***
Секреты, что я хранил в своем сердце, спрятать намного тяжелее, чем я думал. Может, я просто хочу быть твоим?
I Wanna Be Yours — Arctic Monkeys
Осаму не в состоянии бороться со своими желаниями и чувствами. Если это вообще можно назвать борьбой, когда он сдался без сопротивления, позволяя цепям любви окутать его полностью и почти поставить на колени, если только он уже не опустился ниже. Экс-мафиози и нынешний детектив не был готов к такому. Он не был подготовлен к тому, что одно простое чувство может захлестнуть настолько сильно во второй раз, но это уже будет не горечь от потери друга, а неконтролируемое желание быть рядом с кем-то. При чем под словом «рядом» Осаму подразумевает далеко не обычное нахождение в одной комнате. Он хочет касаний, хочет сильных объятий и, боже, долгих и чувственных поцелуев. Настолько долгих, что бы колени стали подкашиваться, а в и без того закрытых глаза стало темнеть еще сильнее. Хочет ощутить это давление в легкий, хочет ощутить, как они горят не из-за того, что можно было получить очередной удар под дых, а от того, что человек рядом целует так, что крышу сносит, а сознание отключается без попытки вернуться. Осаму постукивает короткими ногтями по деревянной поверхности стола, чередуя незамысловатый ритм. Прекращая наигрывать то, что никогда не станет шедевром музыки даже при качественной обработке, он тяжело выдыхает, с противным звуком разрывая лист белой, исписанной бумаги. Писать письма оказалось труднее, чем Дазай мог бы подумать. Особенно на английском. И с чего Осаму вообще решил, что это будет хорошей идеей? Разве что в эстетическом плане может это и будет выглядеть лучше, нежели на японском, но второй вариант проще, поэтому кареглазый решает забить на красоту. Главное ведь содержание? Но даже с содержанием возникают проблемы. При чем ощущение такое, будто проблема с текстом намного сложнее, нежели с языком и оформлением. Писать о своих чувствах просто сложно, для Дазая в особенности, ведь он — типичный клоун сейчас и клоун, но с садистскими замашками до. Писать о своих романтических чувствах сложно даже не из-за того, что Осаму просто не знает, как красиво их выразить. Он знает, ему в любви признавались не раньше, при чем самыми странными способами, вплоть до подбрасывания бомбы в машину. И Дазай честно думает о том, что бы поступить также, потому что это проще, но ему нужна индивидуальность, потому что человек для него особенный. Накахара Чуя в принципе всегда был особенным. Осаму усмехается, вспоминая Дневник памяти*, и мысленно цитирует: Они слишком часто сражались друг с другом. На самом деле они вообще никогда не соглашались. Между ними шла постоянная борьба, каждый день они бросали друг другу вызов… Но не смотря на все различия у них было то, что объединяло их обоих — они были без ума друг от друга. И выдержав трехсекундную паузу, он не может не добавить уже вслух: — Как же ты права, Гамильтон.***
Громкий крик толпы не даёт сосредоточиться на чем-то одном, и это «одно» настолько расплывчато в представлении, что Дазай даже не задумывается, чем оно является. Возможно, это мысли о дорогом абсенте, на который пришлось потратить деньги, или может это мысли о не существующем для шатена смысле, а может это опять Чуя. Осаму склонен думать, что третий вариант — самый подходящий. Но сейчас детектив хочет лишь заглушить абсолютно все мысли до единой. Что бы он буквально не мог вспомнить не то, что бы свое имя — даже то, что все вокруг вообще реальность. Дазай пьёт относительно редко сейчас, чисто из-за того, что времени нет, а приходить с похмелья в агентство — такой себе тон. Но сейчас у него отпуск, а значит он может себе это позволить, в как известно, если есть возможность и Осаму хочет — он берет и делает. И желание отбить себе разум алкоголем в его крови уже зашкаливает. Поэтому Дазай забывает о том, что зарплата у него уже не такая, что бы не экономить. Он забывает просто обо всем, кроме Чуи, который прямо, блять, сейчас, находясь в этом же клубе, смотрит на своего бывшего напарника.***
