Спой мне на прощание

— Ну, мне, вероятно, придется искать нового спонсора, — подытожил Чжун Ли, ни капли не смутившись с такой постановки вопроса. Тарталья даже внутренне возмутился, хотя его никогда не волновало количество нулей на его банковском счете. Все, чего он хотел добиться — он получал, а мора была лишь средством для достижения цели. Но в тот момент, фраза про спонсора кольнула его где-то внутри. —...по крайней мере, уезжаешь ты, а не Банк Северного Королевства, поэтому я найду, каким способом оплатить мои счета, — Чжун Ли сказал это спокойно, без каких-либо подтекстов и двояких смыслов. Но внутри Тартальи уже разожглось возмущение во главе со спесью. Спонсор? Способ оплатить счета? Возмущение в какой-то момент достигло предела и внезапно вырвалось задорным мальчишеским смехом: — Ахаха, о чем ты говоришь? Если ты не просто, так скажем, воруешь деньги из моего кошелька на свои уникальные хотелки, то ты еще не придумал способа оплачивать свои счета, а просто пользовался моей добротой! Не думаю, что в нашем банке найдется еще один дурак, который будет обеспечивать беззаботную жизнь Архонту на пенсии. — Так ты назвал себя дураком?.. — Чжун Ли сделал глоток порядком остывшего чая. Где-то на фоне рассказчик повествовал об Архонте, сразившем морское чудовище. — Остальная часть тебя не смутила? — Чайльд улыбнулся. — Дураком считается тот, кто безвозмездно оплачивает совместные походы на чай и напитки со своим бизнес-партнером и другом? — Ты меня вообще слушаешь? «Ты не обманешь меня, чудовище! — выкрикнул Властелин Камня, — Печати согласия не имеют надо мной власти! Он вонзил свое каменное копье в чудовище, терроризирующее весь его народ, а Кит изогнулся и издал отчаянный хрип, который цунами пронесся до самой гавани». — Все было не так, — тихо пробормотал Властелин Камня и улыбнулся краем губ. — Чем дольше я слушаю эти истории, тем сильнее они терпят изменения, уходя все дальше от истины. — Может быть, тогда сам расскажешь свою историю? Ты — любитель повспоминать то, что уже давно всеми забыто. Чжун Ли в очередной раз ловко перевел тему на короткий разговор. Безделье и бессмысленное общение — это то, что его избалованной архонтовой душе пришлось по нраву, будучи в оболочке смертного. С ним невозможно было поговорить серьезно, он всегда — словно скользкая рыба: съедет на менее значимые темы, расскажет в какое время суток лучше собирать чай для лучшего выдержанного пуэра, на какую гору взобраться, чтобы увидеть лучший рассвет в своей жизни, но никогда не станет обсуждать то, что ему неинтересно. — Моя история уже рассказана и переварена десятками поколений людей. Не стоит какому-то старику вмешиваться в череду мутаций слухов. Если люди запомнили эту историю так — значит в таком виде она имеет гораздо большую ценность, не так ли? — Моя история в Ли Юэ тоже скоро закончится, — внезапно для себя Тарталья ударился в сантименты, — и как люди запомнят меня здесь? Точно не лучшим образом. — Вы же Фатуи, вас нигде не запоминают лучшим образом, ты должен это знать. — Да, но призвать Осиала было не моим желанием, а вашим. И ради чего? Чтобы я сейчас поил тебя чаем и выслушивал, как после меня ты будешь искать другого спонсора? — Неужели тебя это так задело? — с последним глотком закончился и чай в пиале. На завершающем слове чашка ударилась об стол с легким звоном. — Давай вот что. Сходим прогуляться. Сегодня в океане отражается особый звездный рисунок — неплохой пейзаж, чтобы запомнить его перед отъездом. Развеешь заодно свои мысли. Тарталья выдохнул и встал из-за стола. В последние дни его восхитительный на жизнь настрой несколько поугас: то ли это была тоска от возвращения домой, то ли тяготы от того решения, на которое он был готов пойти, и которое в конечном счете даже не оправдало себя, то ли рядом стоящий мужчина в безукоризненном теле, который сейчас шлепает себя по карманам, намекая, что он снова забыл о деньгах, как части товарно-денежных отношений. Чайльд небрежно достал небольшой мешочек с позвякивающими монетами и поставил в центре стола, а затем молча вышел из заведения. В мыслях у парня закрутился ворох противоречивых идей. Его вечера в компании Чжун Ли давно уже вышли за рамки бизнес-партнеров, ему просто доставляло удовольствие находиться в компании Гео Архонта, слушать ничего не значащие для него истории. В конце концов, за исключением Путешественника, Чжун Ли стал единственным человеком, с которым можно было просто поговорить вне боя. Такое времяпрепровождение было для Чайльда в новинку и чем-то напоминало ту самую рыбалку с отцом из детства — когда вы сидите в полутишине, а отец периодически рассказывает интересные истории из своей жизни, либо учит мудрым наставлениям. Сейчас же Чжун Ли в полутишине мог рассказывать с упоением про все что угодно, ведь его жизненный опыт развил в нем невозможный для человека утонченный вкус. Находиться рядом с ним было сродне компании из совершенно другого мира, мира, в котором нет буйного течения реки, как у Тартальи, а есть лишь стоячая вода пещерного озера с цветущей Родеей, которая облагородила ее до кристально-сияющей чистоты. В своих мыслях Тарталья потерял, в какой момент он дошел до пляжа с бормочущим на фоне Чжун Ли про звездный рисунок, отраженный в воде. Из задумчивого потока его выбила звездная ракушка, споткнувшаяся об носок ботинка. Он наклонился, чтобы взять ракушку в руки, чем обратил на себя внимание спутника. — Эти звездные ракушки… Они здесь не самые лучшие. На отмели Яогуан их больше и они сильно крупнее. Это связано с тем, что… — Мне понравилась именно эта ракушка, — возразил Тарталья. — Твой мир делится на «самое лучшее» и «все остальное», но в моем мире вещи обретают свою любовь по неким стихийным чувствам. — Ты говоришь слишком романтично. На тебя так пейзаж повлиял? — Нет, просто задумался. Может ли считаться эта ракушка лучшей, если она мне понравилась? Или, не имея благородного происхождения, она достойна лишь валяться под ногами? — В зависимости от контекста поставленного вопроса… Даже в простых вещах иногда есть нечто прекрасное, — Чжун Ли немного понизил голос, словно сомневаясь, действительно ли он так считает. — Некоторые обыденные предметы могут приносить неимоверную пользу, а какие-то становятся отполированы временем и обретают особую значимость благодаря пережитой истории. «Разговор все еще о ракушках?..» — внезапно задумался Тарталья, не осмелившись выразить это вслух. Вся его задорность и дикость действительно испарилась в этот вечер, поддавшись влиянию Чжун Ли. — Ты изменился в лице, — мужчина не оставил это без внимания, и Тарталья отвернулся в сторону океана, словно смутившись. Тем временем Чжун Ли сделал всего лишь шаг навстречу, оказавшись необычно близко, но все еще удерживая приемлемую дистанцию между друзьями, однако находящуюся уже на грани, чтобы быть нарушенной. — Это из-за предстоящего отъезда? — продолжил он, — Ли Юэ действительно имеет особое влияние на приезжих. Он словно увлекает в свои объятия и вдыхает в людей чувство прекрасного. От необычайных видов Заоблачного Предела до Деревни Цинцэ — все это может вскружить голову неподготовленному путнику, ведь все мои земли — это место с необычайно романтичной историей… Чжун Ли хотел рассказать что-то еще, но из его груди словно выбили воздух, резко окружив объятиями. Сильные руки Тартальи оказались на его спине, вжимаясь пальцами в пальто, а сам парень притихши дышал, спрятав лицо в складках одежды. Чжун Ли не мог понять, какое чувство он вдруг испытал: было ли это удивлением, или неожиданностью, или он вовсе ничего не испытал, словно произошло что-то закономерное. Он продолжал стоять, никак не ответив на тяжелый хват Чайльда, и лишь лунный свет купался в его золотых глазах, обращенных к океану. Первым заговорил Тарталья. Он отступился, но не отпрянул. Просто отошел, медленно убрав руки и повернувшись в сторону луны: — Странное чувство… Будто бы мне было это необходимо прямо сейчас, — он говорил медленно, но неразборчиво, словно пережевывая слова. — Ты, вероятно, очень скучаешь по родным, — холодно ответил Чжун Ли, — я не могу разделить с тобой это чувство, у меня не было дорогих мне людей… очень давно. Но я могу тебя понять. Мне легко уловить вашу человеческую грусть. Она витала еще с самого начала нашего вечера, когда ты спросил меня, кто будет оплачивать счета после того, как ты уедешь. — Я спросил это не потому, что мне было грустно, — нахмурившись, ответил Тарталья. — Вы, Архонты, не можете умереть от старости, а потому вам неведомо, что люди чувствуют, прощаясь. Задумался я вовсе не из-за того, что скоро встречусь с родными. «А потому, что не смогу больше видеть тебя», — пронеслась подлая мысль в голове Тартальи в завершение. Стоило ли ему говорить, насколько он привык баловать этого отрешенного от мира старика в теле молодого мужчины, и что каждая встреча все сильнее навязывала ему чувство, будто он владеет этой ситуацией? Стоило ли ему говорить, как самодовольство от того, что он может просто взять и заплатить за своего друга сменялось чувством, будто он делает это не потому, что они друзья? Он проникся этой иллюзией, будто бы может делать Чжун Ли сколько угодно приятно именно таким образом, подпитывая его чувство прекрасного и обеспечивая ему все, лишь бы его жизнь в теле смертного была только лучше, и его бриллиантовое чувство вкуса не угасало, подчеркивая в нем все его достоинства. Достоинства как у дорогой птицы, которую можно бесконечно созерцать. — Вот как… Вероятно, мне действительно нужно узнать смертных чуть получше. Не могу тебя отправить домой в таком поникшем виде. Ты же не против еще пройтись? — Нет, — согласился Чайльд. Ему, как воину, длинные прогулки не были в тягость. Он подобрал ракушку, из-за которой вообще начался весь этот разговор, и пихнул ее себе за ремень. Молодые люди шли в среднем темпе. Вокруг сияли светлячки и пели цикады, а это означало, что они все дальше отдалялись от столицы в сторону пригородных домиков.

***

— Мы пришли, — Чжун Ли распахнул тонкую деревянную дверь. — Это мой дом. В нос ударили очень легкие, тонкие ароматы парфюма, похожие на те, чем обычно пах Чжун Ли. Тарталья никогда не обращал внимание на запах духов до этого момента. Его грубый нюх не мог различить всего шлейфа, базы или подтона, но зато он определенно понимал, что аромат был подстать самому Архонту — утонченный и дорогой. В приглушенном свете домашних фонариков обстановка дома казалась необычно аскетичной. Словно говорила о том, что хозяин этого места крайне мало проводит времени дома и держит здесь только самое необходимое. В интерьере преобладало большое количество благородного дерева, а угол главной комнаты скромно украшали небольшие безделушки, определенно стоившие целого состояния в виду своей богатой истории. — Я подумал, что нехорошо будет возвращаться вновь в какой-либо ресторан в такой час. Могу угостить тебя чем-нибудь. У меня есть одуванчиковое вино, которое когда-то прислал мне мой старый друг. Ты ведь никогда не был в Мондштадте? Эта страна славится необычным вином из одуванчиков, а эта бутылка — из лучшего сырья с винокурни «Рассвет»… Я хранил ее для особого случая, чтобы разделить с кем-либо. Признаться, я сам не очень люблю вино из одуванчиков, но тебе вряд ли доведется… — Хорошо-хорошо, остановись, — перебивать