Когда шелки слышит зов

      Вилей смотрел на шкуру тюленя в руках жены и понимал, что это конец. Все десять лет он знал: когда-нибудь его Триса вернется в море, и ее не остановят ни его мольбы, ни замки́. В глубине души Вилей надеялся, что Триса задержится рядом с ним хотя бы ради дочки, маленькой Мирин, и только теперь понял — напрасно надеялся. Триса смотрела на него и будто видела пустое место. В серых, как осеннее море, глазах почти не осталось ничего человеческого. Может, она уже слышала зов сестер?..       Наверное, любой другой мужчина на его месте попытался бы остановить Трису. Вот только Вилей уже совершил одну ошибку, когда по молодости возомнил, будто сможет приручить морскую деву, и повторять ее не собирался. Нет, поначалу он, конечно был горд собой: женой Триса оказалась примерной — тихой, послушной и ловкой, и ко всему была нечеловечески красива. Деревенские мужики завидовали его удачливости.       Все изменилось после рождения дочки. Триса пела ей колыбельные — незнакомые, тягучие. Вилей не понимал ни слова, но, казалось, слышал в треске очага шум волн и ощущал на губах морскую соль. И так тоскливо становилось — хоть вой.       Порой ему снились странные сны: будто его разлучили с Мирин, облачили в длинную рубашку из крапивы и заставили жить как ни в чем не бывало. Сперва он, конечно, думал, будто это Триса туманит его разум, и злился, требовал перестать. Его послушная жена только печально улыбалась. Говорила, что не властна над его снами, и вреда ему причинить не может, ведь Вилей связал их души. Он не верил. Дурак был.       Порыв холодного ветра с моря ворвался в ветхий сарай, и Триса вздрогнула. Поднялась на ноги, посмотрела на Вилея, перегораживающего дверь и прижала шкуру тюленя к груди. Она ни о чем не просила, ничего не объясняла, только ждала, что решит Вилей. От этого внутри все переворачивалось. Может, если бы Мирин сегодня не ушла к бабушке, этот сарай так бы и остался закрытым, и Триса бы осталась с ним еще на… Пять лет? Десять? Он все равно не смог бы запереть ее на суше навечно.       Вилей опустил голову и посторонился от дверей. Серебряный нож с тихим звоном выпал из пальцев. Когда новый порыв морского ветра взметнул солому с пола, Трисы в сарае уже не было. Вилей еще немного постоял на пороге и, шатаясь, побрел в дом.       …Когда-нибудь, когда Мирин подрастет и заведет свою семью, когда зов станет совсем невыносимым, он возьмет лодку и выйдет на ней в открытое море. Если Триса простит, она будет ждать его у острых скал.