, решение дружить с Настей. Но не сложилось. Возможно, Петрова просто не умеет дружить. Слишком быстро ей захотелось спрятать Беллу от всего мира, защитить. И все покатилось к черту ровно в тот момент, когда Кузнецова не позволила ей этого. Когда не послушалась. Когда продолжила пить, и пить, и пить. Тогда Настя разозлилась. Решила, что ей сложно, да и затея в целом бесполезная. Она ведь не спасительница, не гребаная мать Тереза. Почти материнская забота сменилась удушающим гневом. Кузнецова злила, раздражала, видеть ее было тошно. А видеть ее с кем-то - совсем отвратно. *** Анжелика вся такая понимающая, терпеливая, поддерживающая. Белле с ней стало весело, как было и с самой Петровой. С одной только поправкой - Лужанская не путает дружбу со спасением. Она пьёт с Кузнецовой, только контролирует себя чуть больше. А Настя смотреть на это не может. Белла, проебывающая шансы один за другим - картина удручающая. А Лика, ошивающаяся всегда рядом, делает ее совсем невыносимой. Тот парень на танцах появляется неожиданно и делает абсолютное нихуя, чтобы заставить Кузнецову - ту грубую, злющую, сумасшедшую Кузнецову - выглядеть как пятнадцатилетка на первом свидании. Милая, маленькая, хрупкая, смущающаяся, неловкая. Живая, блять. Пацан улыбается ей, шутит, осторожничает (чел, она переломает тебя, если захочет). А Белла сияет, кладёт голову ему на плечо и выглядит, признаться, очаровательно. И как же Насте похуй на это. На взгляды их. На нелепое ожидание встречи с ним в глазах Кузнецовой. На то, что весь вечер она крутилась вокруг парня, как несколько недель назад вокруг Петровой. Как же Насте похуй на Беллу. *** В оправдания Кузнецовой не верит уже никто. Даже преподаватели. Поэтому и сажают ее в такси до аэропорта, где ждет рельс Москва – Хуево-Кукуево, где та возьмется за старое и угробит себя окончательно. «Давно пора» - думает Петрова. А нервы сдают почему-то. На периферии истерики она судорожно доказывает, что выгон был справедливым, доставая начатую Кузнецовой в очередной попытке избежать шанса на новую жизнь бутылку водки. И настиным словам верят. Все кроме неё самой. Судьба Беллу хранит по какой-то непонятной причине, и она получает очередной шанс. Зачем он ей - совсем не ясно. Кузнецова светится счастьем, когда обнимается с Костьей. Виснет на шее Анжелики. И не смотрит на Настю. Вообще. Петрова снова чувствует злость. Из-за того, что девчонку несправедливо вернули, конечно. Из-за чего же ещё? *** Дружить Настя не умеет, поэтому с одноклассницами все сложно. Они съезжают от неё, а ей становится так пиздецки страшно. Хочется к маме. Или к Белле. «Блять, нет», - думает Петрова и готовится мириться с одиночеством. Большинство голосует против Насти. И в большинстве есть Кузнецова. Она говорит об обиде, словах Ксюши о том, что Петрова радовалась ее уходу, ещё о чем-то. Но плевать. К черту это. Предательство оседает в горле плесенью и портит вкус счастья, что ее не отправили домой. «Крыса ебаная» - думает Настя, когда проходит мимо Беллы, морда которой почему-то зареванная. *** Петрова почти спокойна ко второму часу ночи. Правда заснуть так и не вышло. Утомленный истерикой организм требует еды, поэтому она плетётся на кухню. В коридоре тихо. Да, и сложно ожидать, что в такой час кто-то ещё не будет спать. Особенно, блять, Кузнецова, которая замерла в паре шагов от лестницы, увидев Настю. Во мраке коридора хорошо виден только застывший в какой-то неестественной позе силуэт. И снова злость. Обжигает внутренности. Заставляет сжать кулаки так сильно, чтобы ногти оставили следы на ладонях. Вряд ли глаза Петровой видны, но в них горит ярость. Не успев подумать, она идёт в сторону Беллы медленно и бесшумно. Опасная сейчас, безумная. Кузнецова стоит, испуганная, не шевелится. Вздрагивает, когда чужая рука резко хватает за плечо. Настя держит так, что ее большой палец лежит точно на ключице. Петрова молча вглядывается в лицо напротив. *** - Насть, - тихо зовёт девушка. В голубых глазах отражается смятение и неуверенность. Неизвестность пугает. Петрова злится на неё. Выходит - хочет ударить? Нет. Бьет она резко, как цунами обрушивается на прибрежные города. В такие моменты безумием от неё веет за десятки метров. Если бы хотела, ударила сразу, как приблизилась. Но нет. Стоит, держит за плечо и взгляд по чужому лицу бродит. Во взгляде холод и странное спокойствие. Беллу током от этого прошибает. Она чувствует себя уязвимо и не думает почему-то о том, что может оттолкнуть, ударить, сбежать, в конце концов. Где-то глубоко внутри Кузнецова понимает, что виновата. Ведь это же Настя, та самая, которая носилась с ней, переживала, старалась помочь. И все это было до того, как Петрова устала. Устала от чужих проблем, чужого страха довериться, чужого упрямого желания идти наперекор. И это, черт возьми, закономерно. Но понимание этого не спасает от горькой, съедающей все силы обиды. Но и обида эта - ничто по сравнению с тем, как трещало где-то за рёбрами от ксюшиных слов. Верить не хотелось, но верилось. Ведь все разрушено. Ее, Беллы, руками. Их с Настей отношения к тому времени перешли в плоскость «конкурентки, стремящиеся заметить как можно больше чужих промахов». Поэтому ничего удивительного в том, что Петрова обрадовалась избавлению от раздражающей ей девушки, не было. И тогда к обиде добавилась злость, примерно такая же, с какой борется Настя. Хотелось врезать ей. Бить по лицу, пока собственные кулаки в кровь не сотрутся. Но из всех способов причинить боль этот - худший. Поэтому Кузнецова голосует против Насти. Но не учитывает того, что собственное чувство вины начнёт съедать стоит только девочкам озвучить коллективное решение. Не проходит оно и спустя несколько часов, поэтому Белла стоит сейчас, не шевелится и ищет что-то в чужих глазах. *** Голова Насти оказывается над ухом неожиданно. Дыхание щекочет кожу. - Как ты могла поверить ей? Петрова пытается говорить спокойно, не выдать дрожь в голосе. - Что... Я... - мычит Белла, уставившись ошалевшими глазами. «К голубому подходит удивление» - рассеянно думает Настя и не замечает, как начинает гладить большим пальцем ключицу Кузнецовой. - Блять, Насть... я... Злиться на Беллу откровенно хуево. Петрова борется с гневом всю жизнь и знает, что он всегда быстрой, резкой волной растекается по всему организму. И мозг уже не работает. Чистые инстинкты - бить, чтобы прошло и забылось. Но с блядской Кузнецовой не так. Злость на неё тягучая и липкая. Мозги не опустошает. Напротив, мысли крутятся все время в одном месте. Об одном человеке. «Губы искусала, как всегда». «Ещё и рот не закрывает, блять». «Плечо холодное. Мёрзнет что ли?». И ещё. Ещё. Ещё. От этих мыслей зубы сводить начинает, и в висках зудеть неприятно. Хочется отцепить Кузнецову и уйти. Голову под ледяную воду засунуть или выйти на холодный воздух прямо так, в пижаме, чтобы мысли выветрились. Но ничего из этого она, конечно, не делает. Кидает очередной взгляд на губы Беллы. И целует. Скорее впечатывается своим ртом в чужой. Быстро. Резко. Словно снова кого-то бьет. И мысли действительно выветриваются. Так хорошо. - Какого... Но Петрова прерывает. Перекладывает руки на талию. Тонкую. Девчачью. И притягивает ближе. Целует снова. Но уже иначе. Напористей, но чувственней. Белла кажется сейчас совсем мелкой. С босыми ногами и широко распахнутыми глазищами. Руки неудобно прижаты к телу, как у оловянного солдатика. Дыхание рваное. А запах кругом. Настя в нем словно плавает. И задыхается. Целует сама, не ожидая ответа, и совсем не ориентируется во времени. Сколько прошло? Три секунды? Или минуты? Или уже полчаса. От дрожащих холодных пальчиков на своей шее Настя вздрагивает. А затем тормоза рвутся, потому что Кузнецова робко и порывисто отвечает. Обхватывает настину нижнюю губу и прижимается ещё теснее. Такая распаленная сейчас. Кажется, что даже, танцуя с Артемом, падая в первую влюбленность с ним, она была менее трепетной. По крайней мере, хочется верить, что в его волосы Белла не вплетала пальцы с такой нежностью. Оторваться от ее губ тяжело, но Петрова уже начинает задыхаться от нехватки кислорода. Они синхронно хватают ртом воздух, пропахший