We are Two of a Kind

Они говорят, что ты помнишь каждый крохотный нюанс своего первого раза. Фрэнк Моррисон думает, что это, кажется, правда. Почти три месяца прошло с убийства и он определенно всё ещё не забыл, каково это. Влажно. Это было чертовски влажно и мокро. Когда он думает об этом чересчур долго, он не может отделаться от этого фантомного тепла прыснувшей крови на своей щеке, на своих руках — повсюду. Его нож, в котором свет флюорисцентных ламп играл и переливался, лихо подстрекал и поддразнивал. Той ночью он не был человеком. Той ночью он был чистым гневом с примесью ядреного адреналина и если бы он мог вернуться и всё исправить, он бы, возможно, так и сделал. Но только возможно. Они закопали сторожа глубоко-глубоко под снегом Ормондской Горы. Тишина набухла и стала совсем густой и липкой, прям как туман, что настиг и укутал их. Он никогда еще не видел своих ребят — а ведь они были такими же ублюдками, как и он, — настолько перепуганными и, честно, это охуеть как раздражало его тогда. Они ему не верили, да? Не думали, что он может позаботиться о них, как заботился всегда? Он был их лидером, он был тем, кто пролил первую кровь, и если бы их поймали… чёрт, он был бы по уши в собственном и чужом дерьме. Так что, сука, нет. Он на три раза проверил, что яма достаточно глубокая, а гора достаточно пустая, чтобы город слепо и тихо спал. Фрэнк любил его Легион. Ну, настолько, насколько он вообще мог кого-нибудь любить. Боже, неважно. Он бы всё равно никогда не смог полностью им доверять, даже если они сами доверяли ему и уважали, словно бы вожака. Это просто шло вразрез с программой, заложенной в его голове. Вразрез с его настоящим «я». И ничто не могло его уберечь от крыс за спиной, что шептались и плели бы слухи и ложь о том, как он заставил их сделать это. Давление и ничего больше. Когда Сьюзи начала рыдать прямо в его машине, он сказал ей заткнуться нахер — ему надо было подумать, просто подумать, но она разрыдалась еще сильней. Фрэнк притормозил и остановил машину на полпути к подножью ормондской горы. Двигатель тикал, как метроном, рвано и ровно, а его ребята смотрели на него глазами полными надежды: Фрэнк их вытащит из этой херни так же, как и втащил сюда. И, конечно, у него было своё решение. Которое ему не нравилось так же, как и половина списка всех его приемных семей. — Нам нужно залечь на дно. Не высовываться несколько месяцев, — и это, блять, сказать было не так уж проще, чем сделать. — О чём ты? — хотя Джули прекрасно понимала, о чём. И в ту секунду он сжал руль так крепко, что у него, наверное, остались бы на пальцах грёбанные мозоли. Тупые вопросы его бесили. Тупые, глупые вопросы. — Мы больше не можем привлекать к себе внимание, — Фрэнк объяснял медленно и спокойно, так, как и должен был объяснить. — Просто… просто будьте хорошими девочками и мальчиками. Ходите в школу, делайте домашку, отвечайте у доски и прочая эта хрень, да? — ещё он пренебрежительно отмахнулся. Как будто они реально могли вести себя совершенно нормально теперь. — Ты угараешь? — Джои вскочил с собственного места на заднем сидении машины. — После всего, что случилось? Вести себя так, словно не случилось ничего? Фрэнк взглянул на Джои через плечо. Он, должно быть, всё ещё был в состоянии глубокого шока, разговаривая с ним таким сучьим тоном, так что Фрэнк, немного подумав, решил оставить всё как есть: — Ничего и не происходило, Джои. Сьюзи с трудом сдерживала собственное облегчение, а её большие голубые глаза по-прежнему моргали на мокром месте, будто у какой-то большой куклы. — Ты ещё… ну, будешь тусоваться с нами? — Я же не умер, верно? — Фрэнк хохотнул. И никто не улыбнулся ему в ответ. — Тогда что ты собираешься теперь делать? — Джули перебросила через плечо свои волосы, и казалось, словно она успокоилась раньше каждого из них троих. Хотя, конечно, нет. — Я что-нибудь придумаю, — он развернулся обратно и снова завёл машину. — Моя жизнь не вертится вокруг вас.