собеседника было неприлично, в своей семье Тарталья мигом бы получил неодобрительный взгляд от отца. Однако сейчас его совсем не беспокоила история одуванчикового вина из некоего Мондштадта, в котором он, конечно же, не был. Зато была Синьора, которая цепочкой воспоминаний напомнила Тарталье о том, что его втянули не в самые приятные события. — Просто вино? Без закусок? — К сожалению, об этом очень неприятно говорить, и уж тем более немыслимо думать, но закусок, составляющих хорошую пару к вину из одуванчиков, у меня как раз-таки и нет. Лучше отсутствие достойного дуэта, чем испорченное соседство, не думаешь? Тарталья пожал плечами. Он не думал. Просто молча наблюдал как светлое, почти прозрачное вино льется ему в бокал ровно на треть, а сам Чжун Ли делал это с таким необычайным этикетом, что он невольно засмотрелся на руки, держащие бутылку, на тонкие пальцы, придерживающие ее дно. Затем его взгляд перескользнул выше, к лицу, сосредоточенному и холодному. На его тонкие, вытянутые в струну, губы, идеальные острые черты лица и золотые глаза, обрамленные красным рисунком, символизирующим его божественное начало. Руки Чайльда невольно сжались в кулак, а сам он напрягся, пока напряжение не выпрыгнуло из его тела с тихим звуком поставленной бутылки на стол. — Ну, что ж, надеюсь, твое пребывание в Ли Юэ оставит у тебя лишь прекрасные воспоминания. В конце концов, ты же неплохо проводил время вне своего рабочего долга? — Чжун Ли слегка приподнял бокал над столом, подразумевая тост, а Тарталья слабо ударился своим бокалом об его. — Это все больше напоминает свидание, — язык Чайльда оказался быстрее его самоконтроля, хотя эта черта, скорее, присуща Скарамучче, а потому он быстро запил свои слова вином, будто бы рассчитывая, что собеседник его не услышал. — Я бы и не заметил, если бы ты не сказал, — уголок губ Архонта дернулся в еле уловимой улыбке, нарушая его холодную симметричность лица. Было ли это очередным его хитрым планом заманить Тарталью в ловушку, из которой он не смог бы выбраться? Это было бы слишком жестоко, тем более, что однажды он уже провернул нечто подобное. — Просто хотелось отблагодарить тебя за совместно проведенное время перед тем, как ты уедешь. — Благодарность в виде вина из одуванчиков? Или звездного рисунка в океане? — впервые за вечер с момента посиделок в чайном доме Тарталья хихикнул в своей привычной мальчишеской манере. Вино легкой ненавязчивостью ударило в голову, позволив на время отпустить озабоченность и тоску. — Разве ты не хотел бы провести последние дни не в одиночестве или рабочих заботах? — Действительно, не хотел бы. Но я бы и не хотел чувствовать себя неуютно, будто бы меня пытаются склеить в последний день нашей дружбы, — Тарталья покрутил бокал и вызывающе посмотрел на Чжун Ли, ожидая, как он ответит теперь. Его смелость и самодовольство начали возвращаться. Не должно воину раскисать по пустякам. Дашь слабину — и твое тело будут поедать крысы. –…Так тебе неуютно? — Чжун Ли нахмурился, потупив взгляд в бокал. Его не проймешь человеческими эмоциями и, уж тем более, невозможно вогнать в краску, однако он на момент потерял мысль после такого заявления. — Разве не ты два часа назад обнимал меня на пляже, все крепче сдавливая пальцами мое тело и дрожал? Думаешь, мне было уютно в этот момент? — Это была минутная слабость, — отмахнулся Тарталья. — Мне показалось, ты это понял. — Минутная слабость, значит, — Чжун Ли хмыкнул, — Разве для проявления слабости достаточно минуты? Ты либо не даешь слабину никогда, либо ты уже погряз в ней. Не тебе ли об этом знать? Разговор проходил хоть и в спокойном тоне, но начинал напоминать какие-то растлевающиеся угли, словно каждый решил выплеснуть свое неудовлетворение ситуацией, и теперь под воздействием вина имеет право поделиться тем, что было на уме. Первым нарушил этот барьер Чайльд: — Я дал слабину, когда впервые за тебя заплатил в неформальной обстановке. — Так тебя все-таки беспокоит мора? Ты заводишь уже третий раз этот разговор за сегодня. Ты хочешь оплаты? — Нет, хочу честности от тебя. Ты считаешь меня просто спонсором и после моего отъезда так же легко найдешь себе нового? — Ты же знаешь правильный ответ, — теперь же Чжун Ли действительно улыбнулся, полностью стерев с себя каменное лицо. Тарталья же говорил то ли с раздраженностью, то ли с подковыркой. Неизвестно, злил его этот разговор или скорее забавлял. Настолько бахвалистому и вечно довольному человеку, как он, было бы не с руки злиться из-за моры. В действительности в нем заиграла жажда отыграться за неосторожно брошенные слова в чайном доме. И вскоре он уже знал как. Он молча отставил бокал подальше от края стола и резко встал, а затем мягко заходил по комнате. Чайльд прошелся до угла коллекции диковинок, которые заприметил еще как только вошел. Он взял в руки одну из штук и начал крутить ее, осматривая со всех сторон. — Это тебе тоже… спонсоры… оплатили? — Тарталья сквозь зубы проговорил это слово, будто бы оно было отвратительным на вкус и его хотелось либо поскорее проглотить, либо побыстрее выплюнуть. — Ох, не совсем. Часть я забрал из ритуального бюро, часть нашел у антикварщика, который отдавал, по его мнению, мусор, ну и подобные мелочи. Я умею получать необходимое и без спонсоров. — Чжун Ли сделал глоток вина. — Но, как ты верно мог подметить, все эти вещи обладают серьезной исторической или личной ценностью. Его спокойная уверенность, будто бы он обсуждает что-то не из рамок вон выходящее, раздражала. — Ты невозможен в таких разговорах, — выдохнул Тарталья с толикой злости. Он поставил какой-то камень, испускающий мягкий лунный свет, на место, и