зависимость.

это незабываемое ощущение, когда больше нет ничего: ни проблем, что вечно терзают нервную систему, ни людей, которые приносят слишком много боли; есть только наслаждение и спокойствие. когда ты выдыхаешь пар изо рта, когда закрываешь глаза в надежде больше никогда не проснуться, когда вокруг до одури манящая тишина, вот тогда ты понимаешь, что находишься в нужном месте. месте, в котором никто тебя не достанет, в том состоянии, когда тебе абсолютно плевать на окружающий мир. его как будто нет. есть только ты и какие-то странные существа разных форм и размеров: такие странные и ужасные, что блевануть хочется от их вида. но тебе все равно даже на это, потому что они стоят того, чтобы не чувствовать ничего другого. чтобы не чувствовать боль. каждодневную боль, что бьет по сознанию, постоянно намекая о твоей ничтожности. вокруг всегда так шумно и людно, а внутри тихо и пусто; так, как ты хочешь, как тебе нравится. непередаваемое ощущение кайфа и безопасности, хотя ты буквально на грани; ходишь по тонкому льду в надежде провалиться на дно и забыться. жизнь, может быть, и классная штука, иногда даже интересная, но вывозить ее в одного чертовски сложно; а ты навсегда остаешься один — один на один с собой и своими страхами. ты каждый день борешься за выживание не с другими, а с собой, просто чтобы не свихнуться, не упасть бездыханным телом от очередного приступа. и это так надоедает. просто невыносимо. но потом ты закрываешь глаза, и этого всего нет: нет причин жить, нет причин беспокоиться о выживании; яркое возбуждение накрывает с головой, и ты уже не думаешь ни о чем. ради нескольких часов блаженства ты готов переступить грань, оказаться в небытие, после которого наступят самые ужасные последствия. но становится настолько все равно, что ты делаешь очередную затяжку, напрочь забывая обо всем. оно того точно стоит. — эй, слышишь меня, идиот конченный? открой, блять, глаза и послушай меня. тихие звуки, словно под толщей воды, которые неприятно ударяют в сознание; так и хочется врезать этому человеку. — через два часа придет менеджер, и тебя, блять, оттрахает уже директор, если ты спалишься в таком состоянии. так плохо слышно, так нечетко; что от него вообще хотят? какая разница, пока по телу все еще гуляет возбуждение, а сознание затменено наслаждением. все нормально, пока ты сам так считаешь. — блять, никуда не уходи, окей? будем в тебя сейчас загонять два литра воды и уголь. только попробуй сдохнуть от этого, мудак. парень открывает глаза и с трудом может разглядеть удаляющийся силуэт: кто это, блять, вообще такой? зачем ему что-то делать, почему нельзя просто закрыть глаза обратно и раствориться в ковровом покрытии, превращаясь в гниль, что прекрасно дополнит газон. зачем пытаться что-то делать, когда можно остановиться и расслабиться, не обращая внимание ни на что вокруг. щелчок, еще один, и еще... и все равно пустота, и все такой же расплывчатый образ с огромной канистрой воды перед глазами. — давай, смотри на меня, малыш. вот так, отлично. видишь меня? ага, потом убьешь, я знаю. открывай ротик, ты, к сожалению, останешься жив сегодня. таких трудов стоит сфокусировать взгляд, чтобы увидеть эти слегка пухлые щеки и губы, эти темные глаза, в которых нет беспокойства; в них вообще ничего нет. в памяти все-таки проскакивают моменты с этим человеком: нечужие люди все-таки, но лучше бы были ими. рот на автомате открывается, и тут же пытается судорожно закрыться: воды слишком много; она просто не успевает поступать в организм. слышится низкое «глотай», и парень вздрагивает не от голоса, а от накатившегося страха; скоро все вернется назад. снова будет боль, снова в сознание ударят проблемы, безжалостно разбивая остатки детской радости. это все так близко, что не хочется; не хочется снова сталкиваться с этим, проходить через все круги ада, которых далеко не девять. для него каждый год своей жизни становится таким кругом, в которых похоронено абсолютно всё: все радости жизни, беззаботные улыбки и желание просто быть. двадцать три круга скоро закончатся, уступая место двадцать четвертому; а лучше бы смерти. организм