Травы расцвели

Юнги видел Джису во сне с восемнадцати лет, когда впервые познакомился с ней. Не каждый день — но регулярно — и все его сны о ней были наполнены красками, смыслом и нежностью. Он бы не мог сказать точнее — любовь, страсть, желание — Юнги испытывал к Джису все сразу, но поверх любых чувств была нежность. Литая нежность, как оголенный провод, как чистая вода, как космос. Самое светлое, искреннее и лучшее — нежность к Джису, нежность, и теперь, когда она ушла, нежность его осталась непринятой и одинокой. Раньше в его снах Джису пела песни с птицами, плыла по морю в далекие страны, танцевала на сцене или рисовала облака. Теперь он видел только ее силуэт, тень от силуэта, иногда слышал запах ее волос — ничего больше. Джису, как объект, покинула его, оставила непонятным и одиноким. Не было Джису — и Юнги оставалось только хранить ее в памяти, беречь единственное, что у него осталось — воспоминания и надеяться на далекое будущее. — Ты сам ее отверг, — сказал ему Намджун, когда однажды увидели Джису на экране вместе с фотографией некоего Минхека. — Она теперь не твоя забота. — Как ты можешь… — пробормотал Юнги. — Ты ведь знаешь, что я люблю ее. А она любит меня. И если бы я только мог… — Вероятнее всего, да, — кивнул Намджун. — Любили друг друга. Но теперь это в прошлом. Живи настоящим, мой друг. И оставь даже мысли о ней. Он нагнулся к Юнги так, что тот разглядел белки его спокойных глаз, усмехнулся. — Джису всегда была для тебя мечтой, далеким образом… Ты должен был и дальше держать ее в мыслях, впереди себя, оставить ей роль музы или надежды. Но ты поступил по-своему, решил создать с ней союз любящих сердец — и ошибся. Точнее, вы оба ошиблись. — В чем? — спросил Юнги. — В чем именно? — Вы не созданы для любви, вот и все. По крайней мере, для любви друг друга… — Не понимаю… — Ты любишь музыку больше чем Джису, а она просто любит любить, вот и все, — легко сказал Намджун. — В вас нет реализма. Возможно, это вас и спасает. Но вы не сможете всю жизнь играть в любовь. У вас просто не получится. Вы и без того совершили слишком много ошибок. Из-за вашего романтизма пострадали невинные. А теперь вы в ответе за группы, с которыми работаете, и вам придется думать не только о себе. — Ты хочешь сказать, что я поступил плохо с группой? Но я думал только о группе все это время. Из-за этого и расстроились мои отношения с Джису. — Это так, — согласился Намджун. — Но ты ведь даже не боролся за них. Не искал варианты, не пытался скрываться, не думал о хорошем. Все, что ты сделал, друг — это пошел по пути легкого сопротивления. Ты позволил принимать решение ей. А она… — Что она? Что сделала Джису? — В очередной раз наступила на горло собственной песне. Решила обвинить того единственного, кто позволил бы ей поиграть со своими чувствами. Она просто взяла и сдалась. Может, потому что ее деморализовал ты, а может и потому, что так показалось лучше и проще. — То есть мы оба проявили слабость, да? — Да, оба, — кивнул Намджун. — Но с нее стороны эта слабость более честная. Я даже начал уважать ее… Думаю, рано или поздно Джису начнет идти в правильном направлении. Из нее выйдет хороший артист, потому что человек она уже хороший… Юнги думал об этих словах Намджуна каждый день — и никак не мог понять, как ему быть дальше. Вернуть Джису или расстаться с последней надеждой — одно из двух. Но дальше просто взять и жить он уже не мог. Слишком сложно было бы это для него. Невыносимо сложно, необыкновенно невозможно. Джису, Джису, Джису — все это крутилось в его голове. Он хотел пойти туда, где она обычно находиться, поговорить с ней, в конце концов, просто