So frightening, face whitening Fear that you can't reverse*
Янтарные яркие глаза, в которых читалось полное разочарование, смотрели точно сверху вниз. Они пронзали, заставляли нутро сжиматься в приступе страха, не оставляли и шанса на побег или удачный исход событий. Всё было давно предрешено, прошлое больше не имело значения, а итог этой битвы был изначально известен, только лишь один Чайльд не хотел верить в собственное поражение перед древнейшим Архонтом до сего момента. Он провалил миссию, предал чужое доверие, он оказался слабее, чем думал. Эта наивность и самоуверенность и стала его личным палачом и он, кажется, теперь был готов принять свою смерть. Смерть от рук того, кто когда-то ранее позволил ему ощутить настоящую свободу. Тарталья из последних сил концентрировался на фокусировании собственного взгляда: стоя на коленях перед недооценённым Богом, он то и дело жмурился, пропадая в секундном омуте бессознательности. Его оружие давно было изломано надвое и покоилось где-то в нескольких метрах от него — он всё равно не смог бы схватить его и успеть защититься. Его руки были в крови, как и вся одежда, что была перепачкана в крупных каплях, словно он только что не участвовал в ожесточённой битве, а неудачно разлил кувшин с акрилом. Нижняя губа также была разбита и он ощущал на своём языке яркий металлический вкус свежей крови, которую после ему иногда приходилось отхаркивать целыми сгустками. Маска, что ранее закрывала его лицо и позволяла принять иную форму, была расколота надвое, открывая весь правый глаз и небольшую часть левого. Он был измучен, обессилен и подавлен, он уже давно истратил свою предельную энергию и теперь ничем не отличался от простолюдинов. И даже Глаз Бога постепенно покидал его тело и вены, оставляя без стихийного преимущества. Чайльд знал, как жалко сейчас выглядит, но даже в такой момент он пытался приподнять уголки губ, изображая усталую, лишённую смысла и жизни улыбку. Всё было решено ещё до его появления в Ли Юэ и он прекрасно это понимал. Он видел, как его палач медленно приближается к нему, изящно держа одной рукой копьё за спиной: на нём не было и царапины, разве что пара капель запёкшейся крови на плече, которая была даже не его, а Чайльда, вероятнее всего. Он был особенно великолепен в этот момент — словно вокруг него исходило янтарное свечение, и Тарталья наконец смог понять, почему Боги так недосягаемы и так прекрасны одновременно. Чжун Ли действительно и безоговорочно мог называться могущественным Архонтом с безграничными знаниями, которых более никто, кажется, не сможет достичь и спустя тысячелетия. И осознание этого заставило Чайльда слегка поникнуть, опустив голову и взгляд вниз — ему было больно принимать тот факт, что он не смог и на шаг приблизиться к подобной силе, но одновременно он был счастлив попытать свою удачу в этой захватывающей битве. У него больше нет сожалений и страха. — Ты действительно думал, что сможешь выкрасть у Архонта его Сердце? — Тарталья больше не смотрел тому в глаза, он лишь слышал, как его противник медленно приближается к нему. И от этого холодок лишь сильнее пробегал по коже: не то от чужого бархатного голоса, что раздавался эхом по всему помещению, не то от настигающей погибели. — Ты недооценил меня, Чайльд. Тарталья молчал. Ему нечего было сказать, ведь он прекрасно понимал своё положение и смог принять поражение в этой неравной битве, которую и сам учинил. Ему было и стыдно, и тоскливо, и пусто, и, самое главное, он ощущал толику радости от того, что последним, кого он увидит в своей жизни, будет Чжун Ли. Тот человек, который позволил Чайльду впервые за всё время своего существования ощутить свободу. Ощутить себя человеком. Он был благодарен этому человеку и даже в последнюю секунду, что станет последней нитью меж жизнью и смертью, будет думать о нём и его благословении. Он был счастлив и благодарен. Когда Тарталья краем глаза заметил чёрные лакированные туфли мужчины, он уже стал машинально готовиться к тому, как из его тела и сосудов постепенно будет выходить жизнь. Он инстинктивно зажмурился, напрягаясь всем телом и сглатывая в последний раз; его пальцы и плечи пробила лёгкая, почти незаметная чужому глазу дрожь, однако мысли в это время были абсолютно пусты, и его смерть должна была пройти без сожалений. Он отсчитывал в голове секунды до конца, воображая, как его бездыханное тело