***
Тсунаеши три, когда ему начинают сниться сны. Яркие, громкие, отдающие запахом палёного мяса. Перед ним открывается вся вселенная и ее тайны. Важные люди в дорогих одеждах кричат о чем-то и ему требуется время, чтобы понять слова на незнакомом языке. Но как только это случается, Тсуна тут же затыкает себе уши ладошками и оседает на пол. Приказы, отданные на убийства пугают, пожалуй, сильнее огня, в котором они все горят, но не сгорают. Ребенок пристально смотрит на смерть, которую несут люди и улыбается по утрам маме, скрывая трясущиеся руки под столом. Он не понимает, какого черта тут происходит, но все равно молчит — ему нельзя разглашать секрет снов никому, даже маме. Тсунаеши четыре, когда к ним в гости приезжает дедушка Тимотео. Мальчик с любопытством смотрит на нового взрослого, а потом улыбается и просится на ручки. Дедушка кружит его и вместе с ним смеется, рассказывает интересные истории, а потом делает что-то такое, отчего резко тянет в сон. Уже там, за гранью реальности, он вслушивается в чужие злые слова и понимает, что дедушка Тимотео на самом деле не такой уж и хороший человек. Вообще все, кто ему снится, не очень хорошие люди с поистершейся моралью, но они сильные. Очень. А еще умные и отчего-то его совсем не замечающие. И Тсуна, пользуясь своей невидимостью ходит за мужчинами-женщинами в дорогих одеждах по пятам, вслушиваясь в каждый их разговор-приказ-крик и учится-учится-учится. Тсунаеши пять, когда он проводит три недели в детском доме — ребенок потерялся во время фестиваля и полиция, так и не сумев узнать ни фамилии, ни адреса, определили того в дом для сирот, с надеждой, что родители за ним придут. Ребенок прижимает к себе плюшевого зайчика, которого ему подарил папа и с которым он не расстается, и тихонько шепчет в пространство о том, что его никто забирать не придет. Интуиция, которой обладали сильные тети и дяди в его снах, а теперь и он сам, нежно шепчет о неправильности всей ситуации и о том, что мама его бросила специально. — Ты меня не любишь, — вопрос-утверждение разрывает тишину их дома, стоит им только переступить порог. — Нет, — глаза Наны холодные и злые, будто бы и не она вовсе с минуту назад щебетала о том, как рада видеть свое дитя, и как она была напугана, и как искала все это время, и как она благодарна Ками, что с ним все хорошо. — Ты меня снова бросишь, — карие глаза переливаются золотыми всполохами и женщина вздрагивает, а потом раздраженно цокает языком. Нана не отвечает и просто уходит на кухню, чтобы приготовить что-нибудь на обед. Тсуна провожает ее пристальным взглядом, а детская психика выворачивает случившееся шиворот-навыворот и теперь они с мамой играют в догонялки-прятки. Мальчик коварно улыбается, понимая, что на его стороне интуиция и умение видеть во снах прошлое, так что он обязательно победит. Тсунаеши пять с половиной лет, когда он впервые видит человека с ножом в руках наяву, а не во сне. Очередная семейная игра началась тогда, когда мальчик проснулся на заброшенной стройке зимой. Было холодно и боязно — из своих снов-воспоминаний он знает, что без правильной одежды и босиком он может подхватить переохлаждение, а еще у него конечности могут отвалиться, если льдом их покрыть. Поэтому, в первую очередь, ребенок пытается найти себе хоть какое-то укрытие, где можно переждать ночь и зажечь костер. Но вместо этого Тсуна находит страшного мужчину в обносках и с ножом. От него неприятно пахнет, а в глазах плещется безумие, и Тсунаеши делает точно так же, как в его снах делал дядюшка с кроваво-красными глазами — только вместо пистолета пальцы, но это не страшно, решает ребенок, наблюдая за тем, как мужчина с ножом заходится в очередном агонизирущем крике и катается из стороны в сторону, в жалких попытках потушить огонь. Спустя несколько минут жертва затихает, а Тсуна с интересом смотрит на сгоревшее тело, ничуть не испытавая страха — он уже видел, как люди умирали и, если честно, из-за возраста не совсем понимал концепцию смерти как таковой. Домой Тсуна добирается за день, умудрившись не попасться никому из прохожих на глаза, и приторно-сладко улыбается маме, которая и открыла ему дверь. Женщина долго смотрит на свое чадо, на полугнилые полусгоревшие шмотки, в которые тот сейчас укутан и пропускает в дом, так и не сказав и слова. Тсунаеши шесть, когда Нана увозит того в Токио и оставляет с какой-то тетушкой. От нее пахнет духами, сладенькими такими, напоминающими жевательную резинку, а еще сигаретами и алкоголем. Ее зовут сестрица Мия, у нее кроваво-красные губы, жирная подводка для глаз и вечно потекшая тушь. Она говорит исключительно на китайском, ее спальня это также и ее офис, а еще она учит его вязать на спицах. Тсунаеши живет с сестрицей