***
Когда Нейтан, не справившись одновременно и с телефоном, и с бутылкой воды, роняет и то, и другое, брызги долетают даже до штанов Юдзуру. Они готовятся к короткой, и буквально только сейчас были на разных сторонах зала, но Юдзуру настолько ушёл в себя, что упустил момент, когда Нейтан оказался рядом. Весь в себе, на извинения он отвечает что-то в духе "всё нормально" и поднимает с пола упавший телефон, пока тот не залила вода, чтобы протянуть хозяину. То, что Нейтан, благодаря и забирая мобильник, коснулся его пальцев своими, до Юдзуру доходит не сразу, но, когда он поднимает взгляд, он ловит в секунду поджатые и прикушенные губы, и... то, что Нейтан смотрит ему прямо в глаза. Юдзуру даже ставит на паузу свою музыку, длится это не дольше пяти секунд, а потом Нейтан кивает, прижимает телефон к себе и отворачивается. Отходит. Остаток времени Юдзуру растягивался в тишине, думая о том, что увидел. Это было... Да, по всем признаком это было... смущение. Нет, серьёзно? Юдзуру сейчас всё правильно увидел? Это сейчас Великая Китайская стена треснула, или показалось? Юдзуру тряхнул головой и постарался выкинуть из головы и это, и аллегорию. И от кого, спрашивается, понабрался? О короткой надо думать. О короткой.***
Как же, всё-таки, замечательно, что никто не может сравниться с Юдзуру в умении отпихивать от себя навязчивые мыслишки. Не замечательно то, что мыслишки не удаляются вовсе, а просто стоят за шторкой и ждут возвращения со льда, чтобы после такие "кстати, если ты помнишь, мы остановились на том, что..." Ну или дело в том, что они опять с Нейтаном взглядами в коридоре встретились. Нет, не мог Юдзуру спокойно жить, зная, что интересный ему человек выстроил стену. Раньше ему казалось, что Шому из скорлупы расковырять – та ещё задача, но он просто не предпринимал попытки разобрать по кирпичикам стену, выставленную Нейтаном. Если так подумать, Шома-то, как раз, довольно спокойно дал себя расколупать, и Юдзуру налюбоваться на результат своих трудов не мог, но с тех пор, как у каждого пошла жизнь по отдельному пути, это были скорее приятные воспоминания, чем живой интерес. Юдзуру вообще радовался, что они разошлись не по стандарту, когда после стараешься игнорировать существование другого, а как-то незаметно-нормально. Да и "разошлись" не совсем то слово. Это всё неактуальное. А вот желание пригласить Шому напиться и нажаловаться наконец хоть кому-то возникло довольно сильное. Хотя Юдзуру представлял, что Шома скажет. Или нет. Не представлял. Да, определённо точно не имел ни малейшего представления. Когда там национальный? И пусть только попробует сняться и просидеть весь оставшийся декабрь в Швейцарии. Юдзуру ж настырный. Он в Шампери пешком придёт, с него станется.***
Всё-таки Шоме он решил не жаловаться: минутная слабость посидела в печёнке и растворилась, зато идея таки доколупаться до Нейтана никуда не делась. Так что в итоге Юдзуру прицеливается на чемпионат мира и думает, как выиграть.***
Всё идёт не в ту совершенно степь, в которую Юдзуру планировал и, когда после произвольной они сидят в номере и играют в видеоигры, его в лоб припечатывают вопросом: – Что ты к Нейту так прилип-то? И прежде, чем Юдзуру успевает обрушить на Кейджи всё своё возмущение, его добивает сидящий на полу Шома: – Влюбился. Кейджи смеётся, а Юдзуру одновременно и двинуться от такой подставы не может и испытывает непреодолимое желание что-то в нахально ухмыляющуюся мордашку кинуть. Шома отрывает от игры взгляд и поднимает его на Юдзуру – смеющиеся самоуверенные глаза, в которые даже подушку не швырнёшь. – Ну, тогда дело дрянь! – продолжает смеяться Кейджи, а Юдзуру, забыв о протестах и опровержениях, не сдерживается: – С чего это?! – Да он не знает, что с твоей навязчивостью делать, продыху не даёшь ему, – продолжает изощрённо мстить (а, главное, не ясно, за