уже отталкивает жидкость, руки рефлекторно тянутся вперед, лишь бы отодвинуть канистру, а глаза закатываются. почему это так тяжело? — давай, еще литр остался. ты справишься. открой рот. звучит сиплое «нет», и парень напротив усмехается: он и не надеялся, что тот заговорит. — я дам тебе таблетку. ее надо разжевывать. давай, всего шесть штук. следующие десять минут прошли, как тумане: куча воды, непонятные таблетки без особого вкуса и все еще улыбающийся парень напротив. тело ноет от переизбытка жидкости — она буквально везде: внутри и снаружи. мерзко и противно, как будто в блевотине находишься. осознание накатывает слишком медленно, но от этого уже невыносимо больно: эти несколько часов чистого кайфа были такими спасительными и нужными, что сейчас чувствовать реальность вообще не хотелось. но надо было. — слышишь меня? кивни, если да. — иди нахуй. голос все такой же севший и тихий, сил нет, чтобы шевелить губами и напрягать горло; он просто выдавливает эти слова из себя. но после веселого «лучше помолчи; вижу, как тебе тяжело» отпускает, и он закрывает глаза. причудливых существ нет, как и спокойствия; только звенящая тишина и темнота. здесь было так много людей... в его голове здесь была шумная толпа, целая вечеринка из смеющихся лиц и трахающихся студентов. но он по-прежнему находится в своей комнате, где есть только один человек, спокойно закуривший дорогую сигарету: нервничает. — у нас еще полтора часа. отмечу этот день галочкой, потому что так быстро мы еще не справлялись. как бы ты не просил, я не уйду до прихода менеджера, мало ли что ты можешь сделать. парень выкидывает фитиль в окно, предварительно потушив его в пепельнице, которая стоит здесь только для него. он наконец-то вспоминает имя, такое же суровое, как и его хозяин: со чанбин. лучший друг садится рядом, непозволительно близко (хотя какая разница) и шепчет на ухо своим низким голосом, от которого пробирают мурашки: «я тебя в клинику отправлю, малыш. вот там и умрешь» и снова улыбается. он сделает это? конечно, сделает; он сделает все, чтобы там из него вытрахали всю душу, чтобы из головы вообще стерли память о той дряни, которой друг увлекается. пусть умрет в какой-нибудь лечебнице, чем на его руках в общежитии. — круто, что ты не плачешь как обычно. потому что я забыл взять салфетки, успел захватить только таблетки, когда ты перестал отвечать на мои сообщения. ты бы хоть предупреждал, что начинаешь употреблять, как иначе я узнаю? — я пытаюсь сделать так, чтобы ты не знал. — это бесполезно. ты тогда вылетишь отсюда и лишишься всего, солнце. я твой спасительный якорь. — но ты не тянешь на дно. — потому что ты уже там. он на дне, на самом дне, которое только может быть; и он там по собственной воле. никто не заставлял год назад пробовать это, никто не настаивал, не говорил «да ты не пацан, если не попробуешь», он сам захотел. захотел почувствовать себя живым и настоящим, таким спокойным и умиротворенным, каким никогда не был. и это сработало. сработало слишком хорошо, чтобы забыть о том разе, когда впервые увидел все эти странные формы с глазами, когда впервые услышал выдуманный сознанием шум. это незабываемое чувство полной свободы, которое медленно отходит и причиняет еще больше боли, чем ты испытываешь на самом деле. каждый раз хочется умереть, хватаясь за все, что только попадется под руку, или вдохнуть еще раз, возвращая чувство эйфории. и каждый раз он не может сделать ни то, ни другое, потому что чанбин приходит вовремя; в тот момент, когда тонкая грань еще не исчезла, а друг не оказался в окончательном небытие. его никто не просил об этом тогда, никто не говорил «спасибо», а он все равно пришел. приходит так снова и снова, потому что они все еще лучшие друзья, они все еще в одной группе, где никто не знает об этом увлечение. а порой так стыдно за себя, за свое поведение, за свою ничтожность, из-за которой он и упал на такое дно; просто не справляется со всеми чувствами и эмоциями, которые пожирают каждый день. — это всегда так смешно: ты мечтаешь о смерти, а ребенок стать таким же, как ты. вот и угораздило же его влюбиться в тебя. чонин