Служба спасения не спасает Арсения.

Служба спасения? Спасите Арсения. Он увяз в этом мире грёз. Служба спасения? Помогите Арсению. Едва захлебнётся от слез. «Все с самого начала шло по пизде. Нет, правда, будем откровенны, все к этому и вело, не так ли? Все вело к тому, что рано или поздно, пара, которая въелась в умы фанатов, распадется на миллионы осколков, разбив одно из сердец. Но почему, сука, это было мое сердце?» Арсений сидел на холодном мраморном полу, крепко сжимая в руке бутылку виски. С каких пор он запивает проблемы? Видимо с тех пор, как Шастун ушел из его жизни, забрав даже ебаный шампунь из ванной. А это уже, как-никак, целых 1,5 блядских часа. Просто ушел. Не сказал ни слова, не объяснил, а лишь с фразой «Это все» выставил собственный чемодан за дверь. И что оставалось делать? Молча смотреть вслед уезжающей машине. А затем открыть виски. И напиться до таких пор, что бы не помнить даже причину собственного запоя. Но, сука, даже этого Попов не умел. Не умел пить, если говорить проще. Он уже успел, чуть ли не залпом осушить бутылку виски, понять, что идея была хуевой, выблевать все в унитаз и снова начать пить. И все события за 1,5 часа! Рекорд, так сказать. - И хули ты сделаешь? – спросил он сам себя. Вот так просто, вслух. Потому что услышать некому. И никто не примет его за сумасшедшего. Кроме него самого. Казалось бы, ты независим от него ни материально, ни на жилищном уровне, нет. Твоя жизнь, по факту, не изменилась в своих условных знаках. Только внутри все опустело, но с этим же можно жить, верно? Какого хуя вообще, Шастун? Чего тебе не хватало? Чего, блять? Служба спасения? Пожалуйста, слушайте, ему тяжело. Болит. Нет, это не авария. Нет, не ЧС, внутри Очередной глоток. Горько. Арсений морщится от вкуса – и тем более от запаха – и откладывает бутылку в сторону. Алкоголь уже успел въесться в кровь и вряд ли его быстро «отпустит», поэтому можно сделать перерыв. Телефон, естественно выключен. Социальные сети, конечно же, не обновляются: ровно никакой активности. Оно и к лучшему. Оно и проще. В груди неприятно жжет, будто кто-то долго и упрямо разжигает внутри костер, что бы согреться. А согреться необходимо. Потому что внутри холод. Внутри, на запястьях, на стопах, припадающих к холодному мрамору. Он так и не переоделся из пижамы. Проснулся утром и понял, что увяз в болоте. Зато переодеться успел Антон. Переодеться, собрать свои вещи и уйти. Он бы ушел, даже если бы Арсений не проснулся. Просто так карта легла, совпало. Уже все тело покалывает иголками. От холода, ведь физиологические процессы никто не отменял. Но вставать не хочется. Как и двигаться, разговаривать, думать. Вообще ничего. На часах 11, а он бухой в говно, молодец, Попов. Звонок. Телефон упрямо звенит, выдавая свое недовольство, а Попову плевать. Просто плевать, поняли, да? Когда ничего не хочешь, и единственная причина не выйти в окно – трусость. Мелодия раздражает до ужаса, но даже лишний раз рукой шевельнуть нет сил. Моральная пустота переходит в физическую слабость, бывает такое. Спустя 3 часа он все еще ждет его обратно. Все еще верит, что это неудачная шутка, и он вернется. К вечеру он перестает ждать. С силой разбивает вновь разрывающийся телефон о стену, а затем осознает, что придется купить новый. И сменить номер. И свалить нахуй с этой работы. — Оператор, говорите, что у вас? — Что-то пустое, липкое.. Внутри разрастается тучами. Пожалуйста, помогите мне. Или не стоит? Съемки должны были…Блять! Съемки должны были быть сегодня! Так вот почему его телефон разрывался весь день. Ебаный Шастун, даже работу из-за него проебал, мало тебе моей психики?! Он все же подбирает с пола растресканый телефон, который, на удивление, все еще способен работать. На заставке снова это ебаное фото: Арсений фоткает Шаста, пока тот показывает ему фак. Стоит удалить. Или хотя бы убрать с заставки. На телефоне 12 пропущенных и несколько смс. Смс читать смысла нет. Все выскажут ему в трубку. Несвязным голосом произносит тусклое «Да?», когда на телефоне загорается отсчет времени звонка. - Арс? Где ты блять, что случилось, и почему тебя не было на моторах? – Шеминов злится. А я как, сука, злюсь. Как же я, блять, злюсь! - Заболел, - твержу