У Лукоморья дуб срубили...

Глава 3. Приглашение Когда Гарри спустился на кухню, все трое Дурслей ей уже сидели за столом и даже не подняли на него глаз. Дядя Вернон загородил широкую багровую физиономию ут­ренним выпуском «Дейли Мэйл», а тетя Петунья сосре­доточенно резала грейпфрут на четыре части, скрыв ло­шадиные зубы за поджатыми губами. Дадли выглядел рассерженным, угрюмым и, казалось, еще больше раздулся. Это кое-что значило, если учесть, что он и без того обычно занимал собой целую сторону квадратного стола.  — Сколько?! — придушенно пискнула Лили. Тетя Петунья положила ему в тарелку четверть неподслащенного грейпфрута, боязливо про­ворковав: «Это тебе, Дадли, милый», на что он только злоб­но посмотрел на нее.  — Что это с ней? — подивился Джеймс. — Неужели решила пересмотреть приоритеты? В его жизни произошли крутые и очень неприятные перемены с того дня, как он принес домой годовой табель успеваемости. Как всегда, дядя Вернон и тетя Петунья старались най­ти оправдания его скверным оценкам: тетя Петунья утверждала, что Дадли — очень одаренный мальчик, но требует особого подхода;  — Очень одарённый! — расхохотался Фред. — Особые таланты — поглощать всё, что есть на пути, — продолжил Джордж. дядя Вернон держался другой линии — ему «не нужен сын неженка и зубрила». Столь же деликатно они касались обвинений в хулиганстве, записанных в табеле. «Он шумный маленький мальчик, но и мухи не обидит!» — восклицала тетя Петунья со сле­зой в голосе.  — Мухи не обидит, а вот кузена — вполне, — хмыкнул Гарри. Однако в конце табеля было несколько вежливых за­мечаний школьной медсестры, которым даже дядя Вернон и тетя Петунья не могли найти оправданий. Сколько бы тетя Петунья ни причитала, что Дадли крупный маль­чик со здоровым детским жирком и что растущему орга­низму необходимо много еды, факт оставался фактом — у поставщика школьной формы уже не было бриджей до­статочно большого размера. Острый глаз тети Петуньи различал неуловимый отпечаток пальца на ее сверкающих чистотой стенах и насквозь видел соседей, но отказывал­ся замечать то, что было очевидно школьной медсестре: без всякого дополнительного питания Дадли разнесло до размеров молодого кита из породы косаток-убийц.  — К этому случаю особенно подходит поговорка про бревно и соломинку, — вздохнул Кот. И вот — после многих скандалов, где в ход шли такие веские аргументы, что от них дрожал пол в спальне у Гар­ри, и потоков слез, пролитых тетей Петуньей, — был объявлен новый режим. Диетическая программа, при­сланная медсестрой школы «Воннингс», была прикреп­лена к холодильнику, из которого убрали все, что обо­жал Дадли, — газировку и пирожные, шоколадки и бургеры. И вместо этого наполнили овощами, фруктами и зеленью — «кроличьей едой», как выразился дядя Вернон. Чтобы умилостивить Дадли, тетя Петунья настояла, что­бы и вся семья села на ту же диету. Поэтому Гарри тоже получил свою четвертинку грейпфрута. Она была намно­го меньше, чем у Дадли.  — Про математику она не слышала, я так понимаю, — поджала губы Гермиона, тем самым став очень похожей на профессора МакГонагалл. Тетя Петунья явно считала, что лучший путь поддержать моральный дух Дадли — это уверить его в том, что еды у него, во всяком случае, боль­ше, чем у Гарри. Но тете Петунье было невдомек, что спрятано под все той же поднимающейся половицей в комнате наверху; у нее и мысли не возникало, что Гарри вовсе не собирает­ся следовать диете.  — Прошло то время, когда я полностью подчинялся Дурслям, — жёстко бросил Гарри. Сообразив, что ему грозит все лето просидеть на одной моркови, он сразу послал к друзьям Буклю с призывом о помощи. И те, к их чести, не пожале­ли усилий. Из дома Гермионы сова вернулась с большу­щей коробкой печенья без сахара (родители Гермионы были стоматологи). Хагрид, хогвартский лесничий, не пожалел целого мешка твердокаменных кексов собствен­ного приготовления (к ним Гарри не притронулся — слишком велик был его опыт по части стряпни Хагрида). Миссис Уизли прислала их семейную сову, Стрелку, с чудовищных размеров тортом и пачкой пастилы. Бедня­га Стрелка была уже в преклонном возрасте и целых пять дней приходила в себя после такого путешествия. А на день рождения (который для Дурслей просто не суще­ствовал), Гарри получил сразу четыре великолепных тор­та — от Рона, Гермионы, Хагрида и Сириуса.  — В данном случае это, конечно, хорошо, но всё-таки количество сладкого немного настораживает, — заметил Йос. У него и сей­час еще оставались два и поэтому, предвкушая роскош­ный завтрак, который он себе устроит наверху, Гарри беспечально взялся за свой грейпфрут.  Неодобрительно хмыкнув, дядя Вернон отложил га­зету и хмуро уставился на собственную четвертинку грейпфрута.  — И что это? — проворчал он.  Тетя Петунья строго взглянула на него, кивком указав на Дадли, который уже прикончил свою часть и мрачно смотрел в тарелку Гарри маленькими поросячьими глаз­ками. Дядя Вернон обреченно вздохнул, взъерошив боль­шие густые усы, и взял ложку. В дверь позвонили. Дядя Вернон поднялся с кресла и вошел в прихожую. С быстротой молнии, пока мать была занята чайником, Дадли стащил остаток отцовского грейпфрута.  — Он, конечно, ничего не заметит, когда вернётся, — фыркнул Седрик. Из прихожей донеслись звуки разговора, чей-то смех, и затем отрывистый ответ дяди Вернона. Парадная дверь захлопнулась, и послышался треск разрываемой бумаги.  Тетя Петунья поставила на стол заварной чайник и недоуменно оглянулась: где это дядя Вернон? Минуту спу­стя он вернулся, красный от злости.  — Ты! — рявкнул он на Гарри. — В гостиную, живо!  Сбитый с толку и ломая голову над тем, в каких гре­хах его подозревают на этот раз, Гарри встал и вслед за дядей Верноном пошел в соседнюю комнату. — Пора бы привыкнуть, что они и логика — вещи несовместимые, — вздохнула Джинни. — Итак. — Дядя Верной со стуком закрыл за ними дверь, твердым шагом дошел до камина и повернулся к Гарри с таким видом, словно собирался объявить ему, что он арестован. — Итак.  Гарри так и подмывало спросить: «Итак что?» — но он счел, что не стоит подвергать характер дяди Вернона такому испытанию с утра пораньше, учитывая, что его нрав и без того ожесточен голодным пайком. По­этому Гарри решил принять вид вежливой озадаченно­сти.  Рон хихикнул. — У тебя, Гарри, это выражение лица очень забавно выглядит! — Это только что принесли, — сказал дядя Вернон. Он угрожающе помахал перед Гарри исписанным лист­ком сиреневой бумаги. — Письмо. Насчет тебя.  Гарри растерялся еще больше. Кто мог написать о нем дяде Вернону? Да еще прислать письмо по обычной по­чте?  — О, — понимающе переглянулись Уизли. Дядя Вернон свирепо взглянул на Гарри и стал читать вслух:  Дорогие мистер и миссис Дурсль!  Мы с Вами незнакомы, но я не сомневаюсь, что Вы немало слышали от Гарри о моем сыне Роне. Как Гарри Вам, возможно, рассказывал, финал Кубка мира по квиддичу состоится в следующий понедельник вечером, и мой муж Артур сумел достать очень хорошие билеты благодаря своим связям в Департаменте магиче­ских игр и спорта. Я надеюсь, что Вы позволите нам взять с собой Гарри на матч, тем более что такая возможность выпадает раз в жизни — Британия не принимала у себя финал вот уже тридцать лет и добыть билеты крайне трудно. Мы, разумеется, будем рады, если Гарри проведет у нас остаток летних каникул, и проследим, чтобы он благополучно сел на поезд в школу.  Пожалуйста, ответьте как можно скорее. Лучше вос­пользоваться обычным способом, поскольку магловские почтальоны не сумеют доставить письмо в наш дом. Я не уверена, что они вообще знают, где он нахо­дится.  В надежде вскоре увидеть Гарри, Искренне Ваша Молли Уизли P.S. Надеюсь, мы наклеили достаточно марок. — Почему ваша мама решила послать письмо обычной почтой, а не совой? — удивлённо поинтересовалась Лили. — Можно ведь было попросить Гарри просто передать его родственникам. Рон пожал плечами. Дядя Вернон закончил чтение.  — Взгляни на это, — прорычал он.  Это был конверт, в котором и прибыло письмо мис­сис Уизли, и Гарри едва удержался от смеха — конверт был сплошь заклеен марками за исключением един­ственного квадратного дюйма на лицевой стороне, куда миссис Уизли умудрилась втиснуть написанный бисер­ным почерком адрес Дурслей.  Гермиона прыснула. — Марок в самый раз! — Ну… она наклеила достаточно марок, — сказал Гар­ри таким тоном, будто подобную ошибку мог совершить кто угодно.  — Вот-вот, — приподняла палец Гермиона, всё ещё смеясь. Глаза дяди сверкнули.  — Почтальон это заметил, — процедил он сквозь зубы. — Ему было очень интересно, откуда такое пись­мо пришло. Потому-то и позвонил. Кажется, он нашел это забавным.  