Погубил

Полумрак спальни тяжко давит на глаза, заставляет тяжело вздохнуть, грудью ввысь взмывая от тяжёлого груза на душе Федориной. Смотрит он в окно заледеневшее, да мысли разные в голове прокручивает, от которых и гудит голова его проклятая мыслями нечистыми. Патлы чёрные, волнистые на плечи аккуратно ложатся, да за серьги золотые цепляются со звоном едким. Федора щурится, руками к подарку Ивановому тянется и звон успокаивает, лишь бы чуткий сон Иоанна не нарушить, да не попасть под руку государя-батюшки своего. От скуки не остаётся ему ничего, кроме как в окно на вьюгу проклятую глядеть, да думу думать, только вот мысли странные настегают. Юноша темноволосый ведёт себя как никогда тихо. Не позволяет себя ни вздоха лишнего сделать, ни движения громкого, ибо худо ему же от своих действий будет, потому и тянется от уже к догорающей свече тихо, почти бесшумно. Задувает ее тихим выдохом и новую поджигает, да на огонёк ярко-оранжевый смотрит. Пламя его пылко, горячо жжёт и ярко светит, но не освещает опочивальню полностью, а только лишь Басманова в мраке комнаты не оставляет. Глаза его ясны, словно небо летнее и красивы, как поля на Руси от крови отмытые, да только вот грешны они, какими бы красивыми не казались. Грешны, как и сам Юноша, в пучине блуда, словно в болоте, погрязнув. А причина-то грехов его спит рядом, да опочивальню тихим сопением наполняет и только более беспроторицы Федьке добавляет, отчего и вздыхает он горестно, с болью. Цена жизни хорошей обернулась для рода Басмановых слухами нечистыми и клеветой глупой, мол, изменщики они. Колдовством занимаются. Но как бы то ни было, хуже всего было Федоре Басманову, ведь понимал Юноша, что грешит, понимал, что не будет у него славы хорошей, но все равно ни в чем Ивану Васильевичу не отказывал. Все грехи на себя брал. Помнится, что сам себе посмертно клялся, что ни одна струна души его не дёрнется, когда он будет взгляд строгий Ивана на себе ловить. Солгал. Солгал Фёдор самому себе. Не сдержал обещание и корит себя за то по сей день, ибо все признать не может, что любит. Любит он безмерно, чисто и искренне, да вот только царю-батюшке то не нужно. Терпит он объятия Басмановы после долгой разлуки. Терпит и взгляды играющие. Терпит, но не трепещет душа у мужчины при виде всего этого. Только лишь улыбка кривая, не несущая за собой ничего, появляется на лице Грозном, а Федюша и этому рад. Рад он видеть эмоции, но колит сердце, душа болит тогда, когда понимает Юноша, что обижать его просто напросто не хотят, вот и принимают все то, что делает темновласый. Знает же, Царю дорог он. Царю любим его Федора, но не любит он так, как делает то молодой опричник. Не может он любить так, как делать это воин бесстрашный, но старается, показывает, что Федька в дворце царском не пустое место занимает. Подарки делает дорогие, заморские. Жемчуга на шее Басмановой красуются, перстнями пальцы длинные унизаны, на плечах меха дорогие лежат. И благодарен ему Федька за это и с благодарностью этой он в гроб сляжет, но не это нужно юноше. Больно опричнику. Колко ему вздыхать раз за разом, да о вещах таких думать тоже, но не может он. Не силён в этом деле. Длань худую он на лицо укладывает и выдыхает шумно, да старается все также тихо быть. Грозный гневается долго. Долго в себя приходит после переворота двора Царевого всего, потому и горечь свою Федька в себе держит. Не плачет тот, не льёт слез пустых, но душа его плачет. Реветь она, рвёт внутри все на куски и кромсает, не позволяя Фёдору Алексеевичу и вздоха тяжелого сделать. Страдает и он вместе с ней, страдает неистово, но не показывает этого ни девкам дворовым, ни опричнине царской, ибо позволить себе не может. Ходит он улыбчивым, плечи широко расправив, руки с перстнями в волосы запустив, да смеётся громко кафтан дорогой поправляя, но болит у него внутри все. Он лисицей хитрой возле Ивана на пирах крутится, везде он хороводы заводит первый. Девкам видно глазки строит, будто надежды даёт, да только убегает после со смехом задорным, будто что смешное и легкое на душе у него, да как бы ни так то было. Болит от мыслей страшных, порочных, но не может он с ними ничего сделать. Страшно от себя самого. Больно ему. Вьюга за окном все сильнее дует со свистом завывая, а Юноша голубыми глазами холодно глядит на неё, да брови орлиные к переносице сводит. Хорошо в опочивальне царской, да только душа у него воет при одном только взгляде на Ивана Васильевича. Складывает Федя руки на груди, пальцами длинными пуговицы на рубахе нервно перебирает и губы розовые, словно девичьи, кусает. Понимает он, что спит Иоанн давно, да понимает, что уходить из покоев надо, да на душе у него все тяжко от мысли только одной. Пересилить себя все-таки приходится, ибо ночь поздняя за окном. Люди спят, собаки хвосты поджали, а во дворце и свечки не горит, кроме той, на которую и смотрит юный опричник сейчас. Долг свой он исполнил, уложил Грозного Царя спать, да приглядел за тем, чтобы не ворочался он во сне, да не предвидел тот перед собой Анастасию покойную. Задувает он свечу сгоревшую, убирает, чтобы не наполняла она комнату запахом дурным. Встаёт медленно, тихо за собой подол кафтана тащит и на руки бледные, слегка дрожащие глядит. Забавно, однако. Смешна ему причина дрожи настолько, что страх на затворках душеньки появился. Выходит Басманов тихо, дверь за собой закрывая и взгляды краткие по сторонам кидает и подарок тёплый Иванов на плечи ближе натягивает и мёрзнет, словно щенок на морозе. Чувствует, как воет у него все внутри. Чувствует, как боль жгучая грудь юношескую пробирает. Понимает, что тоска его покрывалом ледяным укрывает, спать укладывает и кричать от того хочется. Реветь, крушить все рядом с собой хочется, но не может. Не может Федюша муки свои душевные показать, потому и остаётся ему со взглядом стеклянным в покои свои идти, будто калека на одну ногу от усталости несильно хромая. Терзает темноволосый себя за поступки свои же и возненавидел за них же сильнее. Не может он терпеть больше. Больно ему. Погубил он себя. Погубил.