лучами солнца прямо в сердце

Волосы под ладошкой такие же колючие, как и их владелец. На этот раз мастер довольно коротко постриг. Но это совершенно не мешает парню проводить рукой по ёжику раз за разом, ловя от этого не меньший кайф, чем от поцелуев с их владельцем. Тянь зажмуривается и мурчит как кот, когда теплая ладонь касается его щеки, медленно очерчивает скулу, заводит прядь уже отросших волос за ухо. А потом же портит все это — заныривает рукой в копну, придвигает голову к своей, сталкивает лбы друг друга. И снова прикрывает глаза. Тяню кажется, что он сейчас на небе. Запах. Его запах. Его шампуня. Его геля для душа. Его одеколона, что доносится от его же футболки, которая так идеально села на это тело. Его тело. Рука перемещается на лицо, начиная вырисовывать только ему понятные узоры. Медленно и аккуратно. Вот он выводит круг на щеке, от чего Шань переводит недоуменный взгляд на руку, а потом на Хэ Тяня. Вот одна полоска коснулась мочки правого уха. Вот еще одна от щеки к лбу. Вот еще один лучик коснулся носа. На губе он немного задержался… и мазнул немного вниз. Последний был проведен к краю подбородка. Солнышко. Если бы Хэ Тянь был художником, это был бы его шедевр, который он никому не покажет. Будет сам наслаждаться изо дня в день. Вечность. Солнышко на солнышке. От этих мыслей Хэ Тянь улыбается и придвигается ближе, чтобы оставить последний штрих на этой картине — свой поцелуй. Вот теперь идеально. Рыжий сейчас был такой расслабленный, такой притихший, такой… родной. Да! Это то самое слово! Родной… Мурашки пробежали от осознания того, что Хэ Тянь это понял. Не то чтобы ему только сейчас это пришло в голову. Просто, знаете, когда вы постоянно на что-то смотрите, но совершенно не замечаете, а в один прекрасный момент осознание бьет прямо под дых, перекрывая все дыхательные пути. Хэ Тянь придвигается ближе, утыкаясь носом прямо в шею. Опять вдыхает. Глубоко. Чтобы надолго. Чтобы навсегда. Проводит руками по шее, снова зарывается в волосах. Трогает уши. Ему просто необходимо сейчас чего-то касаться. Ощущать. Дышать. Таять от осознания, что это все его. — Спи, — тихий шепот куда-то в темные волосы. И опять эти мурашки. Че им спокойно не живется-то, а? Но Хэ Тянь слушается. И, как хороший мальчик, закрывает глаза. Чувствует, как легко — невесомо — коснулись губы макушки, от чего по телу разнеслось тепло. Как будто солнце решило оставить на нем свой отпечаток. Сны рядом с ним всегда по-детски светлые, чистые и спокойные. * Он проводит рукой по пустоте. Потом еще раз. И еще. Пока, наконец-то, полностью не просыпается. Глаза слепит от проступающих лучей утреннего солнца. Приходится зажмуриться и отвернуться. Слишком ярко. Так же ярко, как и смотреть на… Стоп. Рядом действительно никого нет, лишь солнечные лучи лениво блуждают по постели. Как совсем недавно блуждали теплые руки Шаня. Стоп. Шань. Сон окончательно покидает тело. Тянь подскакивает резко, от чего в глазах темнеет, но, не обращая внимания, направляется… куда-то. Куда-то же мог запропаститься Шань. Ни на кухне, ни в ванной, ни в прихожей нет лишней пары обуви. Хэ Тянь кружится вокруг оси, смотря везде, но не видя ничего. Никого. А потом осознание опять бьет под дых, вырывая последние остатки воздуха. Жизни. Вырывая сердце, забирая последние силы. Выбивает последний воздух из легких. Тело сползает по стене, руки зарываются в волосы, а из горла вырывается тихий крик. Беззвучный. Хэ Тянь сейчас напоминает рыбу, которую выбросили на берег, а она по инерции продолжает открывать рот. Еще жива, но смысла жизни — воды — уже нет. Сил не остается ни на что. Хэ Тянь выброшен волной жизни на берег, а спасения не от кого ждать. Да и нужно ли ему оно теперь? Осознание — вот что это. Раз — вдох. Руки разжимают волосы, безвольно падают, будто кто-то их до этого держал, а сейчас отпустил веревочки. Два — выдох. Глаза всего лишь на секунду закрываются. Три — вдох. Темнота трансформируется во что-то светлое. В