увидеть ее, но прекрасно понимал, как это будет выглядеть со стороны. Он сам ее отверг, сам попросил ее идти дальше одной, сам начал всю эту странную историю и сам ее закончил. А что делать Джису, когда ее сердце, наконец, замолчало… Нести ответственность за обоих снова и до самого конца? Ноги привели его к общежитию, где жили и тренировались ребята из конкурирующей группы. Юнги прекрасно помнил их, прекрасно помнил он и слова, сказанные человеком, которые заставили его отказаться от Джису. Ким Джунмен — единственный, кто расскажет ему правду о ней, если, конечно, сможет, но он же и тот, кому Юнги обязан собственными слабостями. Ненависти к нему Юнги не испытывал. Скорее зависть… Ведь Джунмен сделал то, чего Юнги сделать не смог. Джунмен отстоял свою любовь — и держал ее у сердца до сих пор. Вопреки всему. — Я думал, что ты никогда сюда не придешь, — честно сказал он, когда его позвали в лобби. — Но я уважаю твою решимость. Могу сказать, это действительно достойно уважения. — Я пришел сюда, потому что мне некуда было больше идти, — честно сказал Юнги. — Но если вдруг ты не захочешь со мной говорить, я пойду к ней. Я не могу больше без нее. Я истощен и сломлен. — Такие слова тебе не к лицу… — Джунмен сел на стул, достал запрещенную сигарету. — Я прежде считал тебя решительным. И Джису, наверное, тоже. Но ты оказался слабее ее. Или, быть может, у тебя свои мотивы. Это возможно и вероятно это так. Я даже признаю твое право на них, но разбираться не очень хочется. — Как она? — Юнги отмахнулся от его демагогий. — Она в порядке? — Она готовится к дебюту, — сказал Джунмен. — Я сам не видел ее долгое время. Она будет работать с Тедди Паком. С тем, с кем мечтают работать многие. У нее все получится, она ведь умница. И она старается. Вкалывает так, что другим нужно брать с нее пример. Она вложила всю себя, результат будет ошеломительный. Ее признают, ее полюбят миллионы. — Ты заранее гордишься ею? — Однажды она станет моей женой, поэтому — да, горжусь, — честно сказал Джунмен. — Мне жаль только, что я не могу помочь ей больше, чем я делаю. Я очень стараюсь, но помочь пока не могу. Но по крайней мере, я защитил ее от сплетен, так что у нее есть время восстановить свою репутацию и приложить все усилия. — Она счастлива сейчас? — Думаю, нет, — покачал головой Джунмен. — Из-за тебя в том числе, но основная причина ее собственная неуверенность. А еще она устала. Но признаться в этом не может даже самой себе. — Что могу я сделать для нее? — Полагаю, ты можешь только вычеркнуть ее из своей жизни окончательно. — И ты считаешь, что это лучший вариант? — Мне бы этого очень хотелось, — Джунмен говорил с Юнги, как с лучшим другом. — Я мечтаю, что однажды вы оба забудете друг о друге. И, возможно, оба станете счастливы. — Но я люблю ее… — А она любит тебя, я полагаю… — Джунмен скривился. — Но теперь все это в прошлом. Больше у вас ничего не будет, это точно. Не потому что ты отверг ее. А потому что она так решила. Она хочет защитить тебя и свою будущую группу. Поэтому даже если ты сейчас пойдешь к ней, она не вернется к тебе. — Я сделал ей предложение, — Юнги будто бы пришел на исповедь. — Тогда. В наше последнее свидание. Я попросил ее стать моей на всю жизнь, и она согласилась. Она действительно хотела этого, она строила планы. Потом я решил дать ей время, дать время себе. Я хотел стать тем, кем она могла бы гордиться… Я думал, что защищу ее. Я пытался работать над собой, я много сил вложил в музыку, но успеха нет. — В чем нет успеха? — Ни в чем, — пожал плечами Юнги. — Все однобоко и бесцветно. Ничего нет. Она несчастна, и ее до сих пор преследуют журналисты. Я