правда ребенок, самый младший и самый очаровательный из всех нетронутых детей; во всяком случае, так казалось. такая же пелена закрывает глаза каждый раз, когда он смотрит на него, видя только идеальный образ и красивую улыбку. да, такой красивый. нереальный. тот, до кого ему никогда не дотянуться, как бы не хотелось. разум настолько обездвижен всем ядом, который его атакует, что парень даже не замечает, что тот больше не маленький ребенок, с которым у них разница четыре года или около того, что он не так уж и девственен и чист. не замечает вообще никаких изменений, которые произошли с ним за этот год, пока парень находится в периодической прострации. — когда-нибудь ты заметишь, какой шлюшкой вырос ян. тебе точно понравится. но ты вряд ли увидишь это, малыш. он правда не сможет увидеть, как бы не старался. этот образ настолько плотно впечатался в сознание, что его уже невозможно убрать. парень поднимает голову и смотрит вверх: на часах пять часов сорок три минуты, а он так и не уснул. — ты же с ним не спал? — конечно, малыш. у меня есть только ты. чанбин снова улыбается и достает телефон, чтобы зайти в какую-то новую игрушку, которую посоветовали младшие: все равно ждать еще довольно долго. их не связывает ничего, кроме крепкой дружбы и данного обещания о том, что старший не умрет раньше времени. такое тупое и глупое обещание, которое каждый раз висит на волоске, когда наркотик попадает внутрь. зависимый. зависимый слишком сильно и, кажется, уже навсегда. — с кем он спит? — главное, что не с тобой. зачем тебе знать о том, чей именно член бывает внутри него по ночам? и правда, зачем ему знать об этом? они тоже никто друг другу, просто коллеги, просто в одной команде. они никогда не разговаривали на эту тему, пару раз целовались, и всё. он не хочет рассказывать младшему о том, что он давно поплыл разумом в попытках убить себя и успокоиться; не хочет рассказывать о приступах и истериках, которые видит только чанбин. потому что детям об этом знать не надо, если еще и он разочаруется в нем — это будет полным провалом. а чанбин вот все еще не разочаровался, правда орет и ругается постоянно, называя конченным мудаком, для которого смерть будет подарком, но все равно каждый раз приходит и вытаскивает со дна. у него нет личной жизни из-за этого, но ему срать; пока он занимается любимым делом — написанием лирики и текстов, все нормально. желание помочь затмевает все остальное: и слова о том, что ему давно пора умереть, и мысли о том, что старший его заебал. он точно умрет, если и чанбин его оставит. полтора часа проходят медленно. когда возвращается сознание, время вообще как будто останавливается: проблемы накатывают, и все снова как обычно. подготовка к очередному камбеку, какой-то промоушен, а сегодня они вообще учат новую хореографию. так много всего. это приводит в чувства и возвращает желание покончить с этим в эту же минуту. но рядом сидит друг, который не позволит ему даже дернуться: они это уже проходили; либо ты жестко стоишь на своем, либо он снова затянется. но пока что затягивается только чанбин, и то сигаретой, выпуская едкий дым прямо в лицо друга; он чувствует запах, чувствует отвращение. снова «в норме», если это можно так назвать. в дверь раздается стук, а парень окончательно приводит себя в порядок: он снова самый лучший лидер на планете. — чанбин? ты что тут делаешь в такую рань? опять курил? — мы трахались, хён. — это неправда, хён. но да, он опять задымил всю мою комнату. — чанбин, твои шутки когда-нибудь доведут меня до белого каления. короче, расписание немного изменилось. скажете ребятам, что сегодня никаких фотосессий не будет, только отработка танца. и весь день без меня, там у девочек менеджер чуть ли не при смерти лежит, попросили встать. вы же справитесь? — конечно, хён. ты можешь положиться на такого замечательного лидера. он никогда не подводил компанию. — да, все будет нормально. — рад, что у вас такая замечательная дружба. но если прокосячите, три шкуры спущу. — да-да, мы это прекрасно знаем. можешь ехать к девочкам. передавай привет дахён. — хорошо. не игнорируйте мои сообщения в течение