Укрывшись занавеской

Дана проснулась в момент, когда картинки какого-то чудного сновиденья стали таять перед ее мысленным взором, а белые лучи солнца уже заполнили собой комнату и угрожающе подбирались к постели. Она устало потерла глаза, лениво возвращаясь в сознание, и перекатилась на спину. Утро пришло к ней сегодня после обеда, принеся с собой тупую головную боль и царапающую горло жажду, так, словно рот был полон песка, и будто она проснулась не после сна, а воскресла после смерти. Дана не помнила, как вчера добралась до постели, как, а самое главное – где, уснула. Ее хрупкая память милосердно затаила где-то в сознании вечерние и ночные события и Дана была этим вполне довольна. Она приподнялась на локтях, смахнув с лица спутавшиеся, влажные от пота волосы и осмотрелась: редкая мебель, посеревшие обои с разноцветными плакатами на стенах и вырезками из музыкальных журналов, стол возле окна с горой учебников и тетрадей, одежда, разбросанная на полу. Дома. Значит, преданные ноги все-таки довели домой, где бы там ее вчера не носили черти. Это было далеко не первое и явно не последнее утро, когда после очередной шумной вечеринки она не могла вспомнить ни где она, ни кто она, пока не откроет глаза и не посмотрит вокруг. Но ей всегда становилось легче, когда рядом с ней спала Кэт. Словно ее плоть, кровь, муравейник мыслей и желаний, являлся каким-то поплавком удерживающим Дану в существующей реальности. Кэт всегда спала дольше и Дана любила после пробуждения смотреть не ее спящее лицо, на рассыпанные по подушке черные, как тушь, тугие косички, на худые плечи и как мирно и спокойно вздымалась во сне ее грудь. В такие моменты даже похмелье не могло испортить ей удовольствия наблюдать за ней. Но сегодня Кэт в постели Даны не было, впрочем, ее не было бы и завтра и послезавтра и третьим днем позже и неделей и месяцем, и от осознания этого упрямого факта Дана уже вторую неделю ощущала себя существом без локтей и коленок. Ленивая депрессия сменялась пьяным бесшабашным весельем в компании знакомых и малознакомых неформальных лиц, дни в институте проносились на сверхзвуковой скорости, хоть Дана и слабо переваривала ту информацию, что столь тщательно забивали преподаватели в ее пустую голову. Так тянулись дни без Кэт. Только один раз она смогла найти силы, чтобы позвонить ей и, катая во рту сигарету, спотыкаясь языком о зубы и путаясь в словах, спросить, не хочет ли она забрать свои диски «Pink Floyd» и ожерелье из разноцветных ракушек. Кэт сухо ответила, что не хочет и разговор на этом был окончен. Больше всего Дану расстраивало то, что Кэт из-за всех этих событий невозможно было узнать, а Дане всегда казалось, что она знала обо всем, о чем могло стучать ее сердце. Обо всем, кроме одного – что это сердце больше не стучало о ней. И вот так просто, они разошлись каждый по своим жизням две недели назад, обернув это расставание для Даны, колючей оберткой первого в жизни разочарования. От этих воспоминаний, редко отпускающих ее, голова разболелась еще сильней и Дана зарылась лицом в подушку надеясь, что сможет уснуть и проспать до самого вечера, а там уже пора будет спать снова, а завтра настанет понедельник и студенческие будни смогут немного разбавить ее тоску. Темнота под веками стала сгущаться, как это обычно бывает перед сном, когда в квартире вдруг раздался настойчивый звонок. Дана вздрогнула всем телом от неожиданности. Кто это – рекламщики с очередными не нужными ей вещами? Свидетели Иеговы, которым она с показной грубостью всегда отвечала, что ее Бог спился полвека назад? Хозяйка квартиры за деньгами? Нет, Дана еще в начале месяца оплатила аренду. Настойчивый звонок повторился. - Никого нет, уходи, – пробормотала она тихо себе под нос, не поднимая головы, и