в ответ и до побеления сжимаю кулаки, лишь бы не крикнуть «Спроси у Шаста». - Шаст говорил, но я не думал, что так серьезно, - твердит креативный. Говорил, значит. Ты себя болезнью назвал, Шастун? Себя, сука, холерой ебаной выставил? – Ты врача вызывал? Когда сможешь вернуться к работе? - Завтра, - выговариваю, еле шевеля губами. Хочется снова выпить. Да и что останавливает? Кто останавливает? - Уверен? Может, больничный возьмешь? - Обеспокоен. Неприятно. Потому что знаю, что нужен ему лишь для карьеры. Не похуй было только Шасту. И то, до сегодняшнего дня. - Уверен, все. – кидаю трубку. Нет возможности говорить из-за наполненного виски рта. Которое снова жжет, но не согревает. — Отравление, газ, пожарные? — В груди полыхает огонь.. — У вас есть серьёзные травмы? — Только раны от слез и боли.. Ночь выдается ожидаемо ублюдской: сначала он разбивает кулаками зеркало, что бы не видеть в нем отражения Антона, а потом в апатии сидит на полу, прямо в квартире сжигая их фото из рамки. Удаляет файлы с телефона. Вспоминает, что копии есть в айклауд. Удаляет айклауд. Потом пожалеет, ведь там вся информация по работе. Но сейчас нахуй. Просто похуй. К 4 засыпает, каким-то чудом не забыв поставить будильник на 8. Утром встает. Снова чувствует себя разбитым и не до конца трезвым. Идет в душ. Ничего не меняется, просто раньше просыпался в чужих объятиях. Просто раньше не чувствовал пустоту внутри. Просто раньше был Антон. Был Антон.. - Да пошел ты нахуй, Шаст, - хрипит в отражение в зеркале. Стоило разбить все нахуй. Как внезапно и неожиданно в нашу жизнь врывается осознание. Упрямым комком копившиеся непонимание рассыпается на тысячи мелких осколков «понимания». Сегодня я снова смотрел в зеркало. Запотевшее от горячих паров, исходящих от тонких струек, как обычно обжигающих мое тело. Я смотрел в зеркало и видел лишь мутные очертания себя. Грозный силуэт, глядящий на меня, сквозь пелену разочарования и боли этой жизни. Покрытое грубой щетиной, уставшее лицо, расплывалось в прямоугольнике, отражающем жизнь. Я смотрел на себя. На конденсатом покрытое зеркало, путавшее мои образы. Запутанные очертания моей жизни. И в этот момент пришло осознание. Я — это отражение. Мутное, нечеткое, грузное отражение собственных слов и поступков. Внутри меня такая же неясность, что перед моими глазами. Я снова заглянул в зеркало. Мои плечи опустились, а в глазах стал читаться интерес и, кажется, непонимание. Я смотрю на себя и вижу...себя? Или я вижу лишь то, что я хочу увидеть? По телу прошла лёгкая дрожь, и я невольно содрогнулся. Было тепло. Но чувствовался только холод. Сырость. Мрак. Мои руки, словно наполненные свинцом, безжизненно свисали по бокам, не давая мне возможности отогнать эту нечеткость. Смыть границы собственных страхов. Лицезреть истинного себя. По зеркалу скатилась тонкая капля, образовывающая ненадёжную, хрупкую линию, открывающую мне взгляд на свои глаза. Ярко-голубая радужка, нечеткий, слегка ненормально расширенный зрачок, и сведённая в непонимание бровь. Всё как обычно. Ничего нового. Но заглянув в собственные глаза, мне стало больно. Словно я, сидя в концертном зале, неожиданно заметил избитый взгляд мальчишки, ютившегося в каморке за сценой, не осознающего что ему делать дальше. Словно это были не мои глаза. Словно это был не я, а кто-то другой, пытавшийся жить моей жизнью. Медленно опустил веки. Темно, и слышен лишь ритм измученного сердца, и тихие стоны покрытой миллионами шрамов души. Как долго все это будет продолжаться? Спрашиваю себя, и не могу дать ответа. На вторые сутки вспоминаю чужие, до боли родные глаза, и каждый раз спрашиваю: как долго все это будет продолжаться? С крана немного раздражающе и слишком монотонно капает вода, приземляясь на белое покрытие раковины. Открываю глаза. Снова вижу взгляд потерянного ребёнка, который абсолютно не знает что ему делать. «Ты боишься?» В голове проскакивает мысль о том, что я говорю сам с собой, но быстро исчезает, уступая место отрешенности и неясной мне, отождествлённой неприкаянности. «Ты боишься» Отвечаю сам себе, попутно наблюдая за наполняющимися слезами глазами. Сжимаю зубы. Я ведь не должен, верно? Отвожу взгляд, сглотнув образовавшийся в сухом горле едкий комок неприязни, и с ужасом осознаю, что он всё ещё на мне. Взгляд. Тяжелый, уставший и....