вернулся обратно за стол. Однако на месте было усидеть тяжело, в связи с чем он взял бокал и вновь встал со стула, обойдя стол и пройдя за спину Чжун Ли. Чайльд повернулся спиной к нему, скрестив руки и отпив из бокала. — Чем обычно занимаются Фатуи, помимо дипломатии, знаешь? Должен знать, — Чайльд усмехнулся. — Вы также владеете сетью банков, разбросанных по всему Тейвату, не так ли? — Чжун Ли ответил в своей манере всезнайки, что только раззадорило Тарталью. — У нас также есть свои агенты по… выбиванию долгов. — Коллекторы, значит, — кивнул Чжун Ли. — Обычно Предвестники не занимаются долгами простых работяг. Для этого у нас есть подчиненные. Но ты, мне кажется, прилично задолжал, — Тарталья наконец развернулся к спине Чжун Ли и провел пальцем в перчатке по его острому плечу. Совсем легко, но мужчина определенно почувствовал это прикосновение. — Как Бог Контрактов, я никогда не оставляю свою часть контракта невыполненной. Но мы с тобой ничего не заключали. — О, нет, — Тарталья перешел на тихий, предвкушающий голос. Он наконец понял, что тревожило его весь этот вечер: он только вкладывался, но кроме созерцания больше ничего не получал. Разве можно это так оставить и не воспользоваться возможностью окупить свои старания? — Мне не нужно, чтобы ты возвращал мне мору. У меня ее в избытке. Но кое-чего, действительно, не хватает. На заключении фразы Чайльд наклонился через плечо Чжун Ли и поставил опустошенный бокал на стол. Его лицо в этот момент оказалось чудовищно близко к лицу Архонта, что он даже на секунду почувствовал ровное и ничуть не смущенное дыхание того, кого он называл сенсеем. Чжун Ли, хотя и только привыкал жить в теле смертного, за свои годы существования все же кое-что чувствовал. Например, когда разговор выходит из-под контроля. Это крайне гнетущее и ошеломляющее чувство, давно покрытое пылью веков. Со времен Войны Архонтов он не ощущал подобного отвратительного момента слабости, в которой только недавно упрекал своего друга. Его каменная стойкость пошатнулась и покрылась сетью трещин. Он был не готов. Чжун Ли встал, а Тарталья не стал ему препятствовать. Сидеть стало неуютно, ему резко стало не нравиться находиться ниже своего собеседника, и в желании получить контроль над тем, что вот-вот не удастся сдержать, он сравнялся по росту с Тартальей и встал едва ли на полшага от него. Тишина нарушалась только цикадами за окном и редким пением ночных птиц. В полумраке два молодых человека обдумывали свои последующие ходы, словно на шахматной партии. Неосторожный ход — и соперник поставит «шах», загоняя второго в шаткое положение. — Так чего ты хочешь? — вкрадчиво спросил Чжун Ли, всматриваясь в лицо друга в полумраке. Его глаза, как обычно, ничего не отражали, даже оконный лунный свет. Сентиментальность Тартальи улетучивалась с каждым глотком вина, и сейчас, как ни странно, оно же подействовало на него благоприятно — он вновь вспомнил, кто он есть: прямолинейный, всегда получающий свое; воин, который дорожит чувством схватки и наслаждается приливом адреналина, особенно если соперник был на равных или даже сильнее его. Сейчас молчаливое противостояние напоминало дуэль, не взявшуюся из ниоткуда — чувство неудовлетворенности в Чайльде росло с первого дня, просто он его, ввиду своей беззаботности, не замечал, а обольстительный Чжун Ли ловко обводил его вокруг пальца, оставаясь всего лишь другом. И что могло быть лучше, чем получить трофей, о котором он втайне мечтал? «Правильно ли я делаю?» — Тарталья может и хотел бы подумать нечто подобное, но сейчас его разум был затуманен перебродившими одуванчиками и животными чувствами. Сердцебиение учащалось с каждой фантазией, а мысль о том, что подобное не входило в планы Чжун Ли, только разогревала его и заставляла раз за разом сравнивать это с подготовкой к бою. Бою, из которого он непременно выйдет победителем, вложив перед этим всю свою силу и дуэльный опыт. Их противостояние друг напротив друга не продлилось долго, хотя, вероятно, в головах обоих оно тянулось вечно. И, как полагается в дуэли, нападающий вырывает инициативу первым. Тарталья притянул к себе Чжун Ли и вполне резко прикоснулся к его тонким невероятным губам. Его руки встретили сопротивление в напряженной спине сенсея, а потому он, вместо дальнейшего поцелуя, укусил того за нижнюю губу, заставив Чжун Ли приоткрыть рот и дернуться ближе в объятия Чайльда от неожиданности. Тарталья воспользовался сей возможностью и вторгся, словно за Печатью Согласия в чайный дом когда-то, в рот к Чжун Ли, пробился сквозь напряженные губы языком и принялся лизать губы, чередуя это с легкими, но ощутимыми укусами, намереваясь продолжать. И свое Согласие он получил. Чжун Ли даже не успел подумать, хотя он определенно думал, но предполагал ли, что этот настырный парень прямо сейчас вторгнется в его личное пространство таким наглым образом? Он верил, что он хорошо знает Чайльда, и что сейчас он действует в рамках своего характера, но действительно ли он ожидал нечто подобного? А не он ли сам форсировал эти события с первого же дня, принимая любые знаки нейтрального, казалось бы, для чужих глаз, внимания, и раскрываясь с разных сторон, как дорогая и необузданная птица? Не хотел бы ли он подобного опыта в качестве смертного, и не потому ли его другом стал именно беззаботный и, в то же время, жесткий парень из Предвестников, в ком текла молодая, горячая кровь? Чжун Ли поддался и несколько расслабился в руках Чайльда, упершись тому ладонями в грудь, как будто намереваясь в любой момент отстраниться, но он тем не менее отвечал на каждое движение в поцелуе, позволив захватить власть Тартальи над ним. Чем