их поцелуем. Глаза Кузнецовой закрыты, а Настя рассматривает ее лицо. Красивое, сука. Затем переводит взгляд на шею с подрагивающей жилкой, к которой хочется припасть губами. И она не сдерживается. В нос бьет запах кожи, а уши почти закладывает от того, что Белла всхлипывает от неожиданности. Звук разбивает тишину коридора. И тухнет, потому что Кузнецова резко затыкается, чтобы не шуметь. Затем Настя слышит только ее тяжелое дыхание и чувствует цепкую хватку на своих плечах. Удерживать ослабевшую Беллу совсем не тяжело - она тощая, как глиста. Петрова перемещает рот ниже, прикусывая тонкую косточку, несильно, но ощутимо, и двигает одну ладонь к середине живота, чуть вниз, где заканчивается футболка. Просовывает руку под ткань. Самыми кончиками пальцев гладит голую кожу, чертовски мягкую. И ставит ещё засос над самым воротом. Кузнецова прячет слетевший с губ стон, утыкаясь Насте в плечо. Дышит прямо в шею. Дыхание огненное и контрастирует с холодной кожей на животе. Белла выгибается навстречу прикосновениям. Ее движения обретают смелость, словно она утрачивает невинность на глазах. «Блять». Наверное, это ее чертов первый раз, даже если говорить о поцелуях в шею. А может, и нет. А вообще, похуй. Но Белла такая податливая сейчас. Ее строптивая, упрямая Белла сейчас мягкая, как пластилин. Лепи, что хочешь. Делай, что хочешь. Она разрешит. И это осознание так отрезвляет. «Пиздец какой-то». Пальцы Петровой резко замирают. В глазах начинает щипать. И хуй знает, что со всем этим делать. Так не должно было быть. Это неправильно. И стоит закончить прямо сейчас. Настя резко отстраняется и встречает непонимание. Руки Беллы тянутся к шее, чтобы притянуть назад, но нет. - Блять, нет. И разворачивается. Уносится в комнату, оставляя Кузнецову одну в коридоре, со вкусом настиной мятной пасты во рту и горящим засосом на белой шее. *** С начала недели у Насти есть рядом Костья. С ней просто и весело. Она поддерживает, смешно шутит и не даёт в одиночестве падать в собственные мысли. Но они все равно не дают покоя. Прокручивают в голове одни и те же сцены, заставляя ощущать ярость каждый чертов раз. Костье об этом не скажешь. Никому вообще не скажешь. А так хочется. Особенно, когда проклятая Кузнецова мелькает рядом в компании Анжелики. Она выглядит беззаботно. Носит водолазку. Не сморит на Настю. Костья рассказывает о своих мутках с Асей. Спрашивает: «А нахуя люди влюбляются?». И правда: нахуя? Петрова не знает. У неё нет возлюбленной. У неё только блядская Белла. БеллаБеллаБелла. *** Драка с Вероникой и последующая истерика мозги почему-то не прочищают от слова совсем. Концентрироваться на задании и отвечать на вопросы не получается. Мысли водят мрачные хороводы вокруг ее провала, а сомнений, что эта неделя станет для нее последней, не остается. Совсем не кстати Настя замечает, что платье для Беллы непредусмотрительные стилисты подобрали без горла. И засос на ее шее теперь горел красным стоп-сигналом на всеобщее обозрение. Петрова из тех, кто любит обозначать свое. Но Белла не была тем, что можно присвоить себе. Даже если очень хочется. Волосы Кузнецовой сейчас были собраны в мудреную прическу, благодаря которой выбритые виски становились незаметными. Наверное, у человека, который сделал это, руки золотые, ведь ей действительно шло. Настя засматривалась, ведь Белла выглядела сейчас истинной леди. Таких не зажимают ночью по коридорам. *** «Катюша – святой человек», - думает Петрова. Ей дали шанс, и она не будет проебывать его, как некоторые. Настя так устала сейчас. Сил не осталось, поэтому на ногах держало одно только желание доползти до мягкой кровати. Обнять Катю, так крепко, как только возможно, и идти спать с пустой впервые за столь долгое время головой. Белла подлетает резко. Смущенно улыбается и виснет на настиных плечах. Окутывает вновь своим запахом и, возможно, даже что-то говорит. Петрова не слышит. Притягивает за шею аккуратно и держит, возможно, непозволительно долго. Но мелкую, упрямую и раздражающую Беллу всегда хочется оставить рядом с собой. И это для Насти слишком.