дня и, ради бога, не потеряйте никого в этот раз. — минхо-хён сам хотел потеряться. а кто мы такие, чтобы останавливать его? — так, все, чанбин. я тебя понял. увидимся завтра. — пока-пока. дверь закрывается, а чанбин перестает улыбаться: он ненавидит вести себя добрым и милым с кем-то, но прикрыть еле способного говорить друга надо было. тот, кстати, все еще сидит на полу, протягивая руку в сторону со: ему нужны хоть какие-то ощущения, и друг даст их ему. *** — так, чан, еще раз. вот это движение должно быть резче. вот так, понятно? — а, да. понял. — отлично, продолжаем! новый зажигательный, но такой странный танец на песню, на которую даже не планировалось ставить хореографию: но фанаты же требовали. прошло три часа из пяти, а все уже порядком вымотались: чанбин снова обнимается с сынмином, беся своими действиями хёнджина и феликса, которые, да, ревнуют, минхо даже не подходит к джисону, напрочь игнорируя существование всех здесь, кроме тренера, а младший выжимает из себя максимум, стараясь как можно точнее запомнить движения и показать их в собственной интерпретации. чан устал меньше всех; хотя нет, меньше всех устал чанбин: он проводит столько времени в зале, совмещая нагрузки в компании, что выдержки у него хоть на двенадцать часов хватит. а потом, да, идет чан, у которого внутри такая пустота, что выть хочется; и это даже не от диеты. — отлично. завтра репетируем с бэк-танцорами, а пока что сделаем перерыв. полчаса нормально? — да, хён! громко кричат джин с ликсом, убийственно смотря в сторону улыбающегося чанбина: кому-то точно попадет. остальные просто кивают: спасибо, что вообще дали время на отдых. и как только хореограф покидает зал для практик, раздается оглушительный крик хёнджина, который чуть ли не ревет из-за усталости и накопившейся ревности. он, к сожалению, любит его, и даже не скрывает этого, а у бина просто нет времени и желания портить отношения с парнем. чанбин так-то неплохой, просто имеет плохие привычки и аномально дерзкое поведение; ну точно не для скромного хвана, который такой только за камерами. феликс понимающе хлопает по плечу, вытирая пот полотенцем: ему тоже нравится чанбин, и он даже признался в этом, после чего последовал серьезный разговор на троих, в котором старший пытался объяснить им, что такие отношения вряд ли приведут к чему-то хорошему. правда, отпугнуть их не получилось, поэтому бин сам держится на расстоянии, лишний раз не давая надежды таким очаровательным мальчикам, которых хочется грубо брать везде, где только можно. но рано или поздно это терпение лопнет, и он точно пожалеет об этом. — эй, успокойтесь. чанбин, отстань от сынмина и обними хёнджина. минхо первый из всех чувствует накалявшуюся атмосферу, и также первый старается устранить ее, потому что так заниматься будет просто невыносимо. он чуть ли не пихает старшего, говоря, что «можно и позаботиться о своих парнях, а не устраивать шоу». чанбин лишь усмехается, одаривая взглядом потерянного хана; он честно не хотел это делать, но такие уж обстоятельства, и минхо первый начал лезть в его личную жизнь. — хэй, сон~и, ты чего такой грустный? хочешь шоколадку? она честно диетическая! — с-спасибо, хён. как и ожидалось, джисон неловко улыбается, присаживаясь на пол в ноги друга и упираясь головой в чужое бедро, а минхо вроде бы все также все равно. так кажется, пока ты не начинаешь обращать внимание на детали: на скомканное полотенце, на напряженные руки и холодный взгляд. они вообще-то дружат, но когда дело касается отношений, все резко разворачивается в противоположное русло; как-то так вышло, что проблемы и у чанбина, и у минхо. но бин был бы совсем бесчувственной свиньей, если бы не закрыл глаза на раздражённого друга и не протянул бы два клубничных батончика, которые едят только джин с ликсом, в их сторону. да, он грубый; да, он лишний раз не подает никаких признаков существования этих двух для себя, но он не может не заботиться о них. — я знаю, что вы их любите. будете? и не надо так смотреть, я вам не изменяю. сердце в миг оттаивает, а два парня уже сидят по обе стороны от бина. им правда достаточно уже такого