чуть меньше двух недель, а потом убегает от той, когда к ней в гости приходит очередной дядюшка в дешевом костюме, с трясущимися руками и бегающими лихорадочно-блестящими глазками. Интуиция шепчет своему хозяину об опасности и ребенок соглашается, убегая от «офиса» сестрицы как можно дальше. Он проводит два месяца на улице, прячась ото всех на свете, воруя еду и деньги. Из новостной газеты Тсуна узнает, что сестрицу Мию нашли мертвой в тот же день, в который он сбежал. Полиция так и не нашла преступника, однако Тсуна знает, что те и не особо и старались. Все же проституция — это плохо и наказуемо, как и тот факт, что Мию на самом деле звали не так и вообще ей в этой стране быть не положено. По возвращению в родной Намимори Тсунаеши чувствует себя невероятно уставшим и грустным. Сестрица ему нравилась — она пела красивые колыбельные, а еще неплохо готовила. Именно поэтому, отмытый и переодетый, посаженный за кухонный стул, ребенок просит маму приготовить ему мясо с личжи — любимое блюдо сестрицы. Тсунаеши семь, когда он понимает, что игра в догонялки-прятки на самом деле не игра и мама пытается от него избавиться. Частично в этой догадке ему помогает интуиция, частично — мужик-садист, который очень долго и детально рассказывает, как его, Тсуну, сейчас будут разрезать на части. Видимо, детские органы на черном рынке стоят очень дорого. Память-сны подсказывает, что это действительно так и что пора бежать куда подальше от всего этого сумасшествия. Ребенок поджигает несостоявшегося убийцу вместе со всем подвалом, ничуть не беспокоясь о собственной безопасности. Ни угарный газ, ни дым, ни сам огонь ребенку вреда не причинят, потому что он научился пользоваться собственной силой. Блок, что был поставлен дедушкой Тимотео, сломан при помощи знаний-воспоминаний и Тсуна сделает все, лишь бы снова не чувствовать, как где-то внутри него кусок льда, обжигающе холодный и острый, дырявит легкие и сердце. Тсунаеши восемь, когда он спрашивает маму, за что она его так ненавидит. Нана пристально смотрит на сына, а потом бросает тому в голову нож, от которого он с трудом, но уворачивается. А потом улыбается и говорит, что ужин готов. Спустя неделю Тсуна просыпается в какой-то подземной лаборатории, прикованный-привязанный к столу. Оголенную спину обжигает холод металла, глаза слезятся из-за яркого света и приторного запаха медикаментов. Будто бы из-под воды доносятся обрывки слов и разговоров — Тсуна ничего не понимает и чувствует себя немного больным. А потом свет заграждается чьим-то телом, и в руках человека, что был окутан стерильной робой, всеми цветами радуги переливается скальпель. Тсунаеши девять и он кривит губы в улыбке, засаживая Нане в ногу нож по самую рукоять. Женщина вскрикивает от боли и бьет сына по лицу на наотмашь, а потом плетется в ванную комнату, не забыв закрыть ту на все замки изнутри, чтобы маленькая сука не смог достать ее, когда она в таком паршивом состоянии. Тсунаеши десять, когда он впервые видит человека, которого часто видит в своих снах. После длительного наблюдения же мальчик разочарованно вздыхает, понимая, что это не он. Алауди был явно старше и блондином, а еще в нем не проскальзывало безумие, граничащее с сумасшествием. Однако это не мешает ему продолжать слежку — всяко лучше, чем быть рядом с Наной. — Травоядное, загрызу насмерть, — черноволосый, с глазами напоминающими сталь, кривой улыбкой-оскалом мальчишка нападает, целясь своим странным оружием прямо Тсуне в голову. Савада же бьет в ответ, ломая противнику нос, а себе несколько костей на пальцах. В больнице он смиренно слушает лекцию Наны, которая отчитывает его за такое плохое поведение. Драться — это плохо. Ломать кому-то что-то — плохо. А вот дружить — хорошо. И извиняться полезно. Тсунаеши мило улыбается на этот театр абсурда, прекрасно понимая, что той насрать на собственное чадо и вообще в больницу она прибежала не от того, что за сына испугалась, а потому что так надо. Савада Нана — хорошая и добрая женщина, послушно следующая каждой букве неписанного родительского долга. — Знаешь, а она ведь чудовище, — Тсуна незаметно задирает майку, оголяя перед Хибари Кеей свою спину. Шрам на шраме, некоторые маленькие и тоненькие, некоторые рваные. Видны круглые ожоги от сигарет и Хибари пробирает какой-то животный ужас, когда он смотрит в глаза этому якобы травоядному. Мальчишка, что так шустро двигается и умудрился нанести неплохой удар, сверкает обезумевшей улыбкой, тихонько смеется, а потом, поправив одежду, прикладывает палец к губам. — Не говори никому и, может быть, я еще с тобой поиграю, — а потом он уходит, взявшись с мамой за ручки, ничуть не боясь, что его предадут. Все же Алауди, как и все его потомки, отличался