зажмурилась, - меня нет дома. Но внезапный гость не уходил, продолжая сверлить голову Даны противным писком звонка входной двери. - Проклятье… - процедила она зло сквозь зубы и села, свесив ноги с кровати, босыми ногами нашаривая на полу тапочки. – Какого черта? Какого хрена? Если никто не открывает, значит никого нет дома! Она поднялась на ноги, подобрала с пола потертые джинсы и, с трудом удерживая равновесие, запрыгала на одной ноге, целясь босой ступней в штанину, затем натянула первую попавшуюся под руку футболку, которая на проверку оказалась мужской и покорно, под непрекращающуюся трель звонка, поплелась к двери. Только услышав ее ленивые шаги, гость прекратил звонить и терпеливо ждал пока Дана открывала замок. - Ну, слава Богу! – облегченно вздохнул пришедший. На пороге стоял высокий голенастый парень с мягкими, точно девичьими, чертами лица и живыми светло-серыми глазами, которые улыбались Дане. Его русые мягкие волосы были неряшливо заправлены за уши, а неровная челка спадала на лоб. - Ты чего так долго не открываешь? – не скрывая легкого раздражения, вопросил парень и бесцеремонно шагнул внутрь квартиры. - Потому что… ладно. Привет, – обхватив руками плечи, недовольно обронила Дана, поежившись от сквозняка дохнувшего сыростью с лестничной площадки. Парень обнял ее, скинув наляпистый от множества нашивок рюкзак на пол прихожей, и смачно чмокнул холодными губами в щеку. - Привет, вот, только приехал – сразу к тебе. Что у вас с Кэт? Все так плохо? Дана нервно передернула плечами и улыбнулась другу вымученной неестественной улыбкой. Прихода Ильи она не ждала ни сегодня, ни завтра. Дана знала, что тот уезжал из города к родителям и не собирался возвращаться раньше следующих выходных, но не могла не признаться себе, что его приезд для ее теперешнего состояния был как нельзя кстати. Вот уже три с лишним года они ломали комедию перед родителями, с навыками заправских актеров изображая любовную пару, чтобы никто из взрослых не узнал о тщательно скрываемой тайне истинных предпочтений своих детей. Вот уже три с лишним года ни мать, ни отец Даны не тревожили ее назойливыми вопросами о бойфренде, а родители Ильи не мучили его расспросами о часто меняющимся "лучшем друге", со свойственной материнской и отцовской подозрительностью. И если первые полтора года подобная игра в «мальчика с девочкой» их обоих забавляла, позже стала обыденной и повседневной, как любая заученная годами ложь, в которую если сам и не веришь, то хотя бы, не отрицаешь. Илья снял верхнюю одежду, разулся и снова вопросительно взглянул на свою подругу: - Что, гуляла вчера? - Нет, в интернете всю ночь сидела, - не моргнув соврала Дана без всякого выражения, на что Илья только скосил улыбку и медленно кивнул, всем своим видом показывая насколько он верит ее словам. Но и этого было сейчас вполне достаточно. Иногда ее даже немного раздражало это вселенское понимание с его стороны, без ругани и лишних вопросов, так, словно он заранее знал, что на все его слова она будет либо неприкрыто врать, изображая раскаяние, либо просто пошлет его по известному адресу. - Блин, не смотри на меня так, - отмахнулась она, не сильно оттолкнув друга. Дана прошла по коридору, свернула в ванную оставив дверь открытой и склонившись над раковиной, уставилась на свое зеркальное отражение: спутанные космы ломких, как ржавчина волос лежали на плечах, под мутными глазами набрякли мешки в темных пятнах от косметики. Дана недовольно фыркнула, пряча взгляд от укоризненно глядящего отражения и принялась стирать указательными пальцами осыпавшуюся под глазами тушь. Она услышала, как Илья прошел за ней и, облокотившись плечом о дверной косяк, стал внимательно рассматривать ее уставшее лицо в зеркале. - Нда… - глубокомысленно, протянул