больше он отпускал ситуацию, как он и мечтал делать на пенсии, тем больше их поцелуй напоминал танец идеально заточенных, схлестнувшихся в схватке оружий. В комнате витал кисловатый запах вина и остаточный аромат парфюма из шелковицы. "Шелковица?" — Тарталья внезапно для себя узнал этот запах. Разве Ин Эр не говорила, что из шелковицы делают женские духи? Он вспомнил этот аромат, который нес на себе Путешественник после подготовки к Церемонии Прощания. И мысли его одолели, вслед за чем Тарталья немного потерял напор, отчего Чжун Ли остановился, все же мягко отстранив парня от себя. Они столкнулись взглядами и обнаружили друг у друга раскрасневшиеся щеки и прилипшие к лицу волосы, а сбивчивое дыхание обоих шло невпопад. Тарталья обхватил лицо Чжун Ли, чуть наклонив его под себя, будто принуждая Чжун Ли уменьшиться, стать ниже, показать свою главенствующую роль. Бывший Архонт не понимал, почему он ему не сопротивляется, почему Бог Камня сейчас чувствует себя ведомым, но разве это не то самое чувство, которое он желал испытать, надев на себя обличие смертного? Чайльд провел пальцами по слипшимся от слюны губам Чжун Ли и обнаружил на пальце капельки крови. «Перестарался», — подумал он. В битве он сражался тем интенсивнее, чем жестче встречает отпор. Видимо, для секса он мог бы использовать то же правило. Но Чжун Ли не слишком-то и сопротивлялся, что заставляло Тарталью слегка остыть. Однако оттолкнуть прямо во время поцелуя?.. — Ты намерен не продолжать? — Тарталья спросил строго, с каким-то внутренним самодовольством. — Ты меня удивил. Тебе бы нашлось место среди моих трофеев, как особенный экземпляр… — Чжун Ли не высвобождался из сжимающей его лицо руки, но и не спешил сближаться. Чего?! Никто не осмелился бы ему сказать такое в лицо. Тарталья тяжело дышал. Ему казалось, над ним вновь насмехаются. Не раздумывая ни минуты больше, он развернул Чжун Ли к столу и припер его к нему своим телом, одновременно силой притягивая его лицо для поцелуя. В этот раз он не думал о том, что перестарается. Его внутренняя адреналиновая агрессия играла с ним злую шутку — чем сильнее ты распаляешь воина, тем большие плоды ты пожинаешь. Бокалы на столе звякнули. Одной рукой он стремительно стал снимать пальто Чжун Ли, сжимая его и оттаскивая, не переживая, вдруг этот утонченный и изысканный материал не потерпит такого грубого обращения. Чжун Ли же, напротив, мягко дергал плечом, осознавая, в каком положении он находится и что ждет его дальше, но именно в эту минуту он думал только о том, лишь бы грубые закаленные в битвах руки Чайльда не распустили его одежду по швам. Проще было слегка помочь ему снять с себя одежду, но сенсей был заперт между столом и навалившимся телом. К тому же, Тарталья поставил ногу так, чтобы приблизиться к его паху, и нога находилась слишком близко, что любое движение тела вызывало неизбежное трение, отчего уже изрядно напряженный член отзывался на любое касание толчками. Он уперся в стол руками, чтобы окончательно на него не упасть. И Тарталья не сбавлял темпа, а, напротив, вжимал того все сильнее, прижимая ногами, туловищем, целовал и тяжело дышал ему в лицо. Он расправился с пальто, однако на Чжун Ли все еще было много одежды — тонкий коричневый жилет и потрясающе мягкая и воздушная рубашка. Тогда как Тарталья, не привыкший из-за своего разгильдяйства застегивать форму на все пуговицы, мог остаться без пиджака и рубашки винного цвета всего за пару движений руки. Их поцелуй длился столь долго, что у Чжун Ли стало перехватывать дыхание, и Тарталья наконец дал ему передышку, начав перебирать пальцами пуговицы на жилете и рубашке. Он делал это нервно, отчего пальцы соскальзывали и не слушались, в то время как Чжун Ли скользнул рукой под съехавший пиджак прямо по обнаженной полоске живота. Он встретил под рукой напряженный худой торс с крепкими мышцами. При том кожа не была идеальной, в отличие от него: то тут, то там под подушечками пальцев встречались неровности и шероховатости — его шрамы, свидетельствующие о сотнях или даже тысячах тренировок и битв. Такой рельеф был подобен пережившему тысячелетия куску янтаря: потертый, в сколах и царапинах, но твердый и отпечатавший в себе многовековую историю. И тут только Чайльду пришло в голову отбросить свои перчатки, как это уже сделал Чжун Ли мгновения назад. Его раздражало, что он все еще не может добраться до нежной кожи Архонта, справиться с пуговицами, а его руки дрожат как у аматора, только-только взявшего в руки деревянный меч. Блуждание руки Чжун Ли по его животу подстегивало все сильнее и заставляло быть все нетерпеливее, а в штанах стало уже настолько тесно, что было крайне тяжело дышать. И тут ему поддалась последняя пуговица жилета, и преградой лишь оставалась мягкая рубашка молочного цвета. Ровно в этот момент рука Чжун Ли выпорхнула из-под пиджака парня и скользнула ниже, даруя очень мягкое прикосновение его члену сквозь брюки. Тарталья на секунду замер, будто бы он совсем не этого ожидал. Теплый вихрь концентрированной точкой пронесся вдоль всего его тела к голове, отчего он толкнулся ногой в Чжун Ли, так же прижимая его член, и сам он жадно впился в шею мужчины, оставляя на ней наполненные желанием отметины, обводя все рельефы языком и кусаясь. Первоначально он хотел лишь смотреть, но сейчас, дорвавшись до этого прелестного, ничем не запятнанного тела, он намеревался его будто бы испортить, осквернить, оставить след. Хоть однажды была ли у него в голове смелая мысль, что он сможет трахнуть Бога? Тот Чайльд, что испорченный Бездной парень, намеревающийся положить всех противников к своим ногам, даже Чудовищ из Бездны, даже Богов