внимания. — чан-хён, можешь помочь с растяжкой? я бы попросил минхо-хёна, но он, кажется, не в настроении. чанбин усмехается, а чан без задней мысли соглашается, не обращая внимание абсолютно ни на что; он не в том состоянии, чтобы искать какие-то подтексты и скрытые мотивы. он уже год не в этом состоянии, а потому все попытки чонина привлечь его внимание к чему-то, кроме своего «детского» образа, заканчиваются провалом. но в этот раз макнэ правда нужна помощь, а надавить с нужной силой может только бан (ну еще чанбин с минхо, но они заняты). садясь в позу бабочки, ян кладет руки на колени, самостоятельно оказывая давления на ноги: как и ожидалось, этого недостаточно. чан подходит сзади и аккуратно надавливает, каждый раз улавливая только «еще». а когда тот желанный максимум достигнут, чонин тяжело выдыхает лидеру в самое ухо, шепча: «я могу так стонать и во время других занятий, папочка». и криса слово током прошибает: это тот самый развратный чонин, о котором говорит бин; ему уже не семнадцать лет и он уже совсем не ребенок. чан надавливает сильнее, выбивая из груди младшего болезненный стон; главное держать себя в руках, они все еще на тренировке, а бан все еще отвратительный человек. — все нормально? я могу остановиться в этом положении, если тебе больно. — да, пожалуйста. через несколько минут возвращается тренер, оповещая об окончании перерыва, и чан расслабляется: у него еще есть как минимум два часа, чтобы игнорировать поведение чонина. тренировка проходит более чем спокойно, минхо даже не припирается с чанбином, джисон все также потерян, а сынмин вообще не понимает, что он тут делает. все шло нормально, пока не стало настолько плохо: это блядский психоз подступает комом в горлу, требуя дозы или воды. но он не может употребить сейчас, он даже уйти с тренировки не может. загнанный в угол, на грани потери связи с реальностью — вот таким чан точно не хочет предстать перед всей командой. сил хватает только на негромкое «я откинусь», сказанное чанбину на ухо, и этого хватает. хватает, чтобы со взял все свои руки: и лидера, и ситуацию, извиняясь перед командой и тренером. такое уже случалось пару раз, так что никто особо не удивляется: просто недосыпание и перенапряжение дает о себе знать, на это и скидывают состояние парня. чанбин относит его в самую дальнюю комнату, где точно никого не бывает, и дает другу воды и каких-то успокоительных таблеток, которые на пару часов точно помогут. до конца тренировки остается полчаса буквально, так что этого хватит. чан не соображает, это еще мягко говоря; перед глазами нет ничего, только темнота, а звуки раздаются как в вакууме. — так-так, смотри сюда. видишь что-нибудь? — нет. — хорошо. пей таблетки и ложись, я буду здесь. десять минут должно хватить. все словно в прострации: непонятные узоры, пузыри и те самые существа, которые теперь кажутся опасными и угрожающими его жизни, а не «прикольными», как тогда. все настолько искажается, что становится до слез страшно; ему бы закричать, заплакать, выпустить пар куда-нибудь, но он только закрывает глаза, оставаясь с этим один на один. чан же лучший лидер, он не может позволить себе ни единого звука, который способен вызвать беспокойство у других. тело пробирает мелкая дрожь, а слезы медленно скатываются по щекам: нервы предательски сдали. — я возьму тебя за руку, окей? ты можешь спокойно плакать, никто не услышит. — ты уйдешь? — конечно, нет. я же пообещал всегда быть с тобой, малыш. — обними меня. и чанбин обнимает, сажая друга на колени, а затем опускаясь на диван: чану правда лучше полежать и немного отдохнуть, в таком состоянии ничего хорошего произойти не может. старший что-то невнятно бормочет, и бин понимает только то, что лидер напуган до невероятного сильного, как он еще не кричит — непонятно. руки крепче сжимают чужую талию, иногда поглаживая спину и шепча всякий бред о том, что все будет хорошо, но бин все равно убьет его. и крис хочет согласиться, лишь бы не чувствовать ничего, лишь бы сейчас не содрогаться в приступах паники. и такое стабильно бывает после каждого откачивания парня; только не всегда друг рядом, а