кого-то рыжего. Четыре — вдох. Веревочки опять натягиваются — рука поднимается и пытается кого-то нащупать. Пять — сердце, кажется, пытается остановиться. Потому что мозг вот уже перестал работать. Все, доктор, запишите, 6:17, смерть пациента. * Всегда одно и то же время. Хэ Тянь не может назвать это паническими атаками, нет. Это его клиническая смерть. Каждый чертов раз умирать, чтобы опять родиться. Вот только спрашивается зачем. Зачем он продолжает себя терзать, если можно было бы в один миг все закончить. Каждый день он второй раз просыпается и находить себя где-то вне кровати, с разбитым сердцем, душой и телом. И может никуда не смотреть и сказать, который сейчас час. Потому что эти цифры навсегда теперь осели в его памяти. 6:17 утра — время, когда на планете стало на два человека меньше. Конечно, не на два — на больше, но Тянь не узнавал точное число. Да и зачем, если главную информацию он и так знал. Он знал — видел, — как умерло его солнце, а на земле навечно опустился мрак. С того момента жизнь прекратилась, а началось существование. Хэ Тянь с трудом заставил себя подняться и пойти на кухню, чтобы вынуть сигарету и закурить. Глубоко затянуться, вдохнуть в себя этот яд, которым он себя травит с двойным удовольствием. Выпустить сизый дым, прикрыть глаза и почувствовать, как в теле продолжает биться сердце. Зачем только? А люди за окном продолжают куда-то спешить. Решать свои проблемы, наслаждаться взлетами и падениями — они продолжают жить. Одной сигаретой Тянь не ограничивается. За ней он прикуривает еще, пока ставит турку на плиту. И успевает выкурить еще одну, пока ждет. Шань бы уже стукнул его по рукам, отобрал сигарету и поставил перед носом завтрак. Ведь сначала нужно поесть, а лишь потом продолжать себя медленно убивать сигаретами. Но Шаня рядом нет. Хэ Тянь перестал ощущать вкус. Вкус еды, вкус жизни. Он перестал обращать внимание на боль. Единственная боль, которая у него осталась, — это душевная, которая продолжает его терзать изо дня в день. А мир и тот потерял все краски. Все перестало существовать с его уходом. Кофе обжигает язык, но парень даже не морщится, а лишь делает новый глоток. Робот — вот кем он стал. Кем себя сделал. Ибо так легче. Он ведь продолжает жить. Он пытается жить. Он пытается выжить, как и выброшенная на берег рыбка. Он держит свое слово. * Его рука, кажется, совсем ледяная. Если бы освещение позволяло, то, может, она даже посинела. Но Хэ Тянь не хочет об этом думать, только не сейчас. Сейчас главное сохранять спокойствие и внимательно слушать врача, который пытается что-то спросить. Хэ Тянь с трудом переводит взгляд на доктора. Тот кажется совершенно спокойным, как на того, кто сейчас спасает жизнь человеку. — Какая у него группа крови? — наверное, не первый раз спрашивает доктор. — Четвертая отрицательная, — на автомате. Доктор — мужчина лет тридцати-тридцати трех — поджимает губы, что-то фиксирует у себя в телефоне и прячет его в карман. Машина скорой помощи довольно быстро доезжает до больницы, где все и начинает разворачиваться с молниеносной скоростью. Вот Хэ Тяня просят отойти от больного. Вот безжизненное тело увозят куда-то вглубь больницы. А вот санитары оттаскивают агрессивного молодого парня от дверей операционной. Он кричит, что они не имеют права, что ему нужно быть рядом, что он должен знать правду. Но все его слова тонув в тысяче таких же криков и молитв этих белых стен. Самое сложное для человека — это жить в неведении. Никто ничего не хочет говорить Хэ Тяню: медсестры, как заведенные шарманки, вторят о том, что идет операция, что ничего еще не известно и что нужно надеяться на лучшее. И ободряюще улыбаются. Да в жопу засуньте себе эти улыбки, думает Хэ Тянь, падая на стул возле операционной. Он опирается на колени и прячет лицо в ладони. Как же он пиздецки заебался. Невъебически, блять, устал. Белые стены больниц умели давить на сознание не хуже, чем усталость на тело. Хэ Тянь терпеть не мог подобные места и всю свою жизнь пытался избегать их. Благо, парень он был здоровый и крепкий, а свои боевые ранения предпочитал лечить на дому. На дому у Шаня. И врачом видел только его. Ох, еще как видел… Да, Тянь, молодец, у тебя сейчас парень умирает, а ты вспоминаешь ваши сексуальные игры. Просто браво! Холодно. Дрожь пробрала все тело. Тянь попытался разогреть свои руки друг о друга, но это совершенно не улучшает ситуацию. Его продолжает бить крупная дрожь. И, кажется, виной был совершенно не холод. Страх. Резко подскочив с места, парень начал ходить туда-сюда по коридору. Лишь бы не думать. Все будет хорошо. Будет ведь? Мысли сменили свое направление и перенеслись на несколько часов обратно, когда Хэ Тянь нашел Мо у подъезда. Или что осталось от него. То, как его изуродовали какие-то парни в капюшонах (гнаться за ними было бессмысленно, потому что пока Тянь спустился на низ, их уже и дух простыл), не можно было назвать привычным. До этого же Шань приходил из синяками, с порезами. Хэ Тянь любил их обрабатывать. Любил не спеша протирать раны ваткой со спиртом. Любил подносить руку к губам и дуть, чтобы стало немного легче. Любил аккуратно накладывать пластырь. И любил зацеловывать гематомы. Но сейчас Хэ Тянь не понимал, как его поцелуи помогут тому, что он видел. Кровь. Слишком много крови. Собственные руки, которые он подносит к лицу любимого, в крови. Одежда в крови. Мир в глазах парня в крови. Найдет этих уебков — убьет нахуй. А он их найдет, обязательно. Но это будет потом. Шань тяжело дышал. Тянь видел, как тяжело ему было открыть глаза, чтобы посмотреть на него с усталостью. Сердце начинало крошиться по кусочкам. — Ты только не закрывай глаза, — мольба. Пальцы трясутся, набирая номер скорой, все тело пробирает дрожь. Сейчас главное не потерять контроль. Тянь сильнее прижимает руки к животу, пачкая их еще больше, но все же немного останавливая кровь. Он видит, как Шань морщится от его манипуляций. Ему хочется как-то перенаправить всю боль на себя, хочется почувствовать все на себе. Ему хочется уберечь Шаня. Но он не может. Не смог. Как же много крови, черт возьми. Пожалуйста, держись. — Все будет хорошо, — хрипло говорит Мо и уголки его губ легонько дергаются. — Конечно, будет, солнце, — шепчет Хэ Тянь, склоняясь еще ближе к лицу и почти касаясь его губ своими. Конечно, все будет хорошо. Не может не быть хорошо. Ведь правда? Хорошохорошохорошо Если бы Хэ Тянь пошел тогда с Мо в магазин, если бы вышел с душа на несколько минут раньше, то, может, тогда заметил бы этих ублюдков раньше. Может, он смог бы избежать вот этого. Если бы… Хэ Тянь рычит на свою беспомощность. И где, блять, скорая помощь? * Последними его словами были: «Все будет хорошо». И для Хэ Тяня это было мантрой, пока он ходил по коридору часами. Врач появился неожиданно; он выглядел уставшим, будто на ногах больше двадцати четырех часов и всем своим видом показывал, как хочется принять дозу кофеина. А лучше чего покрепче. Хэ Тянь вмиг оказался возле него. — Мне очень жаль, — устало сообщил врач, стягивая шапочку из головы. — Он потерял слишком много крови. Ранение было прямо в печень. Хэ Тянь сильно прикусил губу. Врач еще говорил, что ранение было точным, будто люди знали куда бить. Пациент не мог выжить от сильной потери крови. Тянь стоял столбом, не до конца понимая, что услышал. — Можно с ним поговорить? — на автомате говорит. — Мне очень жаль, но нам не получилось… Тянь пытается отпихнуть доктора и пройти в операционную, но его останавливает сильная рука того же доктора. — Я прекрасно понимаю, что вы сейчас чувствуете, но вы должны быть сильным и держаться. Доктор — мужчина сорока лет, но уже с сединой в редких темных волосах. В его взгляде — мудрость веков. А движения — сталь. И все же он не может одного — вразумить Тяня. Бить врача было глупо. Глупо было ломиться в двери. Глупо было надрывать глотку в попытках докричаться хоть к кому-то. Скажите, что это неправда. Нет, вы лжете. Это ведь шутка. Шутка, блять! Под воздействием успокоительного тело быстро обмякло, двое санитаров, которые, если честно, с трудом удерживали парня, усадили его. Жаль только, что укол не мог убрать также все мысли из головы. Или же и вовсе забрать жизнь. Зачем она ему теперь? * Только под утро Тянь добрался до квартиры. Он на ватных ногах зашел в коридор и захотел тут же выйти обратно. Внутри до сих пор витал аромат абрикосового пирога, который Шань приготовил, перед тем, как… Сглотнув комок, который все никак не желал проходить, Тянь ушел в ванную. Ему срочно нужно было смыть всю грязь и кровь, сжечь вещи и, пожалуй, утопиться. Да, вот с последнего и нужно начинать. Но не сложилось. Он на автомате принял холодный душ, даже не замечая этого. На автомате почистил зубы. На автомате выбросил вещи в машинку. И только посмотрев на себя в зеркало, он наконец-то пришел в себя. На него смотрели полные боли глаза, синяки отражали всю галактику, щеки упали и осунулись. Будто все произошло не этой ночью, а несколько столетий назад, а Тянь с того момента не спал, не ел, не жил. Первый удар пришелся особо хорошо по кафелю раковины. Красные полоски крови красиво гармонировали на белом. После второго кусочки стекла полетели на пол. И Тянь не без садисткого удовольствия наступил на особо крупный. Боли не было. Или он уже просто не мог ничего чувствовать. Его все рецепторы умерли несколько часов назад в больнице, вместе с телом и душой. Вместе с Шанем. Он крошил все вокруг, не ограничивая себя только ванной. В проходной он разбил еще одно зеркало, вдребезги уничтожил он спальню, где переворачивал все находившееся на пути. С безумной улыбкой разбивал — или пытался — плазмой панорамное окно. Если посмотреть со стороны, то Тянь напоминал сейчас подрезанного волка, который потерял всю свою стаю и остался один среди трупов. Готов рвать глотки всем, кто подойдет, разнести все, что увидит, и рычать до пены. Вместе с вазой в стену летел лютый крик боли, пропитанный еще злостью и отчаянием. Тянь пытался выместить винегрет чувств на вещах. Но самый эпицентр вулкана еще не был взорван. Он выжидал. На смену злости пришла адская усталость. Которая навалилась на плечи Хэ Тяня всем своим грузом. Он чувствовал себя сейчас стариком, которому дали тяжеленную ношу и сказали нести до конца своего века. Во время погрома в голове крутилась лишь одна мысль, которая и питала Тяня яростью: «Его больше нет». Его, черт бы тебя побрал, больше нет. Нет больше вечно хмурой улыбки. Нет поджатых губ и громкого цоканья языком. Нет язвительных фраз. Нет ежика на голове. Нет футболок с грубыми фразами. Нет ран на теле. Нет изодранных костяшек. Нет и больше никогда не будет. Остался только Тянь с режущей в груди болью, которая вряд ли даст ему когда-то жить нормально. В квартиру он так больше и не вернулся. Разбитый человек в разбитом месте… У жизни довольно специфический юмор, не находите? * Тех уродов Тянь все же нашел. Это не составляло труда, когда у тебя есть связи. И деньги. Он не стал откладывать это в долгий ящик, а обратился к брату сразу после выхода из квартиры. Ярость закипала в груди и ее нужно было на ком-то вымести. Несколько часов люди Чэна пробивали лица по камерам, и уже вечером Хэ Тянь направлялся на лучшее свидание в своей жизни. Чэн не стал ничего спрашивать и отговаривать. Молча выпустил его из машины, но долго еще смотрел в чересчур ровную спину и резкую походку. У него еще будет время поговорить с братом — даже если этот разговор будет без слов, — а сейчас нужно лишь дать ему время. Даже если это «время» затянется на несколько лет. Тянь до конца еще не решил, как будет поступать с козлами, пока не увидел их. Пока не взглянул в их блядские лица, в их залитые алкоголем и наркотой глаза. Они, суки, веселились, развлекались и в ус не дули. Они, блять, вообще в душе не ебали, что убили человека! — Хэй, мальчики, не хотите повеселиться? Они умирали долго. Они просили о пощаде. Они мучились. А Хэ лишь