из Селестии, он никогда не думал над тем, что положить к своим ногам можно и таким образом. Это не было его даже мечтой, оставаясь где-то за кадром, но разве возможно не заводиться все сильнее от мысли, что подчинить себе Богов можно не только в бою? И когда с рубашкой было покончено, Тарталье открылся потрясающий вид, который стоил всех затраченных усилий — тело себе Архонт выбрал что надо: игра света и тени создавала причудливые узоры на рельефном, но стройном торсе Чжун Ли, безукоризненно чистом, без единого несовершенства. Оно выглядело столь идеально и молодо, что даже невозможно сказать, что носителю этого тела более шести тысяч лет. Словно подчеркивая свое совершенство, Чжун Ли слегка выгнулся навстречу Тарталье, а тот начал целовать его сосок, обводя языком ореолу и прикусывая с разных сторон. Его рука гуляла по груди, талии, плечам, то прижимая к себе, то наоборот отпуская, словно давая себе короткую передышку, лишь бы не испортить самого главного. Он хотел чувствовать его кожу каждой частью своего тела, всеми пальцами, а потому не упускал ни единой детали, оставляя разгоряченные отметки и слушая под собой сбивчивое дыхание партнера. Чжун Ли же оставался в некоторой степени пассивен. Он скорее был сосредоточен на собственных ощущениях, будто бы даже смешанных с некой тревогой. Было невероятно тяжело отдаться в контроль другого человека. Это то, что противоречило ему, как Архонту, но он твердо убеждал себя, что теперь он простой смертный, и может позволить вкусить себе все радости этой жизни. Его рука скользила по штанам в районе члена Тартальи, то неловко перескакивая на живот, то вновь потирая выпирающий бугор. Он метался как птица в клетке, не зная, правильно ли то, что он отдает инициативу, и то ли это, чего он хотел. Прикосновения Чайльда топили его в каком-то омуте сомнений и возбуждения, отчего он порой сопротивлялся на излишне дерзкие движения, и каждый раз чувствуя, как Чайльд прижимается ближе — хотя казалось бы, куда еще ближе, — он шумно выдыхал, не зная куда себя деть. Наконец, Тарталья отступил. Он отшагнул от Чжун Ли, а тот, облокотившись о стол, выгнул брови в вопросе. — Я бы и рад трахнуть тебя на столе, но он низковат, — виновато сказал Чайльд. На самом деле, смена обстановки была лишь причиной немного перевести дух. Он чувствовал, как месяцы воздержания негативно влияют на него. И хотя схватки для него были подобны сексу в формате получения удовольствия, он остерегался того, что кончит, не успев начать. И тогда Чжун Ли, хмыкнув, ухватил его за шарф спереди — подумать только, Чайльд до сих пор был при полном параде, за исключением перчаток, — и повел в спальню, где их уже ожидала подготовленная ко сну кровать. Пока Чжун Ли вел его, Чайльд успел оценить крепкую задницу сенсея, которую он всегда прятал под полами пальто. — Не стыдно прятать такую красоту? — Тарталья издал смешок. — У Богов нет стыда. Ровно как и остальных чувств, присущих смертным, — Чжун Ли внезапно ответил слишком серьезно, чем того предполагала обстановка. — Зато Боги научились врать. Кое-какие чувства ты испытываешь прямо сейчас. До кровати оставался всего лишь шаг, как Чайльд отцепил руку Чжун Ли от себя и сам же выбрался из пиджака, оставив, однако, рубашку. Он развернул Чжун Ли к себе, притянул будто бы за поцелуем, и когда несколько опешивший от такой резкости сенсей заглянул в его глубокие глаза, оттолкнул его к кровати и навис сверху. Сам того не понимая, Чжун Ли залился краской. Его и без того раскрасневшиеся щеки сейчас буйно пылали, а тем временем Тарталья уже расстегивал ему ремень и стягивал штаны вместе с трусами, высвобождая наконец то, на что уже давно хотел посмотреть. Его встретил стоящий колом член, ни капли не уступающий в идеальности всему остальному телу, однако несмотря на безумно возбуждающий вид едва ли не той скалы, что перебралась из Заоблачного Предела прямо в штаны Чжун Ли, Чайльда интересовали те упругие ягодицы, на которые он так обратил внимание. Боевая агрессия сменилась трепетом, ведь он даже в самых диких фантазиях не заходил так далеко, и он начал целовать живот, ласкать задницу и ноги, намеренно раздвигая их шире, пройдясь языком по всем впадинкам живота и порой перекладывая руку на его член. Будучи эгоистичным парнем, когда дело касается желаемого, Тарталья не давал Чжун Ли и шанса быть удовлетворенным прямо сейчас, как будто намеренно забывая доставить ему удовольствие, обходясь лишь легкими касаниями или трепетными сжиманиями. Сенсей же только закатывал глаза и тяжело дышал. Он откинулся на кровать, окончательно перестав понимать, что происходит. В его золотых глазах перестало отражаться сомнение. Все, чего ему хотелось — это удовлетворения, которое издевательской ноткой не наступило бы и через пять, и через десять минут, потому что Тарталья, наконец, дорвался до той дорогой птицы, в которую вкладывал все свои средства, которой любовался, но теперь, когда она расцвела в своей золотой клетке, он хотел, чтобы она спела ему самую сладкую песню. Один палец, смоченный — как неправильно и неизысканно — в слюне, скользнул между ягодиц Чжун Ли, нащупав сжавшееся от напряжения анальное колечко. Тарталья медленно надавливал вокруг, заставляя Чжун Ли расслабиться, пока не ощутил уменьшающееся сопротивление и не вошел внутрь. Но слегка, даже не наполовину. Путь внутрь оказался слишком тесен. Тарталья нежно наклонился к Чжун Ли и принялся целовать его мягче, не кусаясь и не торопясь, чтобы тот почувствовал расслабление. Он целовал грудь, шею, щеки и плечи, пока не встретился с губами Чжун Ли и не подарил ему самый сладкий и нежный поцелуй, который мог. Он был таким