собачьей преданностью к тем, кто намного сильнее их. Тсунаеши одиннадцать и он наслаждается своим заслуженным отпуском — в этот раз Нана бросила его у моря и по всем расчетам выходило, что ему потребуется месяца три, чтобы вернуться в Намимори. Однако Тсуна не спешит, справедливо решив, что мать переживать не станет, если он вернется на месяц или два позже. Все же это не так просто прятаться от полиции и проводников, да и зайцем хрен проедешь теперь, когда везде поустанавливали эти чертовы камеры. Конечно, можно было своровать денег и купить билет, так сказать, использовать легальный способ транспортировки себя любимого, однако тогда ему придется отвечать на вопрос о родителях и что, собственно, он делает в одном конце Японии, когда живет в другом. Столь пристальное внимание ни ему, ни Нане было не нужно, поэтому, чуть пораскинув мозгами, Тсуна идет на Север. Интуиция подсказывает, что там он найдет неплохое убежище, которое в ближайшие дни никто не найдет. Тсунаеши двенадцать, когда Кея прижимает его к стенке и целует. Зло и жадно, жестко, будто бы он ему денег должен. Руки Хибари гуляют по всему его телу, забираясь под рубашку, играют с пряжкой ремня. Тсунаеши же в ответ валит того на спину, седлает черноволосого парня и целует. Парень терзает эти на удивление пухлые губы зубами, слизывает капельки крови, а потом по блядски-развратно шепчет «возьми меня», и у потомка Алауди сносит башню окончательно. Солнце печет так, что асфальт плавится. Ветра никакого. А двое подростков трахаются как кролики на школьной крыше, ничуть не беспокоясь, что их кто-то потревожит. Все же Хибари уже успел окрестить ее как личную территорию, поэтому никто не придет. Однако дверь все равно не заперта, и это заводит настолько, что Тсунаеши не сдерживает протяжного стона. Кея же в ответ рычит как зверь и кусает его за шею, таким образом метя Саваду как свою собственность. — Сильнее, — стонет парень, позволяя Облаку входить в него резко и жестко. — Кея, пожалуйса, сильнее. Хибари стонет от удовольствия, когда мелкий седлает его сам, прижимая спиной к шершавой поверхности стены, и начинает скакать на его члене, так будто бы от этого зависела его жизнь. — Мой, — рычит Облако, прижимая Тсуну к себе сильнее, ловя какой-то извращенный кайф от того, что только ему позволено прикасаться ко всем этим отвратительно-уродливым шрамам на теле Савады. — Кея, — губы у парня кроваво-красные, глаза лихорадочно блестят, и Хибари не выдерживает, кончая. Тсунаеши изгибает спину, чувствуя, как внутри него разливается вязкая и горячая жидкость, и изливается Хибари на живот, ничуть не парясь, что испортил тому школьную форму. — Я поживу у тебя с недельку, — не вопрос, а скорее констатация факта, однако зверь Намимори не против. Он слишком занят тем, что провожает взглядом сперму, стекающую по внутренней стороне бедра своего зверька. Тсунаеши тринадцать и он практически живет с Кей. Хибари не против. Ему приятно засыпать и просыпаться в одной кровати с зверьком. Ему нравится, что это податливое и такое чертовски возбуждающее тело всегда рядом с ним. Савада — это ходячий секс, обажающий дразнить потомка Алауди пошлыми фразами, взглядами и движениями. За год они умудрились перетрахаться на всех поверхностях школы, дома Кеи и дома Наны. Зверьку вообще неведомо смущение и было откровенно наплевать, смотрит ли на них кто-то или нет, слышит или нет. Кея же был адреналиновым маньяком, однако все равно испытал толику смущения, когда Савада Нана застала их в весьма компрометирующей позе. — Мама, познакомься, Хибари Кея — мой любовник, — Тсуна недовольно отдергивает рубашку, приводя себя немного в порядок. Глава Дисциплинарного Комитета делает тоже самое, слезая с кухонного стола. Что-то подсказывает ему, что зверек специально все это затеял, чтобы их застукали. — Приятно познакомиться, — Нана даже в лице не меняется, ставит сумки с покупками на пол, а потом идет к кухонному шкафчику, достает оттуда два тесака и бросает их в сторону парней. Хибари знал, что мать зверька — чудовище, однако он и подумать не мог, что на него могут вот так вот запросто напасть. Поэтому, немного замешкав, он пригнулся, позволяя тесаку со звонким «дзынь» войти в стену за его спиной. Тсунаеши же, даже глазом не моргнув, перехватил снаряд рукой и запустил его обратно, разочарованно цокнув языком, когда оружие вошло в подвесной шкафчик, всего лишь в миллиметре от уха матери. — Останетесь на ужин? — женщина начинает разбирать продукты, ничуть не меняясь в лице. — Нет, у нас по плану секс в ванной, — Савада салютует матери, а потом тащит Кею прочь из дома, игнорируя крик им вслед о важности презервативов. Тсунаеши тринадцать и семь месяцев, когда Сасагава Рехей врывается в