Гарри ничего не ответил. Возможно, кто-то и не понял бы, почему дядя Вернон поднимает такой шум из-за чрезмерного количества марок, но Гарри слишком дол­го прожил с Дурслями и знал, как безумно их раздражает все хоть сколько-нибудь необычное.  — Без необычного жизнь становится очень скучной и безрадостной, — Регулус покачал головой, как бы выказывая своё непонимание. Не дай бог кто-то подумает, что они связаны (пусть даже и отдаленно) с такими людьми, как миссис Уизли.  Дядя Вернон грозно смотрел на Гарри, а тот старал­ся сохранить на лице самое невинное выражение. Если сейчас повести себя правильно, то можно запросто по­пасть на самое интересное событие за всю свою жизнь.  — Это ты ещё не знаешь, что тебя дальше ждало, — пробормотал Кот. Гарри ожидал, что же скажет дядя Вернон, но тот по-прежнему не произносил ни слова, вперив в племянни­ка злобный взгляд. Наконец Гарри решился нарушить молчание.  — Так что... я могу поехать?  Багровую физиономию дяди Вернона исказила лег­кая судорога. Усы встали дыбом. За этими усами сейчас происходила ожесточенная схватка двух основных дя­диных инстинктов, вступивших в острое противоречие. Разрешить Гарри ехать, значит, сделать его счастливым, а против этого дядя Вернон неустанно боролся трина­дцать лет. С другой стороны, отъезд Гарри избавлял от него на две недели раньше, чем можно было надеяться, а дядя Вернон не выносил присутствия Гарри в своем доме.  — Да уж, сложный выбор, — холодно проговорила Минерва. Раздираемый противоположными чувствами, он вновь уставился на письмо миссис Уизли.  — Кто эта женщина? — спросил он, неприязненно разглядывая подпись.  — Вы ее видели, — ответил Гарри. — Это мама моего друга Рона, она встречала его, когда мы приехали на Хог... на школьном поезде в конце прошлого семестра.  Он чуть было не произнес «Хогвартс-Экспресс», но это был верный путь взбесить дядю. Во владениях Дурслей никто даже не упоминал вслух названия школы Гарри.  Дядя Вернон скривил широченную физиономию, словно припоминая что-то очень неприятное.  — Толстуха такая? — проворчал он наконец. — А он себя и своего сыночка не видел?! — взбеленился Джордж. — Умник нашёлся, — хрустнул костяшками Фред. — С ку­чей рыжих детей?  Гарри нахмурился. Это уж явная глупость со стороны дяди Вернона — обзывать кого-то толстухой, когда его собственный сын Дадли был именно таким лет с трех,  — Мячик в чепчике, мы помним, — фыркнул Драко. а теперь и вовсе стал больше в ширину, чем в высоту.  Дядя Вернон вновь внимательно перечитывал письмо.  — Квиддич, — пробормотал он. — Квиддич — это что еще за чепуха?  Гарри опять почувствовал раздражение.  — Вид спорта, — отозвался он нехотя. — Играют на метлах...  — Ладно, ладно! — торопливо прервал его дядя Вернон.  Гарри не без удовлетворения заметил, что дяде ста­ло не по себе, — он не мог вынести слово «метла» в сте­нах собственной гостиной — Интересно, у него в целом аллергия на это слово? — задумался Сириус. — Инвентарь для уборки, боюсь, он тоже не жалует, — улыбнулся Римус. — Конечно, ведь все эти годы в доме убирался Гарри, — с тяжёлым взглядом закончил Джеймс. и вновь поспешил укрыться за чтением письма. По его губам Гарри разобрал слова: «Пришлите ответ обычным способом».  Дядя сдвинул брови:  — Что это она имеет в виду — «обычным способом»? — фыркнул он.  — Привычным для нас, — пояснил Гарри и, прежде чем дядя успел остановить его, добавил: — Вы же знаете, совиная почта. Это обычное дело для волшебников.  Дядя Вернон вскипел, как будто Гарри произнес не­пристойное ругательство. Затрясшись от злости, он не­рвно оглянулся на окна, словно ожидая увидеть кого-то из соседей, прижавших уши к стеклу.  — По себе не судят, — фыркнула Джинни. — Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не упоминал всей этой пакости под моей крышей? — прошипел он, и его лицо приобрело густо-фиолетовый оттенок. — Здесь даже одежда на тебе та, что мы с Петуньей надели на твою неблагодарную спину!  —Только после того, как Дадли ее износил, — холод­но отозвался Гарри.  И в самом деле, на нем был свитер размеров на пять больше чем надо, так что рукава при­ходилось закатывать едва ли не наполовину, а свисал он ниже пузырей на коленях его потрепанных джинсов, ко­торые тоже висели мешком.  — Как мило было с их стороны отдать эти вещи тебе, — