Драбблы по Личи Хикари

*** Им легко делать ужасные вещи — каждому из них, взрощенному в Кейко, впитавшим с молоком матери сам отравленный дух этого города. Все, что окружало их с младенчества, и они не видели ничего кроме — только черный смог, седой пепел и жирные маслянистые разводы нефти в канале. У каждого из них, поголовно, несчастное детство и впереди только предсказуемое, безрадостное будущее, слепая, мутная безысходность, и нет никакого выхода. Поэтому когда Зера предлагает что-то другое — иное «завтра», прекрасное, сверкающее — острый, колючий свет черных звезд, и вечная юность, и власть над миром, все, что положено в таких ситуациях… Ну, если честно, кажется — он мог бы предложить вообще что угодно. Даже не стараться так, они согласились бы и на куда меньшее. Нет ничего удивительного в том, что они пошли за ним — Зера умный мальчик и знает, как работают такие вещи, он читал много книжек на эту тему и умеет вычленять главное. Это ведь все, на самом деле, так просто. Найди самых обиженных жизнью. Предложи им стать чем-то большим. Сплоти их, предложи им цель — чем более захватывающую — тем лучше. Заставь их скандировать это хором, заставь повторять за собой — многократно усиленным эхом. Единство. Цель. Авторитет лидера. Он знает, что делает, и ему даже не нужно было особенно готовиться или репетировать свою речь. Пока он говорит, все больше заводясь, и голос его начинает вибрировать, набирая силу — он понимает каким-то краем сознания, что происходит. Понимает, что, должно быть, чувствовал Гитлер, выступая перед Рейхстагом, начиная свою речь спокойно и постепенно накручивая толпу и самого себя — когда уже не нужно думать, на каком моменте повышать голос или нужен ли здесь тот или иной жест. Просто ощущая, как внутри поднимается волна, начинает жечь изнутри, а потом выплескивается вовне, грозя выжечь твое слабое, детское еще тело дотла, как свет из глаз от внутреннего пожара. Выплескивается в реальный мир, подчиняя его своей воле. Он сам начинает верить. Потому что когда они смотрят на него такими глазами, все эти глупые, ошарашенные мальчишки — каждое его слово превращается в правду. С этого момента тот, кто станет через несколько лет Зерой, знает — он прав. Впервые в жизни безошибочно чувствуя — он нашел, наконец, свое призвание и свое место. Он поведет этих мальчишек по углям и пеплу, и, если понадобится — по трупам, к их светлым, сияющим мечтам. Вслед за путеводной черной звездой. *** Они все всего лишь подростки, кучка вчерашних детей, видевших только кошмары, кучка отщепенцев, выброшенных даже из помойного ведра социума Кейко, если отбросить всю эту шелуху в виде крови и оккультных символов — просто сборище неудачников и ботаников, великолепных и одновременно жалких в гордыне непризнанного эго. Как в каком-то дурацком аниме-сериале, когда днем вы обычные школьники, а ночью приходите на полуразрушенный завод и собираете свою адскую машину. Только вот это реальность, и нет никакой волшебной трансформации — они не преображаются в воинов света, не становятся выше ростом, прыщи — и то никуда не деваются с лиц, такой неизбежной прозой жизни. Никто даже не меняет свою школьную форму, только Зера надевает перчатки с черными звездами, нарисованными акриловой краской. А еще, оказывается — это тяжелая ежедневная работа, рутина с запахом нагретого металла и машинного масла, и сорванная спина, и мозоли на руках, и вечный недосып, и когда-то приходится делать домашние задания. Нико все свободное время проводит в их штабе, а потому на учебу остается совсем мало времени, тот минимум, который он может выкраивать — это перемены в школе, не более получаса до того, как все соберутся и еще полчаса после, когда остальные разошлись по домам, и иногда — сидит над тетрадкой в перерыве, пока остальные шуршат пакетами с прихваченной из дома едой, делятся, меняются, перебрасываются шуточками или ругаются. Их таких только трое в этом маленьком мальчишеском царстве — Зера не принимает участие в этих легкомысленных интермедиях, сидит на своем троне за очередной шахматной партией с самим собой, а Дзяйбо — тот всегда держался особняком. Он появляется