падёт ниц, беспомощно распластавшись в огромной луже крови. Однако того, чего он с таким отчаянием ожидал, не последовало. Вместо холодного острия оружия на своей шее или спине он ощутил обратно противоположное: тёплая рука, спрятанная в кожаной перчатке, аккуратно обхватила подбородок Чайльда, заставляя того послушно вскинуть голову, вновь встречаясь с этими янтарными, наполненными знаниями, глазами. От этого касания он не ощущал ни враждебности, ни чужого желания стиснуть покрепче пальцы, ни других отрицательных эмоций. Только искреннюю надежду, тепло и заботу, которой Чайльда, кажется, лишили ещё в детстве. — Одиннадцатый Предвестник Фатуи, Чайльд Тарталья. — Архонт произнёс его имя настолько мягко и чётко, что Тарталье показалось, словно всё вокруг происходящее с ним было неким сном или забвением после настоящей смерти. Он боялся моргать и дышать, внимая каждому слову своего собеседника. И, кажется, даже в глазах Чайльда вспыхнул огонёк светлой надежды и веры. — Не хотел бы ты заключить контракт со мной? Не такого исхода битвы ожидал Тарталья. Он мог представить всё, что угодно: от обезглавливания и заточения, до иных приговоров, но никак не заключение договора с великим Архонтом в самом финале решающей битвы. Словно не минутами ранее Предвестник Фатуи пытался лишить Чжуна Ли его Сердца и наследия всё Ли Юэ. И, на самом деле, это был первый раз, когда он не понимал чужой мотивации и подобного рода решения, несмотря на своё мастерское умение видеть чужие намерения по одним лишь глазам. Кажется, невидимые оковы, плотно обрамляющие сердце юноши, стали постепенно рушиться. — Заключив контракт со мной, Гео Архонтом Мораксом, ты сможешь сам избрать свою судьбу. — Чжун Ли аккуратно опустился на колени, стараясь теперь быть наравне с Тартальей, тем самым выказывая уважение и равноправие двух сторон, что будут заключать договор, который в будущем решит чужой жизненный путь. Он давно не заключал подобных договоров с обычными людьми, однако он не мог оставаться в стороне и не дать второй шанс Чайльду, который когда-то помог безвозмездно и неоднократно ему. Какими бы ни были традиции, человечность для Гео Архонта была превыше всего, ведь каждый, независимо от происхождения и поступков, заслуживает получить ещё один шанс и изменить как себя, так и своё окружение. — Я знаю, что тебе необходимо и я дам тебе это. Отныне ты будешь свободен и никакие цепи не будут сковывать тебя, как делали это Фатуи. Теперь ты не будешь нести в себе ношу Чайльда.** Разбитая часть маски, что ранее оставалась на искалеченном лице Тартальи, была резко откинута куда-то прочь, заставляя юношу вздрогнуть и сильнее раскрыть глаза от неожиданности вперемешку с удивлением. Затем чужое лицо стало медленно приближаться к нему настолько, что их носы почти соприкоснулись, от чего сердце бывшего Чайльда пропустило с десяток ударов, а дыхание в одно мгновение сбилось. Он машинально прикрыл глаза, словно ожидая некого подвоха, однако почувствовал нежное касание чужих губ, которое затем вылились в чувственный, наполненный жизнью поцелуй, заставивший Тарталью инстинктивно приподнять руки, опустив их на чужие плечи. Он также ощутил, как его заключают в объятия, наполненные будто бы некой целебной и чудотворной энергией — словно все его раны стали постепенно заживать под натиском могущественной энергии Архонта. И как только поцелуй плавно перешёл из своей кульминации в долгожданную развязку, Тарталья ощутил, как его тело и веки тяжелеют, а разум постепенно накрывает пеленой, заставляя его медленно терять сознание.***
Крохотные солнечные зайчики играли на светлом лице, будто так и норовя вырвать юношу из крепкого сна. Он то недовольно жмурился и хмурился, то отворачивался, но вновь возвращаясь в прежнее положение, пока окончательно сон не покинул тело, позволяя бодрости занять его место. Поморщившись, юноша медленно приоткрыл свои заспанные глаза, тут же щурясь от слишком яркого солнечного света и пытаясь всячески прикрыть своё лицо то краем одеяла, то ладонями. Наконец, спустя пару минут, сознание окончательно вернулось к нему, как и воспоминания о произошедшем: смутные образы, заключение договора, янтарные глаза и глубокий голос. Было ещё что-то в закромах его разума, что-то очень важное, однако из раздумий его вывел чужой, но до боли знакомый голос: — С добрым утром, Тарталья. Добро пожаловать в новую жизнь.