разочарованный? Не понимаю. Словно в лихорадке, провожу большой сильной ладонью по собственному отражению, смывая остатки пелены с него и собственной жизни. И снова вижу себя. Себя и свои взрослые детские глаза. Я вижу своё разочарование и понимаю:я смотрю внутрь себя. И тогда приходит осознание. Осознание неизбежности действительности. Всю свою жизнь я видел в разочарование, но разве не разочарование плелось со мной в моей собственной жизни, отрекая от счастья? Удар. Треск. Отрицание. Осколки зеркала со звоном падают на кафельный пол. Пальцы пронзает острая, отрезвляющая боль. Ухожу. Мне больше не стоит на себя смотреть. Я больше не хочу понимать. Я не могу принять. — Простите, не случай выезда. Позовите к себе кого-нибудь. — Конечно, вы извините. Я явно придумаю что-нибудь. Благо, успел наскоро умыться до прилива всей это ненависти к себе. Нет, никогда не занимался самобичеванием, и сейчас не стану. Арсений оделся. Выпил кофе. Все как обычно, но теперь один. Вышел на улицу и заказал такси: ехать в его состоянии за рулем было рисково. Подъехал серый мерседес комфорт-класса. Тихий водитель почти ничего не сказал. И слава богу. Доехали быстро. И молча. Выхожу к Главкино. И в лицо едкий дым сигарет. К которому, сука, казалось, привык. И привык ведь.. К сигаретам привык, к пицце, которую не ел никогда, к вечной жаре в квартире, потому что Шастун всегда мерз. Ко всему привык. А к тому, что он теперь не рядом привыкнуть не могу. - Привет, - бросает невпопад. Отстраненно. Будто не знались никогда, просто встретились у входа. - Привет, - отвечает холодный голос, делая новую тяжку. Хочется крикнуть «Почему?». Хочется узнать, понять, вернуть. Но он молчит. – Сегодня Губерниев, активный, сука. - Ясно, - сухо отзывается Попов, и Антон отворачивается, переводя взгляд на вход. А Арсений уходит. Все так же молча. Внутри крича как ненормальный. Выпуск проходит странно. Дмитрий замечает пренебрежение Арсения к Шасту, а Попов просто старается шутить. Хотя хочется лишь надраться. Снова. Каждый дубль берут грим-паузу для Арсения. Конечно, синяки настолько большие, что затмят собой любую черную дыру, а разодранные в кровь кулаки не должны быть в кадре. Ретушируют все. Потом еще и монтажируют. - Арсений, мальчик мой, – режет слух фраза, и Попов теряется. А твой ли, сука? Завались блять, завались пожалуйста. – мой любимый официант! Все сука, хватит. Срывает со рта скотч и уходит за сцену. Дима с Сережей не понимают что происходит, ровно, как и все в зале (хотя у них преимущество – они, хотя бы, видят). - Стоп съемка, Арсений, что происходит? – звук от микрофона слышно и за кулисами, поэтому говорить Шеминов начинает еще в зале. А Арсений уже срывает микрофон, проклиная чертов мир за то, что Шастун вообще существует. За то что у него, блять, все еще есть возможность причинять ему боль. - Арс, объяснись, - твердо произносит креативный. – Тебе плохо? - Нахуй все, - шепчу, пропадая в потоке собственного голоса. Еще и блядский костюм официанта делает ситуацию более комичной. – Нахуй, Стас, нет, не могу, понял? Злюсь. Ужасно злюсь, рвано вдыхая воздух. В отчаяние. Не знаю что делать. Потому что все потеряно. Все до конца. Все годы, проведенные вместе, канули в пучину неизвестности. - Я понимаю, что у тебя проблемы со здоровьем, - начинает Стас, а мне заткнуть его охота. Просто головой о стену, лишь бы заткнулся. – Говорил же, больничный надо оформить. Давай сейчас последнюю отснимем, и поедешь себе домой, вызовешь врача? Давай, Попов, тебе в конце концов за это платят. Ты же, блять, актер. Вот и играй. Делай вид, что все прекрасно. Все ведь заебись! Тебя кинул любимый человек, а ты пашешь с ним на одной работе, все шикарно! Молча приклеивает на рот скотч и идет в сторону сцены. Микрофон уже ни к чему, все равно молчит всю импровизацию. Отыгрывает. При чем прекрасно, никто ничего не заподозрил, подумали, что была грим-пауза. Зал в восторге. Рукоплещет и смеется. А ему, сука, не смешно. В окно выйти охота. И глаза зеленые из головы выкинуть, хоть на мгновение. А он рядом стоит. Такой весь простой, словно ничего не