перед Нико, как всегда, неожиданно, как чертик из табакерки, со своим извечным раздражающе-резким смешком к месту и не к месту (и чаще не к месту, как считает сам Нико). Будто соткавшись из темноты в углах, даже в школьном форменном кителе похожий на демона из квайдана — такой же перемазанный кровью и бледный, и глаза горят этим непереходящим возбуждением. Нико не понимает, как можно, ничего толком не делая, постоянно находится в таком состоянии исступления. Может быть, он и сам что-то принимает, а не только накачивает соучеников из медикаментозных запасов его отца? А что. Это бы многое объяснило. — Йа-хаха! Что, опять сидишь тут один, как сыч? Нико, в отличии от остальных в Личи Хикари, давно приучился не вздрагивать и не вопить «Дзяйбо!», когда он выпрыгивает на тебя вот так из темноты, или появляется прямо за спиной, со скальпелем или без — может, нервы крепче, или он просто его не боится, не испытывает того подсознательного, полумистического страха перед демонами или психами, который он замечает во всех остальных членах клуба кроме Зеры. Потому Нико просто смотрит на него с неприязнью, которую давно даже не пытается скрыть, и ждет. Пусть говорит, что он там хотел и проваливает. Помогать ему Нико не намерен. Кажется, Дзяйбо ничуть не смущен этой реакцией, точнее — отсутствием реакции, потому что вьется рядом с непосредственностью капризного ребенка, подается вперед, пытается заглянуть в разложенные на коленях бумажки. — Что это у тебя за тетрадка, Нико, ммм? Что там? Любовные стихи? Дай почитать! Дзяйбо, если хочет, может быть очень стремительным, он привык охотится на диких уличных кошек Кейко, а о том, насколько успешно, сама за себя говорит кровь на его смазливом личике и фрагменты внутренностей под ногтями. Только вот Нико все равно быстрее, у него отменная реакция, и он перехватывает его руку за запястье и сжимает, сильно. Со всей накопленной злостью сдавливая в пальцах почти по-девичьи тонкую руку. Почти благодарный в глубине души за возможность сделать ему больно. Но Дзяйбо не кричит и даже не айкает, только смотрит расширенными своими, горящими безумием, глазами и продолжает улыбаться. Нико на самом краю сознания все-таки немного боится сломать ему кость, поэтому отпускает, грубо оттолкнув его руку — может, немного сильнее, чем стоило бы. Единственным, что может себе позволить по отношению к тому, кого ценит Зера. — Ну вот, а мне было так интересно. — Дзяйбо снова смеется, как ни в чем ни бывало, крутится на каблуках вокруг своей оси, потом вдруг снова поворачивается и смотрит. — Знаешь, неудивительно, что ты сидишь тут один. Ты такой болтун, наверное, никто просто не может этого вынести, вот и не зовут тебя. Вот так, одной фразой, делая молчание не достойной похвалы сдержанностью, а глупым и детским упрямством в попытке не вестись на провокацию. Впрочем, начни он после этого говорить — вышло бы так, что он все-таки повелся. — Ладно. Молчи, если тебе так хочется. Но я бы на твоем месте хотя бы попытался не терять последней связи с остальными. Тебя и так уже все ненавидят. — Смешно слышать это от тебя, Дзяйбо. — говорит он резко. Черт. Все-таки повелся. Дзяйбо расплывается в поистине приторной улыбке. Переходит на какой-то кошачий, почти мурлыкающий голос. — О чем ты, глупенький? Я ведь ваш надзиратель. Мне это даже и не к лицу. Йа-хаха! Но ты… Ты другое дело. Почему ты не сидишь там, со всеми, Нико? Неужели и правда тебя совсем никто не хочет там видеть? У Нико нет ланчбокса, нет с собой пакета с домашней едой, он вполне может обходиться без завтрака, обеда и ужина, да и, если честно, денег на еду в его семье тоже часто не хватает. В Кейко бедны все, а он — самый бедный из их компании, и о чем-то, да это говорит. Объяснять это Дзяйбо нет ни малейшего желания. — Ууу, молчишь. И смотришь так страшно! У тебя ужасные глаза, Нико. Такие отвратительные. Ты должен что-то с этим сделать, знаешь? Дзяйбо смеется, прикрываясь ладонью, как женщина, и ударить его просто до судорог хочется. — Что, опять на Зеру из темного угла пялишься? Ууу, извращенец. А вот расскажу я ему, интересно, что будет? Хочешь, попробуем? Я ведь