***

И в конце концов, он придумал. Фрэнк устроился на работу на одной из заправок округа, которая у чёрта на куличиках бесила и раздражала, но, боже, это было единственное место, где такой ушлёпок, как он, мог бы трудостроиться. И здесь было отвратительно. В первую очередь потому, что скучно. Ормонд сам по себе — городок маленький: сюда не приезжали и не уезжали, а его рабочий день длился полные восемь часов. Восемь часов маленького вранья, когда он делал вид, что подметает, расставляет продукты, в общем, делает вид хоть какой-то занятости, периодически смотря тупые ТВ-шоу по самому крошечному телевизору, который он вообще когда-либо видел. Иногда он включал новости. В такие дни он ловил и впитывал каждое слово ведущих, нервно ожидая чего-то экстренного — об убийстве, например, — но никто ничего так и не говорил. Должно быть, толстый слой снега стал их спасительной благодатью. Ормонд и зима были почти неразделимы, хотя Фрэнк понимал, что тело рано или поздно всплывёт. Именно эта мысль чаще всего приходила ему в голову. Он по-прежнему думал о теле. О Легионе. Но он не боялся, Фрэнк вообще никогда ничего не боялся — он просто не хотел паники на пустом месте. Они послушно навещали его в конце его смены — после школы, конечно же, — оставались с ним на несколько часов, рассказывали о последних новостях старшей школы Ормонда. — Тэмми вернулась к Стиву, — однажды сказала Джу, открывая пачку чипсов, за которую, кстати, даже не заплатила. — Он бросал её, типа, пять или шесть раз. Господи, неужели она не понимает, что Стив просто ей пользуется? Фрэнк вообще понятия не имел, кто это и почему они должны были его заботить, но он всё равно отвечал: — Ну, звучит правдоподобно. Она ж идиотка. Во что Фрэнк не мог поверить, так это в то, насколько быстро его ребята втянулись в старую, совершенно обычную колею вроде как почти что нормально жизни. Он и не думал, да и никогда не видел, чтоб Сьюзи улыбалась так много и так широко. И если быть честным, это его даже немного… удручало, что ли. Одной из причиной, почему эти ребята ему так в душу крепко запали, — они отличались от всех других. От всех этих безымянных лиц, которые он видел по всему городу. Он сам велел им вести себя незаметно, но он не планировал, что они вдруг станут такими… …скучными. И это, казалось, вдруг стало Словом Дня. Скука. Так что новой одержимостью Фрэнка стал стал обгрызенный карандаш, который он где-то отрыл. Он использовал почти ровно половину графита, вырисовывая какие-то тупые и бессмысленные символы за рабочей стойкой. Точнее, бессмысленными они казались только обычному, не искушенному искусством взгляду. Для него — они были шедеврами Пикассо. Следы укусов вытянули силуэт карандаша так, чтоб держать его стало куда удобней — как рукоять от ножа. Это было не одно и то же, но Фрэнк, хотя бы, пытался. — Т-ты правда можешь так делать?  — Блять, — Фрэнк вздрагивает и роняет карандаш на стойку. Он был так поглощён своей, безусловно, удивительной работой, что даже не слышал, как кто-то сюда зашёл. Но Фрэнк только приглаживает свои грязные волосы — по привычке, новой привычке, которую он заметил за собой недавно. — Сорян. Я тебя не заметил. Он бросает взгляд к настенным часам, которые, грубо говоря, показывают почти десять. А он только сейчас наблюдает, как солнечный свет за обширным окном померк, и только мерцающий неон вывески Газ-Стейшен тускло и душно освещал улицу. Фрэнк кидает взгляд на чужую ему фигуру и, по совместительству, первого покупателя за день. Он мог бы без труда надрать его, если б что-то пошло не так. Но мужчина перед ним слегка сгорблен; волосы тесно прилизаны гелем к черепу, рука нервно теребила очки в роговой оправе. Фрэнк морщит нос от запаха — почти вони — щедро вылитого дезика на клетчатую рубашку, которая выглядело до смешного большой на нём. Овер-сайз? Похрен. — Д-да… да всё в порядке, м. Его рубашка была небрежно заправлена в брюки уродливого цвета хаки — самый уродливый наряд, который Фрэнк видел за всю свою жизнь. Боже, просто выбери то или это. Ты вообще свою рубашку заправить можешь, не? Фрэнк понимает, что мужчина только что закончил что-то своё ему тараторить: — А? — Оу, — мужчина покусывает нижнюю губу. — Я, м, я сказал… могу я просто заплатить за бензин? Нет, блять, не можешь. Он ведь не для того в этой глуши батрачит. — Конечно. Который насос? Мужчина выглядит всё более и более измотанным с каждым словом: — «Который… насос»? — Ты с другого города? — С другой страны, — уточняет мужчина, как будто Фрэнку было не посрать. — Флорида. — М, блеск, — Фрэнк прислоняется спиной к стене. — Здесь, в нашем Диснейленде, я заправляю твою тачку бензином. И ты должен выбрать, каким насосом тебя заправить, и каким видом. Фрэнк тычет во что-то над собой с таким видом, словно это требует исполинских усилий и его рука вот-вот отсохнет. Вывеска, очередная. На этот раз с огромным хитросплетением всех