переживать в одиночку это еще тяжелее. хочется чувствовать тепло, живого человека рядом, который не бросит и не осудит; хочется просто не быть одному. — успокаиваешься? молодец. что-нибудь видишь? — вижу твое уродливое лицо. — я даже не обижаюсь. снова смеется. чанбин смеется рядом с ним слишком много, но это внушает доверие, поэтому чан не говорит ничего против. лидер выпрямляется на парне, смотря ему прямо в глаза: со не невинный, и даже не добрый; он испорчен больше кого-либо, но об этом мало кто знает. и крис знает, но ничего не говорит, потому что не считает нужным лезть в чужую душу; хотя хотелось узнать обо всем. возбуждение накатывает с новой силой: просто необходима разрядка, неважно какая. и чанбин понимает всё без слов: рука тянется в сторону спортивных штанов, придвигая парня ближе, а затем оттягивает резинку, освобождая ноющую плоть. в какой раз они это делают? после двадцатого бин уже перестал считать, отдавая отчет своим действиям, пока друг находился в астрале. член криса правда шикарный: толстый и длинный, с красиво выступающими венками и аккуратной розовой головкой, из которой уже сочился предэякулят. у чана всегда сохраняются остатки сознания в такие моменты, поэтому он дрожащими руками пытается расстегнуть чужие джинсы, каждый раз пошло облизываясь при виде чужого органа. он задирает футболку, беря краешек в рот, чтобы не мешала; и это выглядит до ужасного пошло и соблазнительно. это не больше, чем взаимная помощь, и за этим уж точно ничего не стоит. поэтому младший самостоятельно высвобождает собственный член, соединяя их вместе, и проводит рукой, смазывая природной смазкой для более удобного скольжения. а бана уносит уже с этого движения и он протяжно стонет; он не любит прикасаться к себе, но когда это делает чанбин... эмоций слишком много. вот со потирает головку, шепча тихое «ты такой возбужденный», что до жути нравится лидеру: в такие моменты пошлые разговоры и грязные фразы просто необходимы. бин ускоряет движения, придерживая чана за талию: нельзя, чтобы он упал, когда тело начнет пробирать крупная дрожь, а в глазах снова станет темно. так и происходит всего через минуту, и крис теряется в ощущениях и пространстве: так хорошо. белая вязкая жидкость пачкает руку друга, наконец выпуская изо рта футболку и чуть не падая назад; сильные руки притягивают ближе. бин кончает следом, последний раз взглянув на такого развратного «хёна», и тут же вытирает их салфетками, оставленными им самим еще после прошлого раза. чан нависает сверху, а потом и вовсе опускается на подтянутое тело, тяжело дыша и повторяя, какой же чанбин замечательный. — ты назвал мое лицо уродливым пять минут назад. — ты знаешь, что я соврал. — это все равно было обидно. вот так, между прочим, комплексы и появляются. — откуда тебе знать? у тебя их нет. их и правда нет. как и времени, поэтому чанбин аккуратно поднимает парня, пытаясь ровно поставить его; выходит не с первого раза, и еще несколько минут чан обессиленно виснет на нем, не в силах удержаться на собственных ногах. после приходит в норму, берет бутылку с водой и говорит спокойное «пойдем». и все снова как обычно. в зале сразу же стали расспрашивать про состояние лидера, но он, отмахиваясь и ссылаясь на переутомление, только отгонял всех, извиняясь перед тренером за причинные неудобства. чанбин в очередной раз усмехается, засматриваясь на смятом кончике футболки. тренировка завершается в стандартном режиме: все уставшие, потные и без особого желания жить плетутся в душ по трое (слава богу количество кабинок это позволяло, иначе бы они пол века ждали своей очереди). хёнджин и феликс специально напросились с чанбином, не желая упускать предмет своего обожания. и все в принципе не зря: мокрые поцелуи, взаимная дрочка, слегка приглушенные стоны и за дверью уже слышится громкое «вы заебали» от минхо. он не в настроении аж со вчерашнего дня, когда джисон сказал, что им нужен перерыв в отношениях: на его взгляд, у них вообще идеальные отношения, но так казалось только ему. когда хан сказал, какой хён грубый, ворчливый и совершенно не заботящийся о его чувствах, ли как водой