несчастен. И музыка моя стала скучной и пресной. На нас не обращают внимания, у нас нет ни побед, ни достижений. Я начинаю думать, что я бесталанный и грубый. Я хочу уйти в продюсирование. — Ты не прав, — сказал Джунмен. — С музыкой у тебя все в порядке. Я думаю, ты самый талантливый в вашей группе. Многогранный. Тебе нужно время и поиски самого себя, и у тебя все получится. Я читал твои тексты, слушал твои демки. Они ведь ходят по рукам у продюсеров. И знаешь, это куда лучше многих песен, которых пишут целые команды. У вас есть шанс записать хит, и не один даже. Но это произойдет не так скоро в нашей патриархальной глупой системе. Но произойдет. — Утешаешь меня? — Нет, — Джунмен посмотрел ему в глаза. — Ты мне не нравишься, Мин Юнги. По понятным причинам. Я ревную ее к тебе. Я думаю, ты мой главный соперник в борьбе за ее сердце, и мне это не нравится. Я хочу, чтобы она любила так меня, а она больше не пытается рассмотреть во мне своего принца. Я подарил ей тот самый цветок из детства, но она хочет получить его от тебя. Я бы с радостью уничтожил тебя и стер из ее памяти, но я тоже музыкант… Я тоже люблю музыку и искусство. И я не могу не признать тебя. Это было бы глупостью и ложью, а врать я не умею. — То есть ты говоришь сейчас искренне? — Да… — кивнул он. — Ты талантлив. У тебя большое будущее. Однажды ваша группа станет всемирно известной. Возможно, даже нашу обойдет. — И что будет дальше? — Ты придешь к Джису и положишь у порога свои регалии и позовешь ее. Но в тот момент она уже будет думать о другом. Я об этом позабочусь. — И только? — Но есть еще вероятность, что она тоже достигнет всего… — улыбнулся Джунмен. — Я почти уверен в этом. Возможно, даже раньше тебя. Она тоже будет стоять на той вершине, равная и тебе, и мне. Возможно, кто-то другой украдет ее сердце. Я не знаю… Я могу только догадываться. Но так или иначе просто стоять и смотреть я не буду. Я постараюсь сделать все, чтобы она полюбила меня. Юнги всматривался в лицо Джунмена, пытаясь понять, искренен ли он сейчас или играет по-своему. Разгадывать его эмоции показалось слишком сложным, но Юнги и не пытался на самом деле. Он вдруг почувствовал неимоверное облегчение, словно гора упала с плеч — Джунмен еще до сих пор не уверен в Джису, значит, она не любит его. Значит Джису любит Юнги. И тончайшая связь между ними не прервалась — и не прервется уже. — Кто тот парень? — спросил он у Джунмена. — Это серьезно? — Ли Минхек, — сказал тот. — Он поет в группе. Довольно популярен, считается вижуалом. И голос у него неплохой. — Почему он был с ней? — спросил Юнги. — На тех фото они кажутся довольно близкими. Я не думаю, что Джису позволила бы постороннему взять себя за руку. У них роман? — Нет, конечно. — И тебя это не особо волнует? — Я во всем разобрался, — Джунмен успокоил его. — Он, вероятно, заинтересован в ней, но она — нет. Она по-прежнему интересуется только тобой. — И ты считаешь нормальным просто взять и сказать это мне? — А почему нет? Это же и так понятно… Джунмен докурил, выбросил сигарету, достал-было вторую, но передумал. Ему вдруг стало скучно говорить с Юнги, будто бы теперь они говорили не об одной и той же женщине. Они говорили о разном — Юнги до сих пор жалел себя и свое сердце, а Джунмен, после недавнего разговора с Джису, понимал чуточку больше. Его эгоизм ушел на второй план, теперь его волновало другое. Сердце Джису. — Передай ей, что я люблю ее, — попросил Юнги в конце. — Я знаю, ты не передашь, но все же… — Она тебя тоже любит. Но это ненадолго. Скоро она начнет любить кого-то еще, ты же знаешь, она создана для этого. И я постараюсь, чтобы она снова полюбила