что) Шома, так что Юдзуру даже Нинтендо из рук выпускает: – Я ему продыху не даю?! – Ага, – уже почти в голос смеясь, отвечает Шома. – Не знает, куда от твоего внимания деваться уже. – Врёшь! – Не врёт, – почти лёжа уже поддакивает Кейджи, и Юдзуру всё-таки понимает, что эти двое не издеваются. Вернее, они издеваются, но не выдумывают. – Серьёзно? Я его достал? – Не достал, скорее... Навязываешь не то, на что он согласится, – отсмеявшись и снова сев, уточнил Кейджи. – Я его вообще не трогаю... – Ну он же не Хави, он не хочет с тобой прокатами меряться. А ты к нему так, словно тебе Хави-заменитель срочно нужен. – Не правда. При чём тут Хави? – Это так выглядит, – поясняет Шома. – И это забавно. Нейтан не любит соревноваться. – Да ну. – Не любит соревноваться так, как вы с Хави или мы с тобой. Кейджи закивал: – Да, ты привык к Хави и Шоме, у которых на тебя пунктик, а у Нейтана ещё немного и будет только "Юдзу-отвали-пожалуйста-при-всём-уважении"-пунктик. – Я не такой настырный! – Не называй это пунктиком, а то я в тебя сейчас стакан кину. – Кидай, он пустой и картонный, – отвечает Кейджи, пока Юдзуру собирается с мыслями, переваривая информацию. Игра отвлекает их, и Шома довольно заявляет, что победил их обоих, а потом они с Кейджи ещё некоторое время обсуждают то, что это было бесчестно: отвлечь противника и, пока все отвлеклись, втихую забить, – а Юдзуру смотрит на "Game over" на экране своей Нинтендо и укладывает внезапно полученную информацию в голове.***
Нейтан действительно другой. Когда Юдзуру присматривается к нему на командном, то действительно это замечает. Конечно, люди в целом все "другие", но Нейтан был другим именно в том, что раньше казалось Юдзуру "таким же". Он не соперничал. Ни с кем, никак, ни на соревнованиях, ни на тренировках. Он не смотрел на других, не смотрел на Юдзуру. Только не потому, что ему было безразлично: Нейтан был идеальным представителем индивидуального вида спорта. Он работал только с собой и только на себя, его не волновали места, не волновало положение относительно кого-то ещё. Юдзуру и Хави всегда соперничали друг с другом, а Шома всегда лелеял мечту превзойти Юдзуру, но при этом как от огня шарахался от позиции лидера сборной. А Нейтан был... другим. Ему было важно не это. И поэтому он был так хорош: Нейтан делал своё дело. И это в нём восхищало. Это заставляло постоянно пытаться его дёрнуть, обратить на себя внимание. Нейтан был абсолютным одиночкой. Single skater. В самой что ни на есть эталонной своей ипостаси. Видимо, потому он и был настолько хорош. Видимо, потому, если верить словам Шомы и Кейджи, "шарахался" от Юдзуру. Шарахался от конкретного соперничества. Соперничества, которое ему было не нужно, которое ему только мешало бы, пятое колесо... А Юдзуру хотел соперничать. На стену лез, если возникала перспектива "выиграть, просто выйдя на лёд". Потому всегда себе усложнял задачу. Всегда. Ему даром не нужны победы за то, что вышел и встал в стартовую позу. Ему победы даром вообще не нужны, ему их надо с мясом вырывать, изо льда выгрызать, всегда, везде. И если на соревновании не ожидалось достойного соперника – Юдзуру делал этим соперником собственное тело. Он жил преодолением, соперничеством, сражениями. Нейтан – нет. Нейтан просто делал то, что любил делать, так, как любил делать и так, как получалось делать. Действительно, "Юдзу-отвали-при-всём-уважении". Так какую стратегию избрать? Как по кирпичику разобрать эту стену? Юдзуру окидывает взглядом арену и видит перешнуровывающегося у бортика Шому. Один соперник. Если Юдзуру так нужно, так заводит соперничество, то Шома единственный, кто может дать нужный импульс. Но складывалось впечатление, что Шоме это уже не нужно после той победы на национальном. Как ни крути, Юдзуру хотелось получить этот импульс от Нейтана. Или создать его искусственно самому себе.***