медленным и приторным, что все нутро Тартальи заныло от изнеможения, а Чжун Ли поддался ему на ласки и позволил войти. Тогда он стал медленно двигать пальцем, раскрывая сенсея и давая привыкнуть, а Чжун Ли, вместо тяжелого дыхания, наконец издал короткий, но ласкающий слух стон. Он был выше его привычного голоса, отчего это звучало так непривычно и необычно. Тарталье хотелось ускорить темп, занять вновь позицию грубого и напирающего нападающего, но он держал себя в руках — ведь он уже добился своего, наблюдая, как тот самый Властелин Камня прямо сейчас извивается под ним и поддается на каждый толчок внутри его ануса, старается сдерживать свои развратные стоны, но у него это совсем не получается. — Так дело пойдет быстрее, — сделал вывод Тарталья вслух, слегка отстранившись. Его глаз Бога сверкнул слабым блеском, а внизу живота Чжун Ли образовалась голубая метка из трех лепестков. Вмиг Чжун Ли почувствовал, как его наполняет какая-то необычная влага, и это, по какой-то причине, не было водой в обычном понимании. Она словно была менее текучей и даже имела форму. — Это так… ты… — ему было тяжело говорить из-за прерывающегося дыхания и прилившей крови к голове, но он не мог оставить эту деталь без внимания, — призываешь… свое оружие? — Обычно метка позволяет сделать тело врага более податливым для воды, — объяснил Тарталья, — Еще я пользуюсь Гидро клинками, и потому умею материализовать воду в удобный для себя инструмент, — он хмыкнул в привычной манере. — Никогда не думал, что буду пользоваться своей силой таким образом. Жидкость, по мановению Тартальи оказавшаяся в анале Чжун Ли, действительно приятно растекалась и расслабляла его сильнее. Удобный любовник — тот, у которого есть всегда с собой смазка. Наконец, в Чжун Ли проникли еще пара дополнительных пальцев, постепенно подводя процесс к самому вкусному моменту за сегодняшний вечер. Тарталья уже с трудом терпел. От обильно выделяющейся смазки из его члена даже намокли брюки, а Чжун Ли не видел этого, потому что прямо сейчас стонал от того, как его бизнес-партнер трахает его пальцами и не мог рассредоточиться на собственных ощущениях. Тарталья вышел и, наконец, стянул брюки, поняв, что этого достаточно. Ракушка, закинутая за ремень, покатилась по полу вместе с рухнувшей на пол одеждой. Чжун Ли приподнялся на локтях. Он был весь растрепан, лицо помято, а губы обкусаны. На плечах и шее сияли красные укусы, а грудь тяжело вздымалась. Длинный хвост едва не рассыпался от съехавшей резинки. Совсем иная картина, нежели в начале. То, что Чжун Ли чувствовал рукой, сейчас представало перед ним — крепкое молодое тело, закаленное бесконечными тренировками, испещренное шрамами и царапинами. Было необычно смотреть на такой яркий контраст между ними, хотя и ментально все было абсолютно наоборот. И, конечно же, крепкий молодецкий член, с, на удивление, аккуратной головкой, который то и дело вздымался и подрагивал, будто бы нетерпеливо жаждущий своего. И тут Чжун Ли сделал то, чего бы сам от себя никогда не ожидал — он подвинулся к Чайльду на край кровати и припал губами к его сочному, наполненному жизнью члену, желая доставить ему удовольствие. Волосы то и дело сползали на лицо, отчего сенсей немного нервно их убирал. Чайльд, наблюдая за всем сверху, заботливо собрал выпавшие из хвоста волосы с лица и обхватил его голову. Тогда, облизав член от основания до головки, Чжун Ли взял его в рот. Осторожно, неловко в какой-то степени, но в миг его осторожность была разрушена резким толчком Тартальи в его горло. Чжун Ли сразу отпрянул, закашлявшись. Он явно не планировал такой напористости, тогда как Тарталья, ничуть не смутившись, вернул его голову на исходную позицию, подталкиваясь членом к его лицу, желая продолжения. Ни «извини», ни сожалений от него не последовало, он словно намекнул, что продолжит напирать, и что, мол, Чжун Ли сам захотел сначала взять в рот, какого же исхода он еще ожидал? Сенсей вновь совершил попытку обхватить губами крепкий член и принял его в свой рот так глубоко, как только смог. Один из плюсов выбора себе тела — это выбрать отсутствие рвотного рефлекса, а потому ему было скорее неудобно и непривычно держать во рту нечто столь большое. Тарталья стал подаваться навстречу с каждым толчком, держа его голову, но не вдалбливаясь резко, а лишь постепенно ускоряя темп, пока он не перехватил контроль и не стал увеличивать амплитуду. Ощущение контроля затмило Чайльду голову, и он на какое-то время совсем забыл о том, что партнеру могло быть неприятно — его это совсем не волновало. Как и в дуэли, он остановится только тогда, когда его соперник не попросит о пощаде, либо пока он не наиграется сам. Но Чжун Ли не просил. Он подчинялся, что было для него невероятным опытом, и по телу проносились горячие волны, поддерживающие его возбуждение от осознания себя в такой роли. Он скромно гладил себя по члену, иногда обхватывая себя крепче и совершая короткие движения, но не развращая себя полностью. Ему хотелось разрядки, но он понимал, что время еще не пришло. В какой-то момент Тарталья понял, что этого достаточно, аккуратно отодвинул лицо Чжун Ли от себя и уложил его на край кровати. Метка все еще не спала, а анус, немного расслабившийся и стянувшийся за время минета вновь был увлажнен особой магией. Тарталья еще немного использовал пальцы, а Чжун Ли откинулся и закатил глаза. После этого Чайльд взял его за ногу и подвинул к себе. Разгоряченное тело предвкушало, что будет дальше. Он вошел сначала медленно, как бы постучавшись в гости, немного потолкавшись у входа, и затем скромно заглянул за дверь, наполовину зайдя внутрь и не решаясь пройти далее без