окатило; он даже не замечал этого. младший устал от этого, закрывая дверь своей кабинке и передавая шампунь сынмину. как же всё это выматывает. они быстро покидают душ, даже не пересекаясь взглядами, и уходят в раздевалку, где во всю шумели джин с ликсом, и напряжение было не так заметно. последними шли в душ крис и чонин, что младшего несказанного радовало: давно пора поговорить с ним. поэтому, когда дверь в душевую закрывается старшим больше на автомате (он всегда так делает), ян заходит с ним в одну кабинку, прижимая к стене и жадно целуя. эти блядские губы он хотел еще с того раза, когда они впервые поцеловались полгода назад. пол, блять, года он пытался выцепить парня из постоянного окружения чанбина или феликса. и сейчас, когда это наконец-то удалось, макнэ настойчиво проникает языком в чужой рот, сплетая языки и посасывая по очередности то верхнюю, то нижнюю губу. от чего-то невероятно сладко и приятно, когда крис обхватывает талию и отвечает на поцелуй. — чонин, что ты делаешь? — трахнуться с тобой хочу, незаметно? в любой другой бы ситуации чан возмутился таким словам, потому что материться у них разрешено только чанбину и минхо, младшие же должны вести себя прилично. но сейчас такой случай, когда уже просто похуй. — чонин, пожалуйста, не надо. ты пожалеешь об этом. — я мечтаю об этом уже полгода. поэтому даже не пытайся меня остановить. я знаю, что ты тоже хочешь засунуть свой член в мою задницу. ян опускается на колени, обхватывая пульсирующий орган рукой, и только улыбается, когда член начинает реагировать на прикосновения, увеличиваясь в размерах. именно такой, каким младший себе его и представлял: идеально большой, который, скорее всего, порвет его зад. да, у него были разные партнеры, и это даже пару раз был минхо, у которого не маленький, но такого точно не было. и от осознания секса хотелось только больше. чонин проводит языком по головке, а затем не спеша начинает посасывать, привыкая к размерам. он расслабляет горло, насаживаясь все глубже, и уже сам начинает ловить кайф от процесса. чану же до невозможно плохо: кончить второй раз за час от стимуляции вообще не входило в его планы. но как только головка касается горла, бану срывает крышу: он хватает парня за волосы, двигая бедрами, и начинает ускорять темп. замирая в таком положении, ян дает полную свободу действиям старшего, последний раз посмотрев в его затуманенный взгляд: невероятно соблазнительный. чан жестче трахает рот парня, наслаждаясь ощущениями; ему давно так не отсасывали; и кончает, прижимая макнэ ближе. чонин давится количеством спермы, но послушно все сглатывает, поднимаясь на ноги. ему мало. и он не отпустит лидера, пока и вторая дырочка не заполнится теплой жидкостью. вставая к стене лицом, ян нагибается, оттягивая половинку в сторону и демонстрируя пульсирующее колечко мышц. — я растянут, но дай мне привыкнуть. к твоему размеру я бы и так не смог подготовиться. чану не нужно лишних слов, он лишь пристраивается сзади, сразу входя наполовину; сразу же слышится высокий стон: младший готов кончить уже от этого, а это только половина. пару минут давая привыкнуть, крис начинает медленные движения, с каждым разом входят все глубже. идеальная дырка, прямо для его члена: как она сжимается, когда он выходит, и как затягивает его, когда он входит на всю длину одним толчком. не заботясь уже о том, что их могут услышать, он делает несколько ударов по ягодицам, раздвигая их в стороны, чтобы как можно точнее увидеть, как член пропадает в заднице. эти ощущения даже круче того кайфа, что он испытывает чуть ли не каждый день, потому что эти ощущения настоящие. головка проходится по простате, а чонин чуть ли не кричит, но чан закрывает ему рот, просовывая внутри пальцы. тот жадно их облизывает, постанывая и перемещая руку на собственный орган. тут же получает сильный удар по заднице, а руку отставляют к стене. — нет, малыш, кончишь без рук. от моего члена. тебе же нравится, как папочка трахает твою дырочку? — ммм...