А в импульсе ли было дело? Юдзуру запретил себе тыкать и дёргать Нейтана по поводу и без, смирился с тем, что у того ещё предостаточно "похера в похеровницах", но взгляды бросать продолжал. Даже умудрился завязать с ним разговор на тему песни, которую тот слушал. ...с удивлением обнаружив, что разговор склеился! Нейтан сначала был осторожен и будто бы удивлён, а потом они уже показывали плейлисты в Спотифае. И как-то замечательно на душе было после этого, что Юдзуру вечером, уже сидя в номере и переслушивая насоветанные композиции, вдруг оценил своё поведение ёмким "как дурак". Что ж. На следующий день он торжественно донёс до Нейтана мысль об абсолютном удовлетворении от прослушивания рекомендаций. И как-то закрутилось быстро. Словно никакую стену по кирпичику разбирать было не нужно. Когда к концу тура выяснилось, что Нейтан таскал за собой гитару (это выяснилось, когда Мерая вклинилась в разговор и спросила, будет ли Нейтан сегодня им играть), Юдзуру вдруг ляпнул: – А покажи. – Показать? Гитару? – Как играешь. Послушать можно? Нейтан смотрел на него абсолютно нечитаемым, тем самым "нейтановским" взглядом, а потом сглотнув и поджав губы, но не моргнув даже, ответил: – Можно. Только я её в отеле... держу. – Я вообще гитары никогда не держал. Руки у Нейтана были сухие и горячие, Юдзуру даже удивлялся, как лёд под ними не тает. Может, Юдзуру непроходимый дурак, а, может, всё из-за того, что он почему-то нервничал больше ожидаемого, но суть фразы "указательный палец на шестую струну, третий лад" доходила настолько с перебоями, что Нейтану пришлось подлезть и самому переставлять несчастные пальцы Юдзуру. И у него, может, получилось бы, если бы на такой близости Юдзуру вдруг не разглядел едва видимую точку на мочке уха: – У тебя проколоты уши? Нейтан дёрнулся, мотнул головой и ответил: – Заросло уже. Это наспор было. – На спор? – С Адамом, – он вздохнул, – суть в том, чтобы прижимать струны очень плотно к грифу. Юдзуру сдался: – Я понял, что это сложно. – А что не сложно? Юдзуру пожал плечами: – Не знаю. Гидроблейд? – Он тоже когда-то сложный был. И сложный кому-то. Но если уметь, не сложно. – А тебе что сложно? Нейтан почему-то очень уж долго смотрит на Юдзуру своим нечитаемым взглядом, а потом произносит: – Сложно было заставить себя подойти к тебе и попросить больше не пытаться меня "защищать". У Юдзуру сердце билось. Ощутимо так, за грудиной. Одной из частей своего ума ему хотелось думать, что Нейтан не из тех, кто просто так кому попало позволит свой инструмент в руки брать, а, значит, Юдзуру ему не "кто попало", и не всё упущено, не всё потеряно. – Ты на меня злишься? – Нет, – довольно-таки однозначно сказал Нейтан. – Не злюсь. Не могу. Юдзуру так и сидел, придерживая гитару на коленях и глядя на стоявшего перед ним Нейтана снизу вверх. Всё нутро кричало ему, что сейчас будет что-то, даже сам воздух в номере словно замер. И оно случилось. В две секунды уместилось. Как переключение, вспышка, щелчок. Нейтан пошёл ва-банк. Стоял-стоял, смотрел, не отводя взгляд и, наконец, пустил этот поезд под откос: – Я тебе нравлюсь, да? – Да. Наклонился и целовать начал сам. И непонятно было, как так резко всё изменилось, только вот Юдзуру кудри мягкие пальцами трогал, за ухо заправлял, губы сухие на вкус пробовал, свободной рукой осторожно гитару с колен снимая, чтобы не была между ними: Нейтан почти на колени забрался, отвлёкся, чтобы поставить драгоценный инструмент нормально, и снова, ни слова не говоря, вернулся к поцелую. Сложно с ним было. Непонятно ничего, неясно, непредсказуемо. Другой он, этот ваш Нейтан Чен. Из другого теста слеплен. Должно быть, потому и такой. Отличающийся ото всех. Непохожий. Нечитаемый. Желающий всего лишь делать то, что ему хочется делать. Сам по себе. Одиночка. С очень-очень горячим телом.