Лепестки. Много лепестков нежной розовой-розовой сакуры. Покрытые кровью. Когда это началось? Да месяц назад где-то. Когда осознал истинную природу чувств к младшему названому брату. Когда понял, что любит всем сердцем. Любит всё — светлые волосы, сильно выделяющиеся на худом бледном лице скулы, рубиновые глаза, обычно прикрытые стёклами круглых очков, шрам на правой щеке, тщательно скрываемый чёлкой. Видит Дьявол, как сильно, до дрожи в руках, хочется аккуратно снять с него очки, заправить волосы за ухо и целовать эти скулы, эти глаза с трепещущими длинными ресницами, этот шрам — напоминание о их нерушимой связи. Но нельзя, Альберт скорее бы удавился, чем навязал свою любовь ему, такому чистому и светлому, словно ангел. Потому и задыхается, из раза в раз откашливая всё больше нежнейших лепестков — таких же невинных, как Льюис.
Себастьян разделяет с Альбертом эту ношу. Его лепестки гиацинта схожи цветом с глазами Уильяма, поэтому кровь на них не так заметна. Зато прекрасно видна в белоснежной раковине, когда ранним утром он скребёт ногтями собственные горло и грудь, корчась от невыносимой боли, поддерживаемый бледным Альбертом. У Себастьяна наступает последняя стадия — его цветы слишком быстро распространяются, слишком быстро прорастают в лёгких. А всё потому, что Уильям чересчур увлёкся Холмсом, явно испытывая к чудаковатому сыщику не только интерес и желание разгадать гениального детектива. Моран старается не думать, что с ним будет в лучшем случае через две недели, ничем не выдаёт своего состояния, а если Уильям и подозревает что-то, спросить у Себастьяна напрямую не решается.
Лунный свет мягко окутывает Альберта, стоящего в парке, устремившего взор на прозрачную воду небольшого прудика. Прохладный ветерок щекочет шею, перебирает каштановые волосы — мужчине чудятся нежные прикосновения ласковых рук, которые он помнит с детства, когда Льюис прижимался к нему в поиске защиты. Альберт улыбается и прикрывает глаза: под веками появляется образ красноглазого блондина, варящего кофе. Именно за этим занятием он всегда застаёт Льюиса по утрам, когда спускается на кухню. Льюис из раза в раз вскидывает голову, замечает прислонившегося к арке Альберта и тепло желает ему доброго утра, просит немного подождать, мол, завтрак совсем скоро будет готов. Старший каждый раз кивает и продолжает наблюдать за суетящимся Льюисом, а когда тот заканчивает, помогает подать завтрак в гостиную.
— Брат, что ты делаешь здесь в такой поздний час? — тихий голос оглушает Альберта; он вздрагивает, напрягается и разворачивается — в двух шагах от него стоит Льюис, уже одетый в пижаму, внимательно вглядывающийся в зелёные глаза. Альберт молчит, впитывает в себя уютный образ такого домашнего блондина, в свете полной луны действительно кажущегося ангелом. Льюис вздыхает, подходит ближе и накидывает на плечи мужчины плед, что держал в руках. Заботливо укутывает в него Альберта, а затем поднимает рубиновые глаза, всё так же скрытые оправой. — Расскажи, что тебя беспокоит? Я прекрасно вижу, что ты в последнее время сам не свой, Ал.
Нежное детское прозвище, так легко сорвавшееся с уст Льюиса, заставляет зелёные глаза затуманиться пеленой слёз. Альберт сжимает руки в кулаки, глубоко вдыхает и подступает ещё ближе к младшему, глядит сверху вниз в любимые глаза. Льюис не отступает, внимательно следит за эмоциями на родном до боли лице, а когда руки Альберта бережно снимают с него очки, близоруко щурится, но продолжает смотреть в ответ. Альберт медленно самыми кончиками пальцев ведёт по линии челюсти, оглаживает скулы и отводит, наконец, волосы с лица Льюиса. Тот дёргается, но Альберт не позволяет ему спрятаться; напротив, складывает очки и убирает их в карман брюк, чтобы уже обеими руками зачесать светлые волосы за уши, открыть белёсый шрам своему взору. Льюис нервно кусает губы, прикрывает глаза, но тут же ошеломлённо их распахивает, когда чувствует чужие губы на своей щеке. Альберт осыпает невесомыми поцелуями шрам, постепенно переходит ко лбу, прижимается губами к переносице, а затем отстраняется, снова заглядывает в глаза напротив собственных.