он, - вид у тебя неважный, даже можно сказать хреновый. - А ты вообще на телку похож, - грубо срезала Дана, кинув на парня испепеляющий взгляд, на что тот только улыбнулся и, ступив к ней ближе, осторожно уперся подбородком ей в плечо: - Поэтому я тебе нравлюсь? – продолжая улыбаться, спросил он. - Поэтому ты нравишься своему Владу, - снова огрызнулась Дана, нервно стряхивая его голову. - Не смешно, – скривился Илья, но вопреки следуемому раздражению позволил себе легкую улыбку. Потом они вдвоем прошли на кухню и Дана плюхнулась на табурет вытянув ноги под стол. - Как дома? Илья неопределенно повел плечами, по-хозяйски расхаживая на кухне, достал из шкафчика банку с сахаром и дешевый чай в пакетиках пахнущий картоном, но на вкус от настоящего почти не отличающийся. - Все хорошо, спрашивали, когда ты в гости приедешь, все тебе привет передают. - Спасибо, - безучастно буркнула Дана, потянувшись за пепельницей и сигаретами, - может недельки через две съездим. Илья взял с плиты чайник, сунул его по струю проточной воды и обернулся, скрестив на груди руки. - Ну, да… тут только… вот… Дана чиркнула спичкой втягивая в себя жидкий сигаретный дым и протянула другу пачку. - Только вот – что? Илья тяжело вздохнул, выбил из пачки сигарету и, включив плиту, мастерский подкурил от открытого огня. - Влад настаивает со мной к родакам поехать. Вода переполнила чайник и стала с шумом переливаться в раковину. Илья спохватился и снова отвернулся, занявшись приготовлением чая. - Зачем это? – недоуменно вопросила Дана, разбивая рукой клочья дыма. - Говорит, что мне нужно во всем признаться родителям, что они поймут, потому что любят меня! – театрально всплеснув руками, заявил Илья не оборачиваясь. – Можешь себе представить? Дана недоуменно вскинула брови осмысливая услышанное и некоторое время молчала, чувствуя, как начинает улыбаться против воли. - Во-во, а я тебе давно говорила, что у тебя он немного с приветом, - наконец, сказала она, описывая указательным пальцем круги у виска. - Ну, не то, чтобы с приветом… - с сомнением протянул парень, - просто я ему объясняю – у меня отец военный в третьем поколении! Да для нашей семьи сын-антихрест не так страшен, как сын-гей, а он мне «если любят, то поймут», - Илья опять сменил голос на театральный бас заставив Дану нервно захихикать. - Чокнутый, - подытожила она, ерзая на стуле. - Просто, понимаешь, - он повернулся, поставив на стол две кружки с нитками заварных пакетиков на краях, и устроился радом на табурете, - он просто хочет, чтобы у нас все было, как у людей, чтобы не нужно было постоянно врать, постоянно изображать кого-то… Дана многозначительно покачала головой, заглянула в кружку, с грустью обнаружив на дне чашки горку сахара, и мысленно отметила, что Илья за три года так и не запомнил, что пьет она чай без сахара, а Кэт это было ясно уже на втором их свиданье. - Дорогой, - со вздохом произнесла она, аккуратно ровняя окурок о стенки пепельницы, - запомни – «как у людей» не у тебя, не у меня никогда не будет, во всяком случае, здесь. Так что передай своему Владу… Кстати, у него предки, я полагаю, в курсе? - По его словам – да, – пожал плечами Илья, рассматривая в руках тлеющую сигарету и тонкой струйкой выпуская на нее дым. - Пф, «по его словам», - передразнила слова друга Дана, - по его словам всем педикам нужно взять в руки радужные флаги и выйти с ними на улицу, так что теперь? Я прямо представляю лицо Бориса Николаевича, когда вы будете рассказывать ему о прелестях вашей любви, взявшись за ручки! – она не сдержала смешок, цинично поглядывая на друга сквозь сигаретный дым. Илья сидел, подперев голову рукой и потупив взгляд только безрадостно криво улыбался. - Прости, Илюш, но это так же бредово, как и эта его