Никто из них не понимает, как и почему это происходит сейчас, ни один из них не знает, о чем будут их мысли на этот счёт завтра, но оба не собираются останавливаться. Их обоих ведет от нахлынувшего волной чувства возбуждения и желания, они не противятся этому не на секунду. Потому что приятно. Потому что все так, как должно быть — до дрожи в коленях, до натянутого возбуждения в паху, до головокружительного давления в лёгких. Никто из них не прервет это, не остановит другого, не потратит зря ни секунды. Дазай уже не помнит дорогу от клуба до квартиры Накахары, не помнит, сколько выпил, потому что в память врезается лишь все происходящее сейчас. Накахара грубым движением, с порога, вжимает детектива в стену, зарывается рукой в шоколадного оттенка волосы, в начале массируя мягко, а потом резко дергая к себе, что бы тот наклонился. И целует. Целует так, как хочет Дазай: жадно, требовательно, с явным желанием. Чуя прикусывая нижнюю губу Осаму, тянет, а после вновь врезается в его губы, потому что сейчас границ между ними просто нет. Дазай тянет руку, делая запустить в рыжие волосы, прижать ближе, но Чуя опережает: хватает Осаму за запястье, прижимая то к стене, а после плавным, не свойственно аккуратным движением, переплетает их пальцы, крепко сжимая ладонь детектива. У Дазая голова уже кругом идёт, он отвечает на поцелуй с ещё большей страстью, перехватывая власть. Между ними это всегда, каждый будет бороться за ведущую позицию, не желая признавать поражение, но в этой ситуации, в этот миг, Осаму готов отпустить предрассудки, как и Чуя. Шатен нехотя отрывается от губ мафиози, сбыто дыша и опаляя этим горячим дыханием его губы. Сдерживаясь от очередного порыва впиться в них, Дазай спускается чуть ниже, целуя выше дергающегося кадыка Накахары. Он собирается оставить много невидимых меток на этой шее, но сделать Осаму этого не дают, вновь сильно сжимая волосы на затылке и заставляя опуститься на колени. Детектив пару секунд смотрит на ширинку плотных брюк, после поднимая взгляд и сталкиваюсь с затуманенными от похоти глазами Накахары. Чуя ласково, почти любовно перебирает шоколадные пряди, направляя ближе к своему паху. Мафиози прикусывает губы от предвкушения; понимание того, что сейчас будет делать Дазай, просто сводит с ума. Шатен возвращает взгляд на молнию на брюках, подмечая уже видную эрекцию парня перед собой. Он приближается, перед этим облизав пересохшие губы, и утыкается в пах Чуи, проводя в начале кончиком носа, но возбужденной плоти сквозь брюки. Он играет, касаясь губами ткани, чуть надавливая и вызывая слабый, но возбужденный вздох со стороны мафиози. С характерным звуком Дазай расстегивает молнию на брюках вместе с ремнем, спуская ненужную одежду до колен Чуи. На серых боксерах мафиози были видны чёткие очертания возбужденного члена. Накахара вскоре не выдерживает давления ткани на себя, подцепляя края белья и спуская их в них, ударяя членом по губам бывшего напарника. Шатен прикусил губы, полным желания взглядом посмотрев на Чую, и в своей манере ухмыльнулся. Осаму смотрит на плоть перед собой, обхватывает у основания и делает несколько движений по длине ствола прежде, чем коснуться уздечки кончиком языка. Дазай не может назвать это даже своеобразным признанием в любви, потому что в его представлении это нежное чувство является более интимным, чем обычный минет, но прямо сейчас он отчетливо вспоминает строки из письма, которое так старательно писал: «Глупое сравнения, но я мог бы быть твоим Ford Cortina*, я бы никогда не заржавел. Ты пьешь горячий кофе по утрам, поэтому я могу бы быть чем-то на подобии кофеина? Люблю сравнивать, ты знаешь» Шатен проводит кончиком языка по периметру головки, после вбирая ее на половину в рот, обхватывая губами и втягивая щеки. Дазай не может описать четко вкус Чуи, но он чувствует солено-горький привкус смазки, и сейчас это не кажется чем-то, что должно отталкивать «натурала до мозга костей», каким Осаму привыкли видеть. Дазай вбирает глубже, активно обводя каждую венку, что встречается на члене партнера. Он искренне хочет доставить Чуе удовольствие, и даже не из-за чувства вины за то, что все детство шатен над ним глумился. Это просто любовь. «Я почти готов отдать весь контроль тебе, потому что… Прятать все те секреты, которые у меня есть, оказалось намного сложнее, чем я мог себе представить. О, кажется, я придумал еще одно сравнения. Ты ведь часто мерзнешь… Могу я быть твоим обогревателем?» Шатен продолжает двигаться дальше, случайно задевая зубами чувствительную кожу, на что слышит тихое шипение и такое привычно «Блять, Дазай…», от которого он, если бы мог, сейчас усмехнулся. «Я не хочу делать это письмо слишком большим, ты ведь и так вряд-ли его прочитаешь. Но ты должен кое-что знать…» Осаму неожиданно для Чуи и себя самого отстраняется, сбито дыша от легкого недостатка кислорода, он опаляет дыханием головку все еще возбужденного члена экс-напарника, и поднимает на него взгляд. — Я хочу быть твоим.