наслаждался их криками и болью, впитывал все и ликовал. Они должны поплатиться за то, что забрали у него солнце, за темноту, которая теперь перед глазами. Им было больно — Тянь в этом уверен. Они должны были почувствовать всю ту боль, которую чувствовал Шань, в трехкратном размере. И все не должно пройти быстро. В тот момент Хэ Тянь ожил. Может, ненадолго, но он вдохнул полной грудью. И когда все закончилось, он на секунду увидел настоящий цвет крови — ярко красный. На своих руках, на стенах, на одежде, на полу. Ее было слишком много в жизни парня. О последствиях он не переживал — Чэн сумел подмести за братом следы в лучшем виде. * Хэ Тянь никогда не жалел, что поступил так с теми уродами. Он отомстил теми же методами, какими жизнь шутила над ним. Хуев шутник, блядь. * После была жизнь. Ну, или его просто заставляли это произносить. Сам же он называл это существованием. Он помнит очень много разговоров — нужных и нет. Помнит, как люди меняются, а их слова — нет. «Ты должен продолжать жить, Тянь». А смысл? «Шань бы не хотел, чтобы ты так себя угробил». А Шаня больше нет! И откуда вы, блять, знаете, что бы он хотел?! Его нет! нетнетнет Были разбиты в мясо руки о стены, лица. Тянь иногда любил выходить на прогулки вечерком и бить морды пьяным уродам. Это приносило хоть какое-то забвенье. А еще очень хорошо помогал алкоголь. Анальгетик от всех бед жизни. Нет, для того, чтобы не забыться, а вспомнить. Вы разве не знали, что Тянь был еще тем мазохистом? Так вот, он любил иногда сесть за бутылочкой виски или водки и вспоминать свою прошлую жизнь. Так сказать, жизнь «до». До пиздеца, в котором он отныне живет. И было очень много сигарет. Настолько много, как это только возможно. Он убивал себя медленно, даже с наслаждением уже относился к боли, которая стала его верным спутником жизни. Просто вот ты живешь себе спокойно, даже хорошо, наслаждаешься каждым днем, а вот ты уже готов проклинать все и всех. Так ведь бывает, не у всех, но бывает. Это нормально, когда жизнь над тобой смеется: сначала дает в избытке, а потом же и забирает, оставляя тебя с разбитым сердцем и сломанной жизнью. Дни — да что там, жизнь — стали какими-то серыми, без красок. Солнце на улице — в глазах Тяня серо. Дождь или снег — серо. Все потеряло свои цвета. А сам Тянь — вкус к жизни. Единственное, что он продолжал хоть как-то чувствовать по истечению года, — это разве что вкус сигарет. Дым, наполнявший его легкие, так глубоко там осел, что не курить уже не получалось. Единственное, чего парень боялся, — это страх одиночества. Пропитанный этим чувством с детства, он просто не мог продолжать жить так и дальше. Его спасением был Рыжик. Как луч света, он осветил серую жизнь и дал наконец-то сделать глубокий вдох. Дал понять, что Хэ живой на самом деле, а не мертвец, каким себя считал. А сейчас он опять задыхался в своем одиночестве, умирал в темноте, не питая надежды на какой-то луч света. Его больше нет. Погас в 6:17, когда за окном начинало восходить солнце. И это уже даже не шутки. Хэ давно вырос, чтобы продолжать верить в сказки. * Звук дверного звонка показался оглушающим в тишине, державшейся в квартире вот уже несколько дней. Месяцев? Он даже не подумал подниматься и открывать. Такое уже было: кто-то приходил, очень долго и настойчиво звонил, тяжело стучал по дверям, громко говорил, но не выдерживал и уходил, напоследок очень громко стукнув ногой. И вот сейчас Хэ Тянь надеялся на тот же расклад. Давайте, пошумите, разбудите любопытство соседей, покричите что-то и уходите. Вы так всегда делаете. Но на этот раз звонки затянулись надолго. Настолько, что Тянь просто не выдержал сам шум и соизволил подняться, чтобы пойти и надрать задницу шкоднику. Даже не взглянув в глазок, Хэ Тянь резко открыл двери и немного попятился назад от неожиданности. Как он давно не видел светлую макушку Цзяня? Кажется, с прошлой жизни. Он изменился. Повзрослел? Возможно, это его глаза, полные печали и тоски, делали старше