видов возможных и невозможных вариантов топлива. — Я… ну, наверное… тот насос, ок-коло которого я припарковался? — мужчина слегка ему улыбается. — И, ну… премиум-топливо? Фрэнк едва сдерживался, чтоб не захохотать мужику в лицо. Это ведь вообще не имело значения! Ноль! Вся эта хрень была полностью одинаковой, но, блин, он был только рад содрать с этого олуха побольше золотых мани. Так что он по-быстрому проводит оплату и выходит на улицу. Мужчина продрагивает с холодного ормондского воздуха. Фрэнк знал всего три американских штата: Калифорния, Техас и Нью-Йорк, но он подумал, что Флорида, должно быть, чертовски жаркая и душная, раз уж этот олух так свои губы поджимает и мнется на одном месте, пряча руки поглубже в карманы брюк. — Хреново ты разодёт, — подмечает Фрэнк. Не то, чтоб он хотел завести какой-либо диалог, но раз уж он всё равно начал свою работу и схватил насадку… — Пф, ага, — мужчина осматривает его с ног до головы. На Фрэнке — простые джинсы и футболка. — А ты, ты что? Не холодно тебе? Фрэнк отвечает с люто пренебрежительным ворчанием. Но мужчина, казалось, намёка не просёк. — Я б одеждой потеплее припасся, н-но, знаешь, мне надо было приезжать сюда очень срочно, — и Фрэнк, блять, надеялся, что он не собирается вывалить ему историю своей жизни от пелёнок до первой ебли. Потому что люди, обычно, так и делали. Тянулись к нему, словно моль на блестящий свет, и рассказывали о себе больше, чем хотелось бы ему слышать. — Хреново, — Фрэнк не отрывает взгляда от счётчика, опершись ладонью о бензоколонку. — Ага… — мужчина слегка вздыхает и с неловкостью потирает затылок. — Просто, ну… м-мой босс хотел, чтоб я вроде как раскрыл это здешнее убийство, знаешь. Знобящий ормондский воздух втёрся ему под кожу и болезненно стянул вены. Какое убийство? Их убийство? Просто смешно. Невозможно. Да, да, он не смотрел сегодняшние новости, да, но Легион — его Легион сказал бы ему об этом. Непременно бы сказал, хотя они и вели себя идеально. Идеально-обычно, идеально-нормально, идеально-скучно. Рутина, это была очередная тупая рутина. Так что… так что никаких вариантов: не про уборщика шла речь. Никто его не видел. Никто никогда не поднимался в их Сторожку. Нет. Просто, сука, нет. И, чёрт, разве имело убийство какого-то старика такое большое значение для командировки из Штатов в их канадскую глушь? Для чего? Здесь было ещё какое-то убийство, о котором Фрэнк не слышал? Может, этот парень просто проходил мимо? Может, он просто ехал в другой город и срезал путь через Ормнод. Точно. Точно… нет. Полная бессмыслица. Ормонд был отрезанным городом — конечной остановкой, не проезжей частью между двумя штатами на севере и на юге: здесь был один путь для възеда, один путь — для выезда и — Эй. Эм, оу, ну, тут больше бензина, чем я заплатил… Его слова вывели Фрэнка из раздумий так же резко, как если бы здесь обрушился и встал поезд. — Что? О. О, чёрт. Фрэнк бесцеременно вытаскивает форсунку, из которой подтекает часть тёмного топлива. Мужчина опускает взгляд к асфальту — на чёрную каплю, что растеклась и впиталась в холодный асфальт. Фрэнк подобрал слова с трудом: — Забавно. Наверное. Мужчина смотрит на него несколько сердито: — Произошло убийство. Человек умер. Это не смешно. Он едва не закатывает глаза. — Когда? — Говорят, несколько недель назад… Тело нашли на горе. Оу. — Забавно, что они прислали тебя сюда, — Фрэнк спешит покончить с заправкой. — Во Флориде, что, недостаточно своих, флоридских убийств? Мужчина сперва молчит, словно задумывается, но потом пожимает плечами. — Здесь, наверное, что-то особенное. Губы мужчины дрогнули или Фрэнку показалось? Похрен. Ему нужно, чтоб этот хрен убрался отсюда, и поскорее. Он торопливо хлопает крышкой бензобака и кивает головой, мол: — Можешь идти. — А ты быстрый, — и он выглядит пораженным. — Я долго здесь работаю, — Фрэнк похлопывает по чёрному Седану и отталкивается от него. И лжёт, хотя, конечно, не нужно иметь научную степень, чтоб всем таким заниматься. — Это всё? — Полагаю, что так. С-спасибо, — и он снова чуть приулыбывается, отходя к машине, но резко останавливается, будто вкопанный: — О! О, о, чуть не забыл, — американец достаёт кожаный бумажник и спешно в нём шарится. Фрэнк даже оживляется — всего не секунду — и сразу поджимает губы, когда мужчина протягивает ему визитную карточку. Джед Олсен. Розвилль-Газетт. И строка цифр, видимо, его номера. — Если что-нибудь выяснишь, свободно не стесняйся звонить, — Джед вдруг сморщился от собственной оговорки. — Ах, то есть, свободно мне звони. Никогда. Чёрт возьми, ни-ког-да. Но сейчас Фрэнк готов на всё, чтоб этот олух отвалил и съехал куда-нибудь, нахер, подальше. Он прячет визитку в карман: «конечно». Джед улыбается ему в последний раз и садится в машину. Фрэнк стоит и смотрит, как он уезжает в сторону сонного городишки. Машина становится всё меньше и меньше, пока её не глотает ночная тьма.