могу. Непонятно, что больше захлестывает Нико — абсолютно звериное желание убивать или липкий, холодный страх — а вдруг и правда скажет? Наплетет что-то про него Зере, как он один умеет. А он умеет. Он не набросился на Дзяйбо, наверное, только из-за того, что ужас, поднявшийся в нем, заглушил все остальные чувства. Как в ледяную прорубь провалиться — даже дыхание перехватывает так же, и он физически чувствует, как дерет озноб по коже. — Йа-хахааа! — в этом смехе неприкрытое торжество и такое лютое веселье, что Дзяйбо сейчас выглядит практически счастливым — Ладно, ладно, я подумаю над этим. А ты будь паинькой и веди себя хорошо. Он разворачивается, чтобы уходить, но напоследок оборачивается и смотрит на него. — Даже не знаю, Нико, что тебе и посоветовать. Тут сложно чем-то помочь. Зера никогда на тебя не посмотрит, ты некрасивый, глупый… — Дзяйбо тонко улыбается и в наигранной задумчивости постукивает пальцем по гладкой щеке — Хм, может, тебе поухаживать за ним попытаться? А что, принеси ему цветы, коробку конфет… Может, поймет намек? Хотя… Прости, о чем это я! Откуда у тебя деньги на конфеты? Дзяйбо хохочет, как взорвавшись, на весь их штаб, все огромное помещение, и на этот раз на них оборачиваются все. Даже Зера отрывается от шахматной доски и смотрит. Зера смотрит. — Все хорошо, ребята! Нико рассказал мне просто потрясающую шутку! Вы же знаете, он такой весельчак! Пританцовывая, Дзяйбо идет к помосту с троном Зеры, легко взлетает на него и садится в ноги. Смотрит ласково и нежно, снизу-вверх. Зера что-то говорит и Дзяйбо качает головой с улыбкой. Потихоньку все успокаиваются и разговоры в общей группе возобновляются. Нико медленно разжимает руки. На пыльный пол с пальцев лениво капает кровь. *** Дзяйбо тоже никогда не ест в штабе, если подумать — он вообще не большой любитель поесть — Нико видел пару раз, как он сидел за столиком в школьной столовой и без аппетита ковырял ложкой что-то вроде вишневого желе, похожий на апатичную брезгливую даму с мигренью. Даже простой обед в школе превращая в целое представление. Зера сидел рядом и ел рис, кажется, вообще не замечая, что именно отправляет в рот ложка за ложкой, с механистичной размеренностью робота, ни на кого не глядя и явно погруженный в свои мысли целиком и полностью. А потом Дзяйбо перехватил его взгляд, направленный на Зеру и едко, злобно ухмыльнулся. Передвинул свой стул, громко скрипнув им о кафель, коснулся рукава форменного кителя Зеры, что-то зашептал на ухо, выдергивая того из размышлений. Почти вжимаясь в плечо, в руку, близко, чуть ли не обвиваясь, улыбаясь так холодно и сладко, что Нико поражается — неужели Зера не видит в этой улыбке яда? Дзяйбо похож на красивую гадюку с гладкой, блестящей кожей, и никакое подрагивание ресниц и поволока во взгляде не способны это изменить. Как Зера может не ощущать, кого пригрел на груди? Зера рассеянно скользит взглядом по лицу Дзяйбо. Улыбается углом рта и слегка кивает, это похоже на снисходительное, но одобрение, и совершенно невыносимо видеть это чуть смягчившееся выражение лица. Дзяйбо делает так при каждом удобном моменте, когда ловит его, Нико, взгляды, будто показывая — тебе здесь ловить нечего, это я всегда буду ближе, это мое место по правую руку, а ты можешь вот так запросто прильнуть к его руке, а, Нико? Будь ты хоть тысячу раз айнц, на деле первым для Зеры все равно буду я. Нико скрипит зубами и учится ненавидеть его молча. Пока все дурачатся — он корпит над тетрадками, и выискивает в учебниках истории те вещи, о которых рассказывал им под настроение Зера. Пока остальные отвлекаются или впустую теряют время — он работает за двоих, рявкает на особо расслабившихся и возвращает дисциплину. Он знает — однажды Зера точно оценит это. Он ведь сделал его айнцем, первым среди прочих, когда он, Нико, никому не был особо нужен. Он доверился ему, наделил властью, сделал главой своего личного гестапо. Зера умеет ценить такие вещи. Однажды Зера будет готов его выслушать и поймет, что из себя представляет лживая тварь Дзяйбо. Зера скажет «разберись с ним». И тогда лучше бы Дзяйбо заранее самому упасть и свернуть себе где-то шею.