меня. — Ты позаботишься о ней? Ты будешь защищать ее? И не позволишь никому пачкать ее имя… — Я сделаю все так, как должен, — сказал Джунмен. — Как сделал бы все ты, — подумал, и добавил он. — Хорошо, — Юнги кивнул ему на прощание, вышел и сел в машину. — Не беспокой ее больше, — сказал ему вслед Джунмен. — Она теперь далеко. Она будет жить по-своему. Ты принес ей достаточно боли. Будь благоразумен. И успокой себя. Его слова так и звучали в ушах Юнги, когда он ехал по шоссе. Он чувствовал облегчение, а вместе с тем горькую досаду. Будто бы он не сделал самое важное — а лишь продлил свою агонию. — Не беспокой ее больше… — повторял он себе слова Джунмена. — Не беспокой… В голове пронесся образ Джису — нежность снова накрыла его с головой. Да, он сам отказался от нее, он сам захотел прекратить эти отношения, но что с того? Разве ему пристало поступать правильно и хорошо? Разве ему самому нравится такое? Разве Джису не достойна хотя бы один-единственный раз быть счастливой не потому что, а вопреки… Юнги развернул машину прямо на шоссе — возмущенные водители сигналили ему. Мчался он быстро, думал обо всем и ни о чем, и спустя две минуты уже стоял напротив ее дома. Чудо помогло ему проскользнуть мимо консьержа или мимо Сон Мино, который жил тут же, Юнги крался по этажам быстро и незаметно, и единственное, чего он хотел — увидеть Джису, ничего больше. Он не стал звонить в звонок — он громкий и напугает Джису. Просто постучал, раз и два. Потом еще. И еще. Было слишком поздно, когда он вспомнил — Джису готовится к дебюту, она скорее всего живет в общежитие агентства, там же тренируется. Наверняка ее нет дома — и тогда зачем было это все, зачем он примчался к ней, зачем пришел сюда, зачем изливал душу Джунмену. Отчаяние охватило его, он уткнулся головой в косяк, постучал снова и потерялся. Он хотел навечно камнем застыть у ее порога, чтобы только сердце его замолчало. — Юнги, — сказала Джису, открыв дверь. — Оппа. Она просто спала и проснулась чуть позже, чем он планировал. Открыла дверь — в глазок увидела главного человека в своей жизни. И стояла теперь, в пижамных шортах, сонная и испуганная, глядя на то, как предается отчаянию ее мужчина. Не знала, что ему сказать и как. Просто ждала. — Это я, — сказала она. — Я, Джису. С тобой все в порядке? Юнги не стал ничего говорить, вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Сотни тысяч слов шли ему на ум, но он понимал — все они пройдут мимо, ни одно из этих слов не попадет в цель. Не описать, как он счастлив видеть ее, как он любит ее, как горит единственным желанием быть с ней и как он перед ней виноват. Джису думала о своем. Просто стояла и ждала. Она была тут взрослой и настоящей. Сломанным и маленьким был Юнги. — Прости меня, — сказал он. — Я не смог без тебя. Я умер и не воскрес. — Не говори глупостей, — Джису суеверно покачала головой. — Все с тобой в порядке. Ты жив. Ты пришел. Я рада. Я так рада. Оставалось только прижаться к ней всем телом, горячо наощупь найти ее губы, вцепиться в нее обеими руками, притянув к себе. Юнги потерялся, он забыл обо всем — единственное только помнил, Джису, Джису, Джису… Счастливый, словно умирающий от жажды нашел воду, он просто целовал ее снова и снова, наивно надеясь, что самое страшное теперь позади — и он вернул ее и веру в себя тоже. — Не надо, оппа, — попросила Джису, и только сейчас он понял — она не отвечала на его поцелуй, просто поддалась и выждала немного времени. — Не надо? — спросил он. — Что не надо? — Ничего не надо, — сказала она честно. — Будешь чаю? Я заварю свежий. Садись, я буду рада выслушать тебя. Но только так, оппа. Только так.