произошло. Просто улыбается и смотрит в камеру. И Арсений делает то же самое. Играет. Актер. Действительно, Актер. Служба спасения не спасает Арсения. Он сидит на осколках зеркал, Что разбил, не смотря в отражение, Что б не видеть чужой оскал. Возвращается домой – читать «в пустую квартиру, в которой уже не ждут» - снова напивается. Съёмки закончены. Может себе позволить. Справку потом знакомый выпишет, мол, ОРВИ или простуда. В горле неприятно щиплет, а от боли становится лучше. И что же, Попов, будешь себя добивать, что бы легче стало? Снова глоток. Сознание уже ведет, телефон так и не купил. И похуй, никто тревожить не станет. - Тревожить… - шепчу сам себе. – Так ты теперь называешь возможность вытащить тебя из запоя? Чего же тебе не хватило, Антон? Уже скулю в собственном сознании, и впервые хочется не разбить ему ебало, а как десятикласснице – позвонить и попросить вернуться. Хотя бы узнать, что не так. Хотя бы спросить… В руках уже телефон с набранным номером. Но звонить смелости не хватает. Дожили. Собственную жизнь наладить не можешь. Какой же ты, блять, мужик? Чего тебе не хватило… В голове барабанной дробью отдается единственный вопрос. И найти на него ответа он не может. И что после этого любовь? Что такое любовь? Чувство, свойственное человеку. Глубокая привязанность к другому человеку. Чувство глубокой симпатии. Это философия. Вечная тема мировых культур, общих тем.. Это сложно. Любовь, которая более даёт, чем получает, или нисходящая любовь...Любовь, которая более получает, чем даёт, или восходящая любовь..Любовь, которая равно даёт и получает. Это одна из двух начал Вселенной. Это вино. Вино, наливаемое в сосуд, то есть в бренную человеческую оболочку. Смысл любви в чем? Это единственный путь спасения. Задача любви состоит в том, чтобы оправдать на деле тот смысл любви, который сначала дан только в чувстве. Пока люди размножаются, как животные, они будут умирать как животные. Это даёт смысл нашей жизни. Смысл любви - есть смысл жизни. Не пустое сосуществование бренных тел,объединённых общими интересами и взаимовыгодой, а истинные чувства, противоречащие бессмысленному существованию. А неразделенная любовь… Всего лишь форма любви. При которой один человек испытывает не физическое, а моральное влечение, эмоциональное, но не получает взаимности со стороны возлюбленного. Неразделённая любовь — самая совершенная и искренняя из всех видов любви. Верно. Ведь любя кого-то, не получая взаимности, мы отдаемся этому полностью. Но действительная любовь - любовь платоническая. Возвышенные отношения, основанные на духовном влечении и романтической чувственности. Она и есть то составляющее,что не дает нам погибнуть. - А разве любовь - это повод для веселья? – шепчет в пустоту. - Вся эта возвышенность настолько преувеличена, что даже тошнит. Я, выходит, в своей жизни ни грамма хорошего от любви не получил. Только от материнской, потому что она чистая, другая. А все остальные причиняли мне самую большую боль. Ни одно моё увечье не приносило боли больше, чем любовь. А еще ты, блять, сам с собой пиздишь, Попов. Молчит. Смотрит в пустоту и больше не ждет. Потому что смысла уже нет. Проходит день. Три. Неделя. Ни звонка, ни сообщения. А Арсений уже выходит на работу. Молчит, проглатывает боль, снова напивается вечерами, начинает курить. Служба спасения? Спасите Арсения. Он не может смотреть вокруг. Потому что из легких пропал весь воздух, И сердце от боли скулит. А в камеру улыбается. Шутит на шоу. В подкасте у Славы делает вид, что все хорошо и так и нужно. Меняет мнение об Антоне. И играет. - Актер. Действительно Актер, Попов. Какой же ты, сука актер, - захлебываясь собственной болью, шепчет он сам себе, лежа в уже остывшей ванной в той самой пустой квартире. И плавно опадает под воду, на самое дно. «Вот оно, твое место, Арсений.» - думает про себя, но начинает захлебываться. Вдыхает воздух и жалеет, что полез под воду без камня на шее. Слишком больно. И спустя месяц больно. И спустя год. На свадьбе Шастуна больно. На крестинах его ребенка больно. Всю жизнь больно. До последнего вдоха. Б о л ь н о. Служба спасения? Помогите Арсению, иначе ему не спастись.. Служба спасения? Сообщение. Вы можете не спешить.