кабинет Главы Дисциплинарного Комитета с криками об экстриме и боксе, и видит, как Хибари вдалбливает Саваду в стол. Парень протяжно стонет, выгибается в спине и кончает себе на живот. Он развратно облизывает губы, немного закидывает голову, чтобы лучше видеть Сасагаву, который сейчас находился в каком-то подобии шока. — Или выйди и закрой дверь или присоединяйся, — голос Тсуны немного ленивый, но все равно чертовски пошлый, заставляющий Рехея покраснеть до самых кончиков ушей. — Я не буду тебя с кем-либо делить, — Хибари рычит и кусается, заставляя Саваду стонать от боли. — Но он такой милый, посмотри на него, — Кее плевать — он рычит на Рехея, одним лишь взглядом приказывая покинуть свою территорию, и дергает Саваду, заставляя того оседлать себя. Сасагава как-то заторможенно следит за всем этим процессом, отмечая количество засосов на теле Тсуны, а потом выходит прочь из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. — Он еще вернется, — хмыкает Тсуна, за что получает шлепок по заднице. — Ты мой, зверек. — Но мне мало, — протяжно и капризно тянет парень, удобнее устраиваясь у любовника на коленях, прижимаясь к тому всем своим естеством. — Ненасытная шлюха, — Хибари нежно проводит губами по шее подростка, вдыхая этот замечательный запах апельсинов и свежей крови. — Я люблю тебя. Тсунаеши не отвечает. Он целует Кею в губы, а потом собирает свои шмотки и уходит прочь из кабинета, чтобы исчезнуть из жизни Облака на ближайшие несколько месяцев. Тсунаеши четырнадцать — он смотрит в черные словно ночь глаза Реборна и его пробивает на поржать. Репетитор решает, что это из-за его внешности, когда в реальности парень высмеивает собственную мать. Ками-сама, это же просто подарок какой-то свыше. Будущий Десятый не сомневается, что до Наны уже давным-давно дошло, кто этот карапуз — а это значит больше никакого метания ножей в голову сына и его любовника. Больше никаких истерик по ночам. Больше никаких перекуров в саду. Больше никакого снотворного в еде. Больше никаких похищений и попыток продать его первому попавшемуся наркодилеру. — Я сделаю из тебя настоящего Дона, — Аркобалено явно немного растерял свой талант самого лучшего киллера в мире. Как еще объяснить то, что эта мелочь не заметила ни зазубрин от ножей по всему дому, ни пятен крови, ни количества замков во всех комнатах. — Да пожалуйста, — фыркает парень и уходит прочь из комнаты на кухню, чтобы полюбоваться на исходящуюся на нет Нану. — Я ненавижу тебя, — женщина ставит перед ним чашку с чаем и Савада более чем уверен, что она не отравлена — Нана не посмеет что-либо делать, когда в доме Реборн. — Я до сих пор не знаю почему. Не расскажешь? В ответ мать лишь улыбается и поворачивается к сыну спиной, прекрасно зная, что ограничение на не вредительство точно так же начало действовать и на Тсуну. Реборн начинает подозревать, что что-то не так, когда потомок Кнакла краснеет при каждом взгляде на Никчемного-Тсунаеши. При детальном разбирательстве все оказалось проще простого — бугай Сасагава Рехей был влюблен в маленького и хрупкого парня. Аркобалено с удовольствием бы посмеялся над клише всей этой ситуации, но вместо этого решает использовать влюбленность себе на пользу. — Удачи! — кричит Реборн, улетая от парней на воздушном шаре-Леоне. Савада же проводит репетитора немного задумчивым взглядом, явно опасаясь смеяться в радиусе десяти километров от оного. Серьёзно? Неужели этот коротышка думал, что он, как принцеска, будет вешаться на Сасагаву и умолять того спасти милашку его от страшного-престрашного леса? Или эта Вонгола вообще там с ума походила, раз решила, что подобное испытание — это что-то очень страшное и ужасное? — Нам нужен огонь и убежище, — твердо говорит Савада, поняв, что Рехей еще в каком-то шоке. — Стемнеет уже скоро, и я не вижу смысла блуждать в ночи. Сасагава согласно кивает, а потом, видимо все же придя в себя, начинает орать об экстриме и о том, что он обязательно создаст идеальное убежище для Тсунаеши. Будущий Десятый же лишь слабо улыбается, дает несколько советов-инструкций, а сам идет искать источник воды — освежиться было бы неплохо, да и воду потом они могли бы вскипятить, чтобы сделать суп? чай? питьевую воду? Хотя, в чем именно эту самую воду кипятить Тсуна решил не думать, понадеявшись, что возле какой-нибудь речки он сможет найти забытый всеми котелок или что-то вроде того. Уже ближе к ночи, когда общими усилиями парням удалось развести костер и сделать импровизированное убежище из листьев, сухой травы и, как ни странно, парашюта — котелок, значит, потерять невозможно, а целый парашют — запросто! — Сасагава решил-таки задать мучающий его все эти месяцы вопрос. — Наверное, мы все же встречаемся, — Савада трет