двое из тэгу

У него наконец в ушах не звенит от вспышек молниеносных выстрелов, а кислый запах крови кажется уже визитной карточкой, с очень хорошим сервисом. Смысла в масках нет. Они сталкиваются спинами, прикрывая друг друга, двигаются по кругу, отстреливаясь. Русских было слишком много, но за ними преимущество, они — связаны, и чувствуя хоть шорох перезаряда тут же готовы. Юнги умрёт за него, а Тёхён за Юнги. Визг дорогущего стекла ваз эпохи чего-то там и рамок от фотографий, дикая, нагнетающая жара и ощущения сладостного отмщения. Светлые ковры превращаются в ложе молодоженов в первую брачную ночь, где девушка — воспитанница родителей, по-настоящему хранящая себя для мужа. Тэхёну попутно довольно смешно сравнивать впитавшуюся в белый ворс кровь с пролитым вчера вином в их гостиной. Как же Юнги материл его, засыпая пятна порошком.  — Закругляемся, — призывно кричит Юн.  — Я ещё хотел сходить на второй этаж, там, наверное, засиделся какой-нибудь из его сынков, — контрольно стреляя, выбрасывает опустошенный магазин в разбитое окно.  — Одному шесть, другому десять, остынь, — слизывает кровавые дорожки над губой. Нос разбит, два маленьких ручейка стремятся вниз постепенно стекая на подбородок. — Очень жаль, — крутит на указательных пальцах пистолеты, в раз заправляя их за ремень штанов. Волосы немного испачканы на затылке от уха до уха, а с рубашкой, любимой, между прочем, точно придётся распрощаться. Тэхён ею надышаться не смог до конца, когда стащил её у Юнги. Плечо полностью изодрано, и на брюхе красуется раскуроченный надрез, топорщащимся мясом местами. Хромает, безумно улыбаясь. Ничего не меняется в облике, с брызгами крови и трясущимися от боли ногами его даже привычнее видеть. Видеть с дрожащими губами, полустеклянными глазами и руками, по локоть в крови.  — До дома вытерпишь? — Юнги отпивает от чего-то крепкого по пути к трупу главного, садясь на корточки позади.  — Нет, сдохну тут от вида твоего зада, обтянутого кожаными штанами, — голос дрожит, но Тэ смеётся.  — Отлично, а то я заебался тебя зашивать.  — Очко себе зашей, — не выдерживает, валясь на колени. Он пару раз кашляет, сплёвывая красную слюну. Руки сжимаются в кулаках, а глаза скоро не выдержат и лопнут от напряжения.  — Соберись, тряпка, — Юнги кидает зажжённую спичку в открытый чемоданчик. Пламя почему-то зелёное.  — Я не могу, — слёзы текут вверх по лбу и скатываются вниз, разбиваясь. Он и правда не может подняться, ноги дрожат и не слушаются, а глаза почти ничего не видят. Ему тошно, немного смешно и страшно.  — Тэхён, вставай мать твою! — Мин орёт, стоя в дверях, то и делая, что переводит свирепый взгляд с него на коридор, в конце которого вот-вот откроются двери лифта.  — Я не могу, Юнги, слышишь, не могу! — колени разъезжаются, а кровавое пятно на рубашке расплывается всё сильнее, поглощая белую ткань. Тэ будто слышит треск мяса и чувствует, как расходится плоть. Он плачет и смеётся от беспомощности. У старшего нет выбора. Тэхён тяжёлый и нескладной, а нести его на себе, когда ты точно знаешь, что у тебя сломано два пальца, несколько рёбер и пулевое, довольно сложно, и гнать сто сорок в час по разрешённым всего лишь семьдесят, думая, что ты даже не успел сказать те три слова напоследок, ведь этот обмудок может отбросить коньки в любую секунду, тоже сложно.  — Очнись, сука, — бьёт по лицу, — очнись — ещё раз. Юнги плохо, он стоит на коленях перед телом парня, собираясь. А через пару минут ты вместе с ним орёшь. Он скован наручниками о батарею, с окровавленной футболкой в зубах, просто кричит в себя, сжимая зубы до крошева, дыша надрывно, через дыру в животе и порами. Он отключается пару раз, но боль настолько сильно цепляет сознание, что Тэ просто не в силах умереть или отключится хотя бы на пару минут. А Юнги орёт просто потому что его парню больно, просто потому что он устал видеть его слёзы, устал гладить шрамы, и выкидывать пакеты с кровавой ватой. Он кричит и делает, смотря, как его футболка буквально в клочья разрывается под натиском охотничьих клыков. В комнате воняет горелым мясом и отчаянием. Юнги держит одной рукой бьющегося в конвульсиях Тэ, а другой прижигает разодранное мясо плеча раскалённым утюгом. Все длится от силы пару минут, а для них вечность, наполненная коркой от гари и солью. Запястья в мясо от наручников, всё по тем же заезженным шрамам после очередных встреч. Под ногтями струйки крови встречаются, наполняя резервуар и стекая на пол. Тэхён тяжело дышит, не понимая, где он находится.  — Всё хорошо, малыш, всё обошлось, — слишком нежно на контрасте прислоняет голову Тэ к своей. Он шепчет так тихо и успокаивающе, что Тэхён еле прикрывает глаза, смотря на голый торс Юнги. Ноги трясутся и холод металла уже обжигает.  — У теб-бя к-кровь, — язык заплетается в бреде больного.  — Я позабочусь о себе, — смеётся. И прижимается так сильно, что стук его сердца запускает работу тэхёнова, так, что они вновь бьются в унисон, прижимается всем телом, чтобы расстегнуть наручники. Он несёт парня в спальню, с непривычной ему нежностью раскладывая на их общей кровати.  — Я вколол тебе снотворного, спи, — укрывает.  — Юнги? — слышит, когда свет уже гаснет.  — Да? — не оборачиваясь.  — Спасибо, — улыбается.  — Завтра ещё буду обрабатывать, не лыбься.  — Я тебя люблю.  — И я тебя.