Льюис протягивает дрожащие руки, обнимает несмело Альберта за пояс, пуская вскачь сердце шатена, прижимается всем телом к нему, вызывает искры вдоль позвоночника мужчины. Альберт в нетерпении накрывает своими губами губы Льюиса, длинными пальцами одной руки придерживает острый подбородок блондина, другую запускает в растрёпанные светлые волосы. Мягкие губы неуверенно размыкаются, пропускают язык Альберта, позволяют изучать горячую глубину собственного рта. Альберт словно испивает Льюиса; языком толкается ему в рот, проводит самым кончиком по ровному ряду зубов и, наконец, сплетает их языки вместе. Льюис дрожит, еле поспевает за темпом, установленным Альбертом, практически мурчит от ощущения руки в своих волосах, массирующей затылок. Альберт отрывается от таких манящих губ, чтобы сделать вдох, но его лицо неожиданно бледнеет, и он отшатывается от блондина, отворачиваясь и падая на колени.
— Альберт! — отчаянный вскрик тонет в раздирающем кашле: лепестки выходят слипшимся комком, кровавая слизь пачкает рукава пижамы Льюиса, когда он оседает на дорожку напротив Альберта, в ужасе дрожащими пальцами отводит каштановые пряди с лица мужчины. Альберта трясёт, он сжимает руки в кулаки, чувствует, как ногти вспарывают кожу на ладонях, но эта боль — ничто по сравнению с душащими его цветами. Приступ проходит так же быстро, как начался: спустя минуту только горстка окровавленных лепестков лежит между ними.
— Альберт… — снова пробует Льюис, вытирает кровь с губ брата уголком пледа, помогает подняться на ноги и тихонько ведёт его в дом. — Расскажи мне всё.
И Альберт срывается. Он говорит, почти шепчет сбивчиво, пока ледяными пальцами достаёт из кармана очки Льюиса; они идут в особняк, а после и по его безмолвным коридорам прямо в комнату Льюиса. Вываливает на младшего всё: как впервые почувствовал странную резь в груди, как первые лепестки вышли из его рта, как приступы стали нередкими гостями в его жизни. Альберт внезапно понимает, что Льюис вовсе не выказывает отвращения или презрения к нему — напротив, крепче стискивает предплечье Альберта, заводит его в свою комнату и устраивает на кровати, снимая с чужих дрожащих плеч грязный плед и устремляясь в ванную. Выходит Льюис оттуда уже с влажным полотенцем в руках, подходит к Альберту и бережно стирает запёкшуюся кровь с лица брата. Альберт прикрывает глаза, подставляется под нежные руки, обмякая на постели и желая провести здесь, с Льюисом, всю оставшуюся жизнь. Он произносит такие важные для него слова,
зная, что терять ему уже нечего:
— Льюис, я люблю тебя.
Блондин вздрагивает, неверяще глядит на брата, что решительно сверлит его взглядом. Облегчённо выдохнув, Льюис откидывает одеяло с кровати, заставляет шатена лечь и забирается к нему в кровать, устраиваясь чуть выше на подушках и прижимая голову брата к своей груди, шепчет:
— Я тоже, тоже люблю тебя, Ал.
Сердце Альберта, кажется, останавливается.
***
На следующее утро Моран несколько секунд сверлит их взглядом, после понятливо кивает и искренне улыбается Альберту. В душе последнего что-то сжимается, скребут когтями по стенкам чёрные кошки, когда он замечает ещё более болезненную бледность полковника — Себастьяну совсем плохо, он держится только благодаря военной выправке. Уильяма уже нет дома — а возможно, его и не было здесь с прошлого утра, — мелькает в голове Альберта, пока он садится за стол напротив Себастьяна, краем глаза следя за мельтешащим Льюисом.
— Что ты будешь делать, Себастьян? — негромко задаёт вопрос шатен, разворачивается корпусом к полковнику и пытливо вглядывается в тусклые глаза. Моран неопределённо пожимает плечами, потирает грудную клетку, в которой буйно цветёт гиацинт, проросший уже сквозь одно лёгкое, из-за чего Моран практически не может нормально дышать.
— Главное — позаботьтесь о нём, Альберт. Следите за Шерлоком Холмсом, не дайте ему навредить Уильяму. Я уйду сегодня на дело, которое Уилл поручил мне два дня назад, а после можно будет и о могиле подумать. — Альберт вздрагивает; леденящий ужас ползёт по его коже, пока Себастьян совершенно спокойно произносит столь ужасные слова.