подбородок, явно не зная точного ответа. — Мы спим вместе, едим вместе, моемся иногда вместе, живем вместе. Так что, наверное, да, Кея — мой парень. — Вы экстремально парочка, — Рехей хлопает будущего Десятого по спине, весело улыбаясь. — Прости, что спросил, просто та шутка все никак из головы не выходила. — Ты про тройничек? — Тсунаеши опасно сверкает глазами и растягивает губы в хищной улыбке. — Это была не шутка. — Что? — Кея утверждает, что я ненасытная шлюха — я же думаю, что просто немного любвеобилен и люблю познавать все новое, — парень легонько проводит подушечками пальцев по застарелому шраму над бровью боксера, заставляя того вздрогнуть от столь внезапного вторжения в его личное пространство. — А ты что думаешь? Савада Тсунаеши — хрупкое на вид создание, с огромными глазами, соблазнительно блестящими губами и сверкающими золотом глазами. У него тоненькие запятья и лодыжки, узкая талия и волосы до плеч — вечно взъерошенные и торчащие во все стороны. Сасагаве кажется, что весь мир застывает, когда Тсуна смотрит на него так пристально. — Я думаю, что ты прекрасен, — боксер аккуратно целует руку Савады, каждый из маленьких пальчиков, переводит губами по запястью, с удовольствием вслушиваясь в учащенное дыхание совсем рядом. Это приятно, когда ты становишься причиной, по которой у другого человека идут мурашки. — Однако я хотел бы переговорить с Кеей сначала. Я не хочу разрушать ваши отношения. — Джентельмен, — Тсунаеши целомудренно целует того в щеку, ничуть не обижаясь на отказ. — Нет. Хибари категоричен и зол. — Кея, — Тсуна утягивает Главу Дисциплинарного Комитета в долгий поцелуй, заставляя того немного расслабиться. — Просто подумай. — А ты, конечно же, согласен, — раздражение с удвоенной силой бьет по мозгам и он сбрасывает зверька со своих колен, не желая сейчас находиться с ним так близко. — Мне мало, Кея, — Савада изгибается змеей, в этот раз обхватив пояс парня руками и положив тому голову на колени. — Мне мало тебя, Кея. Мне нужны другие. Я хочу других. — Тогда иди работать в бордель, — Хибари категоричен и чертовские обижен. У них с Савадой обычно секс десять раз на дню случается. Кея не против ни связывания, ни игрушек, ни косплея. Тсунаеши получает согласие на любое извращение в постели, однако перешагнуть черту моногамии Хибари себе позволить не может. — Нет так нет, — Рехей поднимает руки вверх, призная свое поражение. — Ребята, я экстремально вас понимаю и не собираюсь быть третьим лишним. Мне жаль, что я вообще эту тему поднял и очень надеюсь, что это никак не навредит вашим отношениям. — Каким отношениям? — Хибари еле-еле себя сдерживает, чтобы не набить этому боксеру морду так, чтобы даже родная сестра того не узнала. — Разве вы не встречаетесь? — Сасагава переводит удивленный взгляд сначала на Хибари, потом и на Тсуну, который явно облюбовал себе место на полу. — Мы встречаемся? — переспросил Кея, расстеряв всю свою злость. — А разве нет? — Тсунаеши невинно хлопает глазками, получая неимоверное удовольствия от вида растерянного Хибари Кеи. — Живем вместе, спим вместе, едим вместе. — Не в последние месяца, — ГДК устало садится в свое кресло, явно наплевав или банально забыв о Рехее, что все так же стоял с поднятыми вверх руками. — Зверек, ты просто взял и исчез. Ни звонка, ни сообщения за почти четыре месяца. А потом снова появляешься, но уже с этим малышом, который за тобой по пятам ходит. Даже с Наной-сан снова начал жить. И каждый раз, когда я хочу подойти к тебе, ты делаешь такое лицо, будто бы посылаешь меня на все четыре стороны. — Если я расскажу, ты меня убьешь, — Тсуна внезапно шмыгает носом, еще и еще, пока его все же не пробивает и он не начинает реветь. Рехей как-то автоматически, на грани инстинкта, бросается утешать Саваду, из-за чего и получает тонфа в голову, тут же лишаясь сознания. — Зверек, — тихо зовет потомок Алауди, заставляя будущего Десятого расплакаться сильнее, стоит только сильным рукам сомкнуться на его спине. — Кея, я больше не могу, — парень икает, давится слюной, откашливается и снова начинает икать, чуть ли не выплевывая слова, а потом, не выдержав тяжести собственного секрета, все же рассказывает все, о чем знает сам. О Пламени и мафии. О снах-воспоминаниях. О игре в догонялки-прятки. О Небе и собственном статусе. Об отце и Аркобалено. О Хранителях. О боли. О страхе. О первом трупе. О ненависти матери. О том, что спит с ножом под подушкой. О том, как ходит по грани. О желании забыться. О том, что хотел покончить с собой в тот день на крыше. О том, что до Кеи был кто-то другой. Кто-то ужасный и отвратительный, заставляющий все внутри свернуться в комок от страха и злобы. О том, что потом еще месяц не мог выйти из дома. О том, как Нане