да, ах.... очень нравится. пожалуйста, сильнее. — где сильнее? здесь? член снова упирается прямо в комочек нервов, а чонин высоко и протяжно стонет, выпуская пальцы изо рта: чистый кайф. толчки усиливаются, а тело под чаном постепенно начинает дрожать, сжимая орган внутри сильнее. — давай, кончи для меня. и чонин кончает, пачкая стену собственной спермой и сильнее сжимая чужой член. — пожалуйста, кончи... ах... в меня. это предложение стало контрольным в голову: крис давно хотел сделать это, а потом смотреть, как сперма стекает со стенок ануса вниз по бедрам. поэтому он ускоряется, вытрахивая абсолютно все мысли из головы макнэ, и заполняет такую желанную дырочку своим семенем. специально не выходит, желая, чтобы все проникло как можно глубже, чтобы младший точно не забыл об этом, а потом все-таки вытаскивает член. — боже, ты такой очаровательный. твоя дырка так сжимается. давай, покажи мне сперму, которую я оставил внутри. чонин вздрагивает от этой фразы: внутри него сейчас столько тепла, столько чистого кайфа. он тяжело дышит и напрягается, сжимая и разжимая колечко мышц, чтобы оттуда начала выливаться жидкость. и она так очаровательно вытекает из растраханного ануса, что чан не удерживается и вставляет пальцы внутрь, загоняя жидкость обратно. — давай, малыш, это останется в тебе еще пару минут. ты же хочешь чувствовать мое семя внутри? — да, папочка. мне нравится чувствовать твое тепло. у криса, наверное, какой-то сдвиг в голове, иначе он не может объяснить, почему ему так нравится это зрелище. еще несколько минут он любуется втекающей жидкостью и шлепает макнэ по заднице, оставляя красные следы и наслаждаясь стонами. его малыш уже давно не ребенок, каким он его видел все это время. слава всем богам, что отправить к ним, чтобы поторопить, было решено чанбина, потому что он итак прекрасно знал, чем они там занимались. макнэ лично спрашивал у него несколько дней назад, не встречаются ли они, потому что он хочет быть с лидером. и бин только громко стучит в дверь, вспоминая ситуацию с чонином. — мы не можем уехать без вас, поэтому давайте быстрее. я надеюсь, что вы уже потрахались, поэтому мойтесь и выходите! все ждут вас внизу. рэпер уходит, а парни спешно обмываются; чан даже заботливо вымывает анал чонина, чтобы там не осталось никакой грязи. переодеваются в какой-то странной тишине, иногда целуясь и пересекаясь взглядами. чан совершил огромную ошибку, когда дал ему шанс. *** — ну так вы потрахались? они снова сидят в комнате старшего. чан снова под кайфом, а бин снова прочищает его желудок углем и водой, буквально вливая ее внутрь. — да. это было ошибкой. — ну это было вчера. а сегодня ты почему-то снова в таком состоянии. тебе не понравилось? — мне понравилось, но я не могу отказаться от наркотиков из-за секса с ним. — а ради него? просто, скажу тебе кое-что, по секретику, хорошо? чан с трудом открывает глаза, не совсем четко оглядывая лицо друга: все такие же пухлые щеки и губы, все такие же темные глаза и противная полуулыбка-полуухмылка. чанбин такой родной и настоящий: он всегда такой рядом с ним. — минхо с джисоном расстались, и, как ты понимаешь, не по инициативе нашего кошатника. чан снова прикрывает веки; в ушах немного звенит, а по телу растекается приятное тепло и возбуждение. ему так хорошо и спокойно, что всех проблем снова как будто не существует, как будто он никогда не переступал грань. — и минхо нацелен на малыша чонина. непонятные силуэты медленно перемещаются, затмевая сознание яркими линиями и пятнами; вокруг шумит куча людей, где-то разбивается бутылка с алкоголем, а внутри чана что-то тоже разбивается. чанбин наклоняется, снова непозволительно близко, и также, как и всегда, низко шепчет на ухо: — думай логически, малыш. минхо трахает твоего парня, пока ты находишься под кайфом. в его узкую дырку прямо в этот момент входит чужой член. и все с треском ломается, оглушая тишиной и пустотой: нет людей, нет причудливых существ. есть только чанбин и литры воды, которые он снова в него загоняет. сигарета снова тушится о пепельницу на подоконнике и летит в окно, а чан тянется к парню рядом, утягивая в поцелуе. чан ненавидит сигаретный запах, но сейчас он так хочет его почувствовать, как и тепло чужих губ. — я хочу тебя трахнуть.