Льюис подаёт мужчинам чашки с кофе, садится рядом с Альбертом, который всё не может отвести поражённого взгляда от Морана, что спокойно прихлёбывает кофе, листая газету. Почувствовав осторожное невесомое прикосновение к плечу, мужчина поворачивается к Льюису, что печально смотрит ему в глаза. Альберт вымученно улыбается любимому, сжимает в своей руке его длинные пальцы. Молчание царит за столом оставшееся время завтрака, тяжёлое, гнетущее молчание, окутывающее душу Альберта тёмным мраком. Его сердце сейчас переполняют диаметрально противоположные чувства: безграничное счастье и любовь к Льюису и глухое отчаяние и отвращение к самому себе, ведь он не в силах помочь другу.
Их жизнь на многие годы вперёд распланирована практически поминутно: Лорд преступности не может прохлаждаться. Необходимо столько сделать для родной Англии, помочь избавиться ей от мерзких сорняков, заполонивших не только столицу, но и мелкие городишки на границах с другими странами. Но прямо сейчас Альберт желает лишь одного: ещё немного побыть в тишине и покое рядом с близкими ему людьми. Льюис принял его, принял целиком и полностью, со всеми недостатками и жуткой болезнью. Он будет рядом, это можно прочесть в его сияющих глазах, где едва уловимо плещется незамутненное чужеродными примесями счастье. А вот Себастьян — нет. Полковник Моран вскоре перестанет существовать в этом бренном мире и, возможно, это даже к лучшему. По крайней мере, ему не придётся больше задыхаться под гнётом человеческих грехов, не придётся идти по кривой дорожке, вымощенной трупами. Но в то же время он не сможет увидеть новую Англию, выстроенную совместными усилиями их всех.
Завтрак подходит к концу; Себастьян едва слышно бормочет слова благодарности и покидает дом Мориарти, чтобы отправиться на уборку. А точнее, безжалостно выдирать сорняки с корнем, кои лезут изо всех щелей. Льюис тоже поднимается: ему следует приниматься за вполне обычную работу по дому, но сегодня Альберт будет его помощником. Ему жизненно необходимо быть рядом с Льюисом сейчас, касаться его руки словно невзначай, лишь бы удостовериться в том, что не грезит несбыточным. Льюис готов показать Алу реальность, в которой теперь есть место когда-то тщательно скрываемым чувствам двух сердец.
***
Себастьян никогда не бросает слов на ветер. Вот и сейчас, спустя две недели, он недвижимо лежит в тесной коробке, смежив, наконец, усталые веки. Более никто не в силах нарушить покой истерзанной души, что наконец нашла своё пристанище далеко за пределами их грешного мира. Льюис теснее жмётся к боку Альберта, отводит глаза от гроба, но взгляд всё равно из раза в раз возвращается к нему, человеку, что был опорой всем троим братьям долгие годы. Альберт осторожно кладёт ладонь на плечо Льюиса, вжимает чужое дрожащее тело в своё. Слез нет: все они выплаканы прошлой бессонной ночью.
Уильям стоит поодаль, смотрит на лежащего в гробу Морана с болью, что никогда не покинет его и не поддастся лечению. Он узнал причину лишь вчера, когда пришло заключение от патологоанатома, когда Альберт и Льюис назвали ему имя. Его собственное имя. Так и нужно написать на эпитафии: «Уильям Мориарти оказался погибелью Себастьяна Морана». И всё же эти слова не посмеют завершить жизненный путь доблестного полковника, о нет, на мраморном камне в итоге вырежут совсем иные строки.
Поддержка. Забота. Любовь.
Слова, произнесённые дрожащими голосами напоследок перед тогда ещё открытым гробом. Прощальные слова, наполненные отныне и навсегда глухой тоской, отчаянием и осознанием утерянного. Уильям будет счастлив, любим и дорог, но в мыслях его не сотрется и за тысячу лет образ человека, что жизнь отдал ради него.
Льюис покидает кладбище не оборачиваясь, ведёт за собой потерянного Альберта, что словно сейчас находится вовсе не здесь, не среди потемневших от времени надгробий и совсем свежих ещё насыпей. Крепче сжимает чужую ледяную руку в своей собственной и клянётся перед небесами дорожить каждой проведённой вместе минутой. Клятва звучит в двух сердцах, связывает незримыми нитями два пути, две жизни, две судьбы.
Букет ярко-красных гиацинтов трепет ветер, срывает хрупкие лепестки и несёт их вдаль, поднимает всё выше и выше. К солнцу, к небу, к Себастьяну Морану.