понравился вид зашуганного ребенка. Так сильно, что она привела в их дом других людей, которых он без зазрения совести грохнул. О том, что влюблен в него еще с пятилетнего возраста, а все из-за Алауди и его чувства справедливости и правильности. — Ты так похож на него, но все равно лучше, — Тсуна немного сбивчив и явно расстерян. Это впервые на его памяти, когда он вот так вот плакал. Кея согласно кивает головой и прижимает зверька к себе сильнее, дав тому в полную волю выговориться и наплакаться. Реборн хреновый репетитор, однако достаточно забавная компания, заставляющая Нану скрипеть зубами. Когда очередной звонок отца приносит нерадостные вести: — Нет, дорогая, прости, не могу приехать. Как там Тсу-кун? — будущий Десятый практически слышит, как крыша матери начинает ехать. Ох, с каким бы удовольствием она сейчас схватилась за нож и бросила бы его в голову Тсу-куна, однако вот незадача — он в присутвии своих друзей-Хранителей и карлика-киллера. Кея понятливо хмыкает, когда замечает в глазах женщины-чудовища жажду крови, но даже мышцей не дрогает, прекрасно понимая причину ее воздержания. Савада же с любопытством ребёнка-мазохиста подливает масла в огонь, начиная рассказывать всем, какой у него папка молодец, но занятой, и что он их очень любит, особенно милейшую мамочку. Нана заливается румянцем, говорит, что сынуля ее совсем уж глупенький и зачем об этом рассказывать своим друзьям, только вот в душе ее клокочет ненависть и зависть. Это она должна быть центром внимания Емитсу. Это ее он должен любить и баловать. Это ею он должен гордиться. Однако это не так, поэтому Нана приступает к готовке очередного блюда, в надежде, что вся эта гоп-компания свалит куда-нибудь в тундру и позволит, наконец, спустить пар. — Я люблю тебя, — голос Кеи тихий, прикосновения нежные, а поцелуи воздушные. Молодой человек прижимает любовника к себе сильнее, зарываясь в его каштановые волосы носом. Тсунаеши немного алеет щеками, но шепчет признание в ответ, прекрасно зная, что его услышат. Они наслаждаются каждой секундой, проведенной вместе, прекрасно понимая, что вся эта умиротворенность может пойти по пизде в любую секунду. Однако, даже зная о скоротечности счастья, они перестали трахаться как кролики и начали заниматься любовью, как и полагается всем парочкам. — Такой ласковый, бархатный, — Хибари прикусывает мочку уха, с удовольствием вслушиваясь в тихий стон. — Внутри тебя так горячо. — Кея, — Тсунаеши чуть ли не хнычет от удовольствия, и Облако с удовольствием отмечает, что такой зверек еще сексуальнее. Их отношения — новый виток в истории, спасобный изменить все на свете. При помощи Реборна Кея сумел-таки пробудить свое Пламя и теперь выпускал его каждый раз, когда они с Тсунаеши оставались наедине. Савада же, как Небо, млел и таял от такого отношения к себе, наконец начиная чувствовать себя более заполненным. Больше не хотелось напрыгнуть на других Хранителей и насиловать тех до потери пульса. Не хотелось почувствовать отголоски чужой Воли, когда Облако добровольно делился своей силой, преумножая их общую страсть до неимоверных масштабов. — Мне достаточно только тебя, — стонет Тсунаеши, когда Хибари чуть-чуть увеличивает темп. — Только ты, никто больше. Кея, я хочу только тебя. — А я тебя, зверек, — мурлычет молодой человек, ставя очередной засос на этой прекрасной коже. Рокудо Мукуро — больной на голову ублюдок с искалеченным детством, унылым настоящим и дерьмовым будущим. Именно поэтому Тсуна доверяет ему чуть сильнее остальных Хранителей, конечно же за исключением Кеи, и просит того о помощи. Все же хождение на грани между смертью и жизнью намного проще, чем попытки предугадать Саваду Нану. Женщина, поняв за секунду, что Реборн и Бьянки, прихватив с собой Фууту, куда-то свалили, а Ламбо и И-Пин были в гостях у Гокудеры, который решил немного разгрузить дом Савад хотя бы на пару часов, схватилась за нож и проткнула им собственного сына. Тсуна, хоть и был всегда настороже, но удар все же пропустил. Даже интуиция Первого не сработала бы против поехавшей крышей женщины. Нож вошел аккурат между рёбер, благо не задев ничего важного, однако боль была неимоверная. Именно поэтому, пнув Нану ногой, Тсуна попытался смыться из дома как можно скорее. Однако Нана была сукой умной, умудрившейся загнать сына в единственное место без окон — в кладовку. — Мукуро, — шипит Савада, стараясь сконцентрироваться на своем Тумане, а не на криках больной твари. — Ну же, Мукуро. — Ку-фу-фу, Тсунаеши-кун, ты редко зовешь меня на огонек, — в лучшем стиле иллюзиониста Рокудо появляется из воздуха и прижимается к своему Небу сильнее, заставляя нож войти чуть глубже. — Оя-оя, что это такое? — Мукуро, перенеси меня отсюда к Кее, — Тсуна