своих лет. Или же мешки под ними. Или хмурая улыбка вместо привычной веселой. Тянь не знал. Он лишь мог с уверенностью сказать, что Цзянь очень зол. Поджав губы, парень без приглашения прошел в квартиру, пихнув друга в плечо. Скинув и повесив пальто, скользнул на кухню, где по-хозяйски начал делать себе кофе. Хэ Тянь не возражал, молча стоял, опершись о дверной косяк, и наблюдал за другом. В квартире запахло чем-то приятней запаха алкоголя. Аромат кофе дурманил опьяненный воспоминаниями мозг Тяня. Цзянь И не спешил заводить разговор. Не спешил задавать вопросы. Не спешил, в принципе, смотреть на Тяня. Вместо этого парень просто ходил по комнате и собирал разбросанные бутылки из-под алкоголя и пустые пачки из-под сигарет. Влажной тряпкой прошел по полочкам, открыл окно, смешав запах кофе с прохладным апрельским ветром. И Тянь не спешил говорить. Он просто сидел и, кажется, наслаждался чьим-то присутствием. Не думал он, что будет рад кого-то видеть. Кого-то, что присутствие веяло прошлым. Резкие движения Цзяня даже немного умиротворяли. Все же, Хэ Тянь скучал за людьми — за друзьями. Но это была малая толика тех чувств, которые он испытывал в последний год, чтобы хоть как-то постараться вернуть былые отношения. — Я не думал, что ты себя до такого доведешь, Тянь! — не выдержал Цзянь и повернулся к другу лицом. — Мы звонили! Мы приходили! Мы уже думали выламывать двери! Ты хотя бы мог хоть как-то нам сообщить о своем существовании. Ох, какое точное слово. — Ну, как видишь, я все еще существую. — Блять, Тянь, — Цзянь сжал зубы и сделал шаг вперед, — почему ты ведешь себя как мудак? Его удар был слабым, но точным, заставил Тяня согнуться от неожиданности. Немного отрезвляет, нужно отдать должное. — Твою мать, ты вообще ни о ком не думаешь! Эгоист хренов! — Цзянь И с каждым словом пытался нанести какой-то удар, чтобы показать Хэ всю свою злость и обиду, испытываемую все предыдущие месяца. За все непринятые телефонные звонки, сообщения. За все то потраченное время возле двери в квартиру. За все те слезы, которые так бережно утирал Чжань. За всю ту боль, которую он испытал с потерей, как оказалось, двоих друзей. — Я сегодня еле удержал Чжаня, чтобы он не пришел и не набил тебе морду. — Но этим сейчас прекрасно занимаешься ты, — хмыкнул Тянь, продолжая стоять и терпеть. Заслужил. — Потому что мой удар тебе не придется заделывать пластырем. И вообще, мы еле нашли твою новую квартиру. Ты хотя бы мог нам сообщить? Тянь подошел к плите и вовремя выключил кофе, готовый уже было залить всю поверхность. — Может, позже, — пожал он плечами и тяжело опустился на стул. Цзянь цокнул языком и сел напротив. Его взгляд был хаотичным, как, впрочем, и сам парень. Но ничего не могло скрыться: доверху заполненная пепельница, пачки от доставки в мусорном ведре, засохший кактус — кактус! — на подоконнике, опущенные жалюзи. Сам Тянь, от которого остались лишь кости и кожа, натянутая поверх. — Ты ешь вообще? Ты похож на скелет! — Ты всегда был лучшим в комплиментах, — сказал Хэ Тянь и закурил новую сигарету. Устало вздохнув, Цзянь убрал тяжелой рукой челку со лба и откинулся на стул. Тянь всегда был невыносим, но теперь стал еще хуже. И нет, конечно, Цзянь все понимал, ведь сам чувствовал опустошенность внутри. Ведь Рыжий тоже его друг! Ведь все они любили его, дорожили и берегли. Но не сумели защитить от него же самого. Когда уже прошли недели после похорон, они узнали правду, почему же те уроды так зверски поступили с Шанем. А все очень просто и банально — деньги. И дурацкий характер Рыжего. Однажды влез в долги, потом перешел дорогу не тем людям, и в итоге десяток ножевых в печень. Паскуды, они ведь знали, куда лучше бить. Знали, где подкараулить — возле подъезда, ночью, когда народу на улицах почти не бывает. Особенно в том районе, куда Тянь и Шань переехали всего несколько месяцев назад. Шань не любил рассказывать о своих проблемах, а Тянь знал, что нет смысла напирать. Когда придет время, он