идея с дурацкими татуировками инициалов друг друга… - парень опять тяжело вздохнул, но молчал и Дана продолжила, - это, конечно, твое дело, но более голубоватого дружка у тебя, кажется, еще не было. - А Рома? Ты забыла Рому? - Илья улыбнулся и поднял взгляд. - Ах, ну да, - всплеснула руками Дана с наигранным энтузиазмом, - тот придурок с розовыми волосами! Тогда этот, конечно, на втором месте. Илья как-то смущенно засмеялся массируя пальцами переносицу, потом хлебнул из чашки и снова уткнулся взглядом в стол. Несколько долгих секунд Дана наблюдала за ним, отлично понимая по поведению друга, что на этом сюрпризы еще не закончились. - Ну? - Что - ну? - Выкладывай, что еще случилось, - буркнула она с нервозной поспешностью. - Не ломай комедию, чувствительный ты мой мальчик. Илья облизнул губы, смял окурок в пепельнице и снова задымил. - Не знаю, Дан, как ты к этому отнесешься... В общем... Вчера за ужином... В общем, родители скопили немного денег и хотят, чтобы мы сыграли свадьбу после выпуска. Дана вдруг услышала его слова невыносимо громко, словно выдернули наушники из ушей, где до этого транслировалась какая-то скучная беседа из дешевого ситкома. - Что? - переспросила она, недоуменно сощурившись и сложив на столе руки, немного подалась вперед. - Вот сейчас не поняла. - Блин, Дана! - Илья подорвался на ноги, с грохотом отодвинув табурет, шумно выдохнул, запустив пятерню в волосы на затылке и склонил голову. - Ты понимаешь, что это значит? Это значит - либо мы во всем признаемся, либо - фиктивный брак. - Не-не-не, - замотала головой она, и принялась нервно разминать сигарету в пальцах, не поднимая головы, - никакого брака. Мне твоих гомо-друзей в голове хватает, не хочу я прикрывать ваши гомо-встречи еще и дома. - Можно подумать у тебя таких встреч не будет... - парировал Илья, сложив на груди руки. - Можно подумать. - Брось, это почти то же самое что и сейчас, только со штампом в паспорте. Ты же нормально с этим живешь? - Конечно, только почему-то мне казалось, что жить мы не будем шведской семьей и мне не придется вынашивать твоих детей! - последние слова особенно кольнули слух и Дана замолчала. Илья только тяжело вздохнул и покачал головой, беспомощно разведя руками. - Тогда, - он взял паузу и секундами позже продолжил, - тогда придется во всем признаться. - Может, обойдется? - без надежды обронила Дана. - Сомневаюсь. Илья снова вернулся за стол и принялся крутить в пальцах спичечный коробок. Дана подумала о том, что родители сказали бы ей соверши она подобный каминг-аут. Четко увидела в сознании разочарованный взгляд отца, и полные раздражения глаза матери, которая расценила бы признание дочери не более чем очередной выбрык, как идея проколоть язык, или набить татуировку. Сестре было бы пофиг. Ей на все было пофиг, что не касалось ее самой и не затрагивало ее интересов. Она отмочила бы что-то в духе - "в семье не без урода", а через неделю и вовсе забыла бы этот незначительный факт. Да, вот так все и было бы, без особых изменений, только чаще всплывала бы в ссорах колючая горькая фраза: "это из-за тебя у нас такая дочь!" и все. С Ильей было бы иначе. Парня просто напросто отлучили бы от семьи, как от церкви, без возможности восстановления. Его мать, Мария Николаевна, месяца через два заскучала бы по сыну и так началась бы их редкая телефонная связь в тайне от отца и братьев. - Что? - Дана чуть вздрогнула и подняла голову. - Говорю, пепел сейчас упадет, - Илья кивнул на зажатую между пальцев Даны сигарету, на которой нарос хрупкий столбик пепла. - А, - выдернутая из размышлений, она втоптала окурок в пепельницу и, подперев голову рукой, уставилась на сгущающиеся за окном сумерки. Некоторое время они молчали каждый, по-своему, осмысливая надвигающиеся