шипит и бледнеет, понимая, что еще немного и просто потеряет сознание от боли. — Пожалуйста. Рокудо согласно кивает и исчезает вместе с подростком, оставив все вопросы на потом, смутно начиная подозревать, что Савада Нана — та еще притворщица. — Джудайме?! — Гокудера явно в панике, но Тсуне сейчас не до него. Кровь хлещет ручьем и подросток боится представить, что случится, когда из него вытащат нож, который сейчас работал хоть какой-никакой, но пробкой, не позволяющей ему сдохнуть от шока. — Зверек, — руки Кеи теплые, немного дрожащий — все же не каждый день видишь, как из твоего любовника вытекает пол-литра крови за несколько секунд. — Немного расслабился, — хрипит будущий Десятый, благополучно теряя сознание, полностью и всецело доверяя своему Облаку позаботиться о себе. Тело Савады Тсунаеши — это приступ бешенства психопата-убицы, страдающего маниакальной шизофренией и обожающего кончать от каждого пореза своей жертвы. Именно к этому выводу приходит Рокудо, аккуратно проводя пальцами по застаревшим шрамам. Кея смотрит на Туман весьма недружелюбно, однако все равно не набрасывается на того, прекрасно понимая, что мудак с гетерохромией спас его любовника от весьма дерьмовой кончины. Остальные Хранители, за исключением Ламбо, которого вместе с И-Пин отправили спать, выглядят явно неловко и немного так дерьмово, будто бы только-только совершили свое первое убийство. Кея смотрит на эти зеленые лица и презрительно фыркает — сборище травоядных, никто из них не достоин его Неба. — Тсуна, — тихо-тихо зовет Хибари, кладя тому ладонь на грудь, пытаясь немного растормошить. — Тебе нельзя долго спать. — Я в курсе, — лениво тянет Небо и пытается приподняться, однако рука любовника удерживает его крепко на месте. — Нельзя, швы разойдутся. Уважай свое Солнце за столь кропотливую работу, — Савада согласно ложится обратно. — Братик, спасибо, что подлатал, — Сасагава как-то в ответ тихо блеет экстремальное пожалуйста, явно все еще отходя от количества крови, которое вылилось из его Неба. — Позволь мне убить ее, — это не впервой, когда Кея просит свое Небо об этом. — Нет, — это не впервой, когда Тсунаеши отвечает быстрым и категоричным отказом. — Упрямый зверек. — Все равно ведь любишь меня за это, — Тсуна тихонько смеется, за что и получает щелбан в лоб от любовника. — Люблю, — согласно кивает Облако, заставляя всех, кроме Рехея, охренеть от такого заявления. Пожалуй, Хибари, открыто признающийся кому-либо в любви это намного страннее, чем Тсунаеши с ножом под ребрами. Савада же страдальчески вздыхает, прекрасно понимая, что больше нет причин прятать от своих друзей хоть что-либо — все же некоторые его шрамы весьма красноречивы и сами по себе. Поэтому, вздохнув чуть поглубже, Тсуна признается, что у них с мамой с детства ведется игра — кто кого убьет первым. Нана, конечно, лидировала долгие годы по причине того, что Тсуна на тот момент все еще был карапузом. Однако сейчас счет у них практически сравнялся, и хоть она-таки сумела пырнуть его ножом сегодня, то он все еще лидирует на три очка вперед. — Хрен ей меня переплюнуть, — Тсуна явно находится сейчас в приподнятом настроении, несмотря на огромную потерю крови и зуд между ребрами. — Джудайме, кгм… Мне кажется, что подобное отношение Наны-сан к вам — это ненормально, — Ураган все еще бледен, однако аналитический ум не отключится из-за легкого приступа паники. — Разве? По мне так весьма весело, — Савада улыбается своим друзьям одной из самых счастливых своих улыбок, явно не собираясь сдавать мать полиции. Ну подумаешь ударила ножом раз. И похуже с ним вещи случались. — Может быть с ней поговорить? — предлагает Ямамото. — Нет, не говорите с ней, даже не приближайтесь к ней, — приказывает Небо, заставляя связь между ними гудеть от напряжения. — Пока она уверена в том, что вы не в курсе нашей игры, она не будет пытаться вас убить. Если не верите, что она на такое способна — спросите у Кеи, сколько раз она пыталась его убить. — По моим подсчетам со дня нашего с тобой знакомства она бросила в меня нож тридцать два раза, трижды пыталась подстроить мне несчастный случай с кирпичом на голову и сто тридцать два раза отравляла мой чай, — Кея умалчивает о том, что эта психопатка однажды пыталась его соблазнить. Пожалуй, этот случай навсегда останется только между ними — не стоит зверька пугать тем фактом, что его мать явная педофилка. — Это экстремально ненормально, — Сасагава рвет и мечет, желая то ли крови, то ли правосудия. — Братишка, разве ты не рад теперь, что я так и не смог затащить тебя к себе в постель? А-то пришлось бы с тещей-маньяком иметь дело каждый день, — Тсуна все же не выдерживает и смеется, наплевав на швы и рану. Лицо Рехея сейчас просто бесценно и