все сам расскажет. Видимо, это был не тот случай. Деньги вообще были табу-темой в их отношениях. Тянь научился не лезть со своими «подачками», ведь знал, что Шань не возьмет больше ничего. Они жили вместе уже не первый год. И они учились вместе, росли вместе… Они становились семьей. Строили планы, как и все, обсуждали будущее и, как бы каждый не скрывал своих намерений, планировали однажды сделать все официальным. И вот когда у них наконец-то все стало прекрасно, произошел тот день. 6:17 утра. Время, когда на небе стало на одно солнце меньше, а весь мир погрузился во тьму. Цзянь видел пустоту в глазах Тяня. Стремное зрелище. Кошки изнутри скребли, выли «ПОМОГИ ЕМУ». И хотелось же! Пиздец как хотелось помочь утопающему, просто кинуть даже палку. И дело в том, что Цзянь пытался. Он, блять, пытался помочь Тяню выкарабкаться из этого дерьма. Вот дело в том, что невозможно помочь тому, кто не хочет принимать любую помощь. И все видели, знали, чувствовали, что причиной для жизни Тяня был Шань. И вот теперь в мире стало на два мертвеца больше. Ибо Тянь больше не жил. Хотелось провести по волосам, крепко обнять, утонуть в этих крепких руках. И Цзянь так и сделал. Пусть его сразу же оттолкнут, закроют дверь перед носом, но он хотя бы попытается. До чего же было удивление, когда его не оттолкнули. И через несколько минут парень почувствовал на своей спине чужие руки. Отросшие темные волосы щекотали ухо. А потом Цзянь И ощутил влагу на своем плече. В его руках билось бездыханное тело некогда сильного парня, который сейчас рыдал на плече у друга. И опять у Цзяня не хватило духу что-то сказать. Лишь крепче сжав плечи Тяня, он попытался высказать все своим телом. Вот же я, я рядом, Тянь. Я всегда тебе помогу. Ты не должен оставаться сам, когда мы рядом. Ты ведь не один, слышишь? Ты. Не. Один. Тянь плакал тихо, но его плечи каждый раз вздрагивали. И вот спустя еще пару минут Цзянь наконец-то услышал приглушенный вой. Еще чуть-чуть и он бы действительно подумал, что это не его Тянь. — Цзянь, я так больше не могу, — настолько тихо, будто и вовсе послышалось. Но все тело Цзяня было настолько напряженно, что, кажись, он мог бы услышать и шум плетения паутины пауком. Прикрыв глаза, парень лишь крепче сжал чужие плечи. — Я знаю. Я знаю, Тянь. Сердце разрывалось от того, что происходило с его лучшим другом. — Я знаю, что тебе плохо, — Цзянь нехотя высвободился из объятий, но взял лицо Тяня в ладони. — И я так же знаю, что это не может пройти через месяц, два и год. Эта та боль, которая будет в подкорке до скончания веков. Это воспоминания, которые всегда будут с тобой. Я все это понимаю, Тянь. Но ведь ты не думаешь, что плохо лишь тебе, нет? Мы ведь тоже потеряли друга. Он тоже был нашей частью жизни. И ты думаешь, что мы вот так просто возьмем и забудем его? Может, ты еще думаешь, что мы не страдаем и нам не плохо? Если так, то ты совершеннейший идиот. Первые минуты Тянь с трудом видел лицо Цзяня через мешающую пелену слез. Еще через несколько минут он хотел ударить друга. И потом это желание не исчезло, потому что он понимал, что не один он потерял дорогого человека. Но боль в сердце была настолько отупляющей, что все остальные мысли меркли на фоне. Злиться на правду не было смысла. — Я понял. — Да ничего ты не понял, Хэ Тянь! — вспылил Цзянь и сделал шаг назад, выпуская лицо Тяня и тем самым давая тому свободу. — Если бы ты понял, то поступил бы так с нами? Ты отгородился ото всех, закрылся в своем мирке, переехал и настроил целые стены, через которые хрен подберешься к тебе. И нам, твоим драгоценнейшим друзьям, приходилось страдать по двум причинам. Мало того, что мы лишились Шаня, так нам еще пришлось лишиться тебя. И знаешь что, я тебя за это ненавижу. Теперь он начал тыкать пальцем в грудь Тяня и наступать на него. — Сколько раз мы к тебе звонили? А приходили? А потом искали? Скажи ты, что переехал, мне бы не пришлось обращаться к твоему брату. Тянь покорно давал себя