перемены их, изъеденной ложью, как мышами, совместной жизни. В уютную, словно костер одинокую лампочку под потолком бился мотылек, заполняя тишину. Время клонилось к вечеру. - Ладно, мы что-нибудь придумаем, - обронила Дана без энтузиазма, изо всех сил надеясь, что ответственность за это «придумаем» возьмет на себя Илья и вернет ее устоявшуюся и спокойную реальность обратно на рельсы. И пусть ее даже иногда саму тошнило от вранья и пусть даже иногда, чаще в пьяной храбрости, ее тянуло набрать номер родителей и рассказать им то, что она скрывала, пусть даже так было бы справедливей по отношению ко всем – пусть. Но подобные перемены казались ей слишком яркими, болезненно яркими и при мыслях о них ей хотелось спрятаться в чьих-то руках. Она чувствовала, как Илья долго смотрел на нее, без лишних слов читая на лице все мысли и протянувшееся тонкой морщинкой на лбу беспокойство, потом негромко хлопнул по столу основаниями ладоней. - Конечно, придумаем. Знаешь, - потянувшись, заговорил он и закинул руки за голову, - я, наверно, у тебя сегодня останусь. Ты не против? Дома Влад опять мозг вынесет этими лекциями на тему "родители-дети"... Поговорю с ним потом, хорошо? Дана кивнула все еще пребывая в неком трансе затянувших ее мыслей. Где-то в коридоре запищал односложной трелью мобильный Ильи и он поднялся на ноги недовольно скривившись: - Пошел отмазываться. Влад, наверно. Дана усмехнулась и снова взяла сигарету. От количества выкуренного во рту пекло, но она не чувствовала насыщения, продолжая впитывать дым, словно жаждущий влагу, не то наказывая себя не то поощряя за тягомотину рваных размышлений. Она сняла с полки, на которой одиноко корчилась от жажды герань, маленький радиоприемник и поставив его перед собой на стол сдвинула переключатель на FM. В тот же миг кухню наполнили звуки помех и отдаленный голос Честера Бенингтона истерично орущего свою хитовую "Numb". Дана настроилась на волну, где звучала композиция, катая колесико регулятора и двигая антенну. Она перекатила сигарету в уголок рта и сделала погромче, чтобы не слышать голоса Ильи, виновато бубнящего в коридоре по телефону что-то о том, будто он не может оставить ее, Дану, одну в такой депрессии и что останется у нее на ночь по этой самой причине. - Интриган, мать его... - обронила Дана, облокотившись спиной о стенку нервно-дрожащего старого холодильника и выпустила в потолок струйку дыма. Она вдруг представила себя в белоснежном свадебном платье, украшенном кружевами и бисером... льющийся между пальцами атлас, тугой корсет стягивающий талию... может даже фата, которая отчего-то ей всегда казалась только уродующей образ невесты... Вся эта светлая картина не вызвала в ней никаких эмоций, просто никаких, как щепка на потолке и Дана только глубоко вздохнула, с грустью в очередной раз отметив, что характер ее желаний и мыслей диаметрально отличим от мыслей и желаний большинства девушек. Когда Илья вернулся на кухню, перекидывая из одной руки в другую свой мобильник, она уже точно знала, что никогда не захочет примерить этот образ наяву, что ей абсолютно наплевать на то, что следует искать новую твердь под ногами в союзе с реальностью. Она точно знала, что именно с этой, сегодняшней твердью, с одиноко болтающейся под потолком лампочкой, с дымом сигарет и остывшем чаем, мягким голосом Ильи и его грустными глазами, она готова тянуть свою реальность, цепляться за нее, как кошка за занавеску. Пройдет немного времени и она перестанет слышать шаги Кэт в своей памяти, слышать ее смех и шепот, потом место Кэт займет кто-то другой, в кого она так же будет нырять, как в воду не боясь захлебнуться, потом пройдет и это, но сегодняшний вечер еще будет наполнять ее легкие дымом, неторопливо тая за столом тесной кухни.