так жаль, что нет с собой камеры. Однако Рокудо же Туман, может если его хорошо попросить, то тот сможет воссоздать это произведение искусства. — Джудайме! — Хаято краснеет что есть мочи и тут же начинает читать лекцию о правилах поведения в приличном обществе. — Знаешь, Гокудера-кун, если бы Кея так и не пробудил свое пламя, я бы и до тебя, и до Такеши, и до Мукуро добрался бы, — Тсуна выпускает собственное Пламя в пространство, снимая все ограничения, которые на себя поставил еще в детстве, здраво рассудив, что дедушка Тимотео мог еще раз приехать и лишить его силы. Густой рыжий туман заполняет комнату, заставляя многих Хранителей просто подавиться воздухом от такого зрелища. Пламя Тсунаеши, как и он сам, нежное, немного взбалмошное и до безумия жаждущее. Их Небо потратил всю свою жизнь на поиски того, кто любил бы его по-настоящему и постоянно. Поэтому, чуть-чуть почувствовав своих Хранителей, Тсуна начинал тянуться к тем, как мотылек к огоньку. И секс для него был самым быстрым и лучшим способом прочувствовать всех их, особенно когда подростки еще полностью не пробудили свои элементы. — Ку-фу-фу, Кё-чан спас меня от изнасилования, — Тсунаеши было не совсем понятно, был ли иллюзионист рад жертве своего товарища или же завидовал тому, проклиная за упущенный шанс. — Я никогда не против тройничка, — тут же уточняет Небо, решив прояснить ситуацию и не желая обделять свою семью любовью и заботой. — Ненасытный зверек, — Хибари сверкает глазами и зажигает свое пламя, подавляя любвеобильность Неба собой. — Весьма-таки, — Савада подмигивает своему любовнику, а потом во всю мощь своих легких требует у всех любви и ласки и вообще, он тут умирает, а ему еще никто даже стакан воды не предложил.***
Кольцо, заказанное у самого Талбота, уже как три года оттягивает карман брюк, заставляя сердце стучать в набат. Ладошки потеют, пальцы трясутся, в глотке пересохло и так хочется сейчас отменить все к чертовой матери, только вот чертова коробочка намертво прилипла к руке. Поэтому, чуть прокашлявшись, Тсунаеши все же открывает рот: — Выходи за меня? Его Хранители глупо хлопают глазками, лицо Рехея растягивается в понимающей улыбке, Реборн явно пребывает в шоке, как и Девятый с Советником. Где-то на задворках сознания слышится лающий ржач Занзаса, но Тсунаеши упрямо сжимает губы и встает на колено перед своим Облаком. — Прямо сейчас? — спустя несколько секунд все же уточняет Хибари, явно пытаясь сообразить, пошутил ли его зверек или же просто сошел с ума. — Можно и сейчас, я не против, только платья подходящего нет, — Тсуна судорожно выдыхает, все еще стоя перед любовником на колене, с протянутым кольцом, так и не получив ответ. Кея подходит к нему медленно, несколько секунд пристально разглядывает украшение, а потом из нагрудного кармана достает коробочку ярко-красного цвета, открывает ее и достает оттуда практически идентичное кольцо, разве что цвет камня немного другой — фиолетовый, в то время как у Тсунаеши оно отливает янтарем и золотом. — Ты мне нравишься и в костюме, — фыркает Облако и тянет свое Небо за руку, отбирает у того предложенное кольцо и надевает на Саваду свое. — Я пять лет предложение планировал, а ты все взял и засрал. — Вот такой вот я козел, — Савада весело улыбается, с удовльствием отмечая, что украшение, созданное Талботом, на пальце Кеи смотрится как влитое. — Ну, если вы экстремально закончили, то предлагаю уже начать эту чертову церемонию, — Рехей по-дружески хлопает молодых мужчин по плечам, а потом идет на выход, желая поскорее начать, чтобы вечером они все смогли отметить помолвку их сумасбродного Неба. — Чур я подружка невесты! — Рокудо бросается на своего замечательного босса, горя энтузиазмом. — Пожалуй, я даже знаю, какой подарок тебе сделать на нашу брачную ночь, зверек, — Хибари оттаскивает Туман от своего теперь уже жениха и, обхватив того за плечи, ведет вон из комнаты, туда, где пройдет церемония Наследования Вонголы. — И какой же? — Савада украдкой целует своего будущего мужа в щеку, наплевав на охающих и ахающих. — Тройничок, — Кея весело сверкает глазами и подмигивает рядом стоящей Нане, незаметно для всех показывая ей жест из трех пальцев. — Партнер на твой выбор. — Наконец-то! — восклицает Тсуна и тут же получает под ребра от Облака. Десятый Вонгола весело машет ручкой маме, которую пригласил на церемонию, наплевав на пожелания отца. Нана в ответ счастливо улыбается и Тсуна уверен, что в сумочке та прячет острый-острый нож, на который она сегодня наткнется чуть позже, предварительно упав с лестницы, а потом и с балкона на третьем этаже. Тсунаеши девятнадцать, когда он понимает, что их с мамой игре стоит прекратиться. Все же на своей свадьбе он эту овцу видеть не хочет.