терзать совестью в обличии Цзяня. Рано или поздно это бы произошло, так что, в принципе, Тянь был уже готов. — А о брате ты думал? — продолжал свой напор парень. — Ты вообще виделся с ним? Если да, то должен был заметить, как он изменился. Нет, конечно, он не был эталоном веселья и радости, но сейчас, мне кажется, аура горечи над ним еще больше сгустилась. Брата Тянь действительно видел после того вечера. Наверное, всего лишь раз, месяц назад. Он принес несколько пакетов с едой, угрюмо покачал головой, сказал, что ему бы не мешало привести себя в порядок. И еще сказал, что понимает. Б Л Я Т Ь Все его понимали, но почему-то чувствовал себя хуево лишь он. Или ему так казалось. Своя ведь боль оглушает сильнее. Наверное, Тянь и правда слишком долго оставался слепым. И вот сейчас с каждым брошенным словом Цзяня он… почти оживал. Для того, чтобы вновь воспрянуть, этого было недостаточно. И вряд ли вообще хоть что-то полностью приведет его в норму. Но Цзянь был анальгетиком сейчас — это факт. — Спасибо, — вдруг тихо сказал Тянь. И это было действительно очень тихо, учитывая, с какой пылкой яростью минутой ранее распинался Цзянь. Но даже этого хватило, чтобы заткнуть парня и отключить на пару секунд. — Да, — ожив, сказал Цзянь. — Хорошо. И выдохнули оба. * Они стояли напротив аккуратного небольшого памятника с выгравированными инициалами. На улице сегодня было очень тепло как для зимы. Солнечные лучи запутались в непослушных волосах Цзяня, которые тот все время старался заправить за ухо. Они стояли напротив могилы Шаня и молчали вот уже добрых десять минут. Это был первый раз, когда они в четвером опять собрались, даже если на деле это было не так. Не смотря на это, Цзянь считал, что Шань сейчас рядом с ними.  — Разве светило бы так солнце, будь это не так? И никто не хотел спорить. Каждый хотел верить. Идея пойти всем вместе была, конечно, Цзяня. До конца он не верил, что получиться вытянуть Тяня, но тот, к большому удивлению всех, согласился. И вообще после того напряженного разговора что-то потихоньку начало меняться. Нет, Хэ не перестал страдать, но он начал обращать внимание на страдание других. Начал потихоньку, маленькими шажками оживать. И вот они втроем стоят и смотрят на мелко засыпанную снегом землю, под которой лежит сейчас сердце Тяня. Чжань крепко сжимал руку Цзяня и что-то шепнул тому на ухо. После чего они тихо ушли. Но Тянь, даже если бы и хотел, не заметил этого. Он медленно присел и взял в руки маленькую горсть снега. Он быстро таял в руках и стекал водой по пальцам. Наверное, многие разговаривают возле могил, думал Тянь. Но вот в чем была проблема — ему не обязательно было приходить к могиле, чтобы поговорить с Шанем. Он прекрасно это делал у себя в голове вот уже долгое время. Должно становиться легче, говорили они, только подожди некоторое время. Что ж, уже прошло полтора года, а боль лишь чуточку притупилась, но все так же давит тисками в груди. Какой период нужно выждать, чтобы стало легче? Каждое утро он просыпается, смотрит в окно, а там все по-прежнему. И кажется неправильным, не таким, как должно было бы быть. Нет, он чувствует — все не так.И приходиться каждый день давить в себе эти непрошенные мысли. Сдерживать чувство горя и стараться ради друзей жить дальше. Это пиздец как непросто, Шань. Непросто видеть мир без тебя, непросто заставить себя поверить, что тебя больше нет. Но я стараюсь. Я правда, блять, стараюсь! Снег давно уже растаял и теперь влажную ладонь обдувало холодным ветром. Тянь поежился и встал. Сколько он так просидел, смотря в одну точку? Что ж, парни, наверное, заждались. Бросив последний взгляд на аккуратно выгравированные буквы имени, Тянь медленно пошел к друзьям. Ты впился в мое сердце острыми зубами, вбивался до избитых костяшек, до ран, впился хмурым взглядом, что вряд ли я тебя когда-нибудь забуду. Даже если очень сильно захочу. Но я попробую жить дальше. Обещаю. Его провожают по-летнему теплые лучи зимнего солнца.