приглашения. Чжун Ли издал протяжный стон и подался бедрами навстречу. Это и послужило ему ответом. Тарталья не спешил ускорять темп. Он вслушивался в свое дыхание, дыхание сенсея, и ощущал такое трепетное самодовольство и ощущение собственного превосходства, что это кружило ему голову сильнее, чем тот факт, что сейчас он врезается членом в Гео Архонта. «В рыбалке, как и в бою, главное — выдержка и терпение», — так он всегда говорил. И также стоило сказать, что те же самые качества присущи и хорошему сексу. Нельзя насладиться всем и сразу, просто придя и забрав свое. Постепенно Тарталья разгонял темп, а Чжун Ли усиливал стоны, перестав практически сдерживаться. Он чувствовал смесь какой-то странной идущей изнутри боли, и в то же время до безумия приятную стимуляцию простаты. Сладкие всхлипывания и прерывающийся скулеж порой переходил в сдержанный крик, перемешивающийся в нарушенной тишине с чавканьем и хлюпаньем. Такими грязными и непристойными звуками, ознаменовавшими, чем именно они сейчас занимаются. Чайльд и не думал останавливаться, хотя напряжение внутри него комком продолжало расти, которое вот-вот бы высвободилось. Нет, ещё рано. Он освободил Чжун Ли из-под своего члена, и ту ногу, что держал в руке, мягко перевернул на другой бок, давая намёк, что нужно делать сенсею. Тот, ещё не выдохшийся, но уже изрядно уставший, опустился на руки, изящно выгибая спину, как кошка, подставляя свой зад. Тарталья перебрался к нему на кровать, обхватил сзади и, словно высвобождая свою энергию, с размаху шлепнул Чжун Ли по заднице, оставляя красный, налившийся кровью след. Сенсей выгнулся еще сильнее и сильно вскрикнул, опустошая лёгкие. — Тссс, — Тарталья утешил его лёгким поглаживанием по обожженному ударом месту. Его руки гуляли по пояснице и ягодицам, вновь давая себе короткий таймаут, а Чжун Ли подавался навстречу Чайльду, побуждая его войти в себя, нетерпеливо дыша и ерзая по кровати. Тогда Тарталья, будто вспомнив, что не только он намерен получать удовольствие, завёл руку за бедра Чжун Ли и обхватил его сочащийся смазкой член. Он принялся водить рукой вверх и вниз, неспешно, но интенсивно, заставляя сенсея сжиматься и вновь выгибаться. Он совсем потерял контроль над собой, над своей стоической каменностью, над своей природой Гео Архонта, и для Тартальи не было лучше мысли, чем предвкушение скорого конца. Параллельно он вновь завёл свой агрегат внутрь Чжун Ли и практически без паузы начал вдалбливаться в него, удерживая, как мог, свою руку на его члене. Вместе с толчками рука тоже приходила в движение, выдавая резкие амплитуды, но все ещё недостаточно интенсивные и быстрые, однако чем быстрее Тарталья становился, тем сложнее ему было управлять своей рукой. Тогда он ухватился Чжун Ли за задницу и, максимально нарастив темп, пару раз ударил по ней, слушая и наслаждаясь, как в ответ сенсей реагирует особо громкими стонами. А затем, — кажется, он не давал ему покоя, — он взял растрепанный длинный хвост Чжун Ли в руку и обернул вокруг кулака, натягивая на себя голову, а за ней и податливое тело, падающего все ниже с локтей мужчины. Сенсей сдавленно скулил, полностью потеряв себя для этого мира. В его голове раздавались только его собственный голос и биение сердца. Он чувствовал себя слишком хорошо. С каждым толчком боль от растяжения трансформировалась в какую-то сладкую сдавливающую негу, он выгибался навстречу и чувствовал, как метка на его животе иногда пульсирует, обволакивая член Тартальи новой порцией жидкости. Подавался к нему, пытаясь встроиться в темп и просто стонал, сжимая простыни до побеления пальцев, не контролируя свое горло. Птица наконец пела, и это пение было звучнее всего, что Тарталья слышал в своей жизни. Наконец он совершил ещё несколько толчков и почувствовал, как тело пронзает током от центра удовольствия до головы и кончиков пальцев. Он сильно и звучно выдохнул, а затем, излившись внутрь, будто бы не забыв про своего партнёра, ослабленной рукой довёл Чжун Ли до конца, быстро и точно надрачивая тому член. Финал сенсея был слишком близок, чтобы на это ушло много времени. Он кончил почти сразу же, как только ощутил ритмичную руку Чайльда на себе, и, извергнувшись, получил свой невероятно противоречивый по эмоциям оргазм, который опустошил его. Чжун Ли упал на бок, стараясь не вляпаться в забрызганную простынь. Тарталья прилёг рядом и закрыл глаза, восстанавливая дыхание. Первым очнулся Чжун Ли, выбравшись из-под рук Чайльда и сразу же начал суетиться. После приятного времяпрепровождения теперь ему внизу все саднило, а укусы и следы шлепков горели. Он чувствовал себя неуютно, пытаясь осознать, что это он только что подставил свою задницу под Предвестника Фатуи и, кажется, даже ни капли не жалеет об этом. — В этой дуэли я сдался первым, — пробормотал Чайльд, отпуская все свои сожаления по поводу последних дней в Ли Юэ. — Ну, у тебя есть ещё несколько дней, чтобы потренироваться, не так ли? — ответил ему Чжун Ли, надевая свой шёлковый длинный халат. Конечно же, коричневый. Тарталья издал смешок в подушку и перевернулся на спину. — Это вызов? — Это приглашение, — Чжун Ли, будто бы и не было этого всего ранее, вновь натянул на себя каменное лицо и холодный тон, и пошёл из комнаты принимать душ. На пути ему об ногу уткнулась ракушка. — Ты все-таки взял её с пляжа, несмотря на то, что… — Теперь она стала немым свидетелем случившегося и обрела особую значимость, благодаря пережитой истории, — закончил Тарталья, цитируя то, что тогда сказал Чжун Ли. Единственное, о чем он жалел, это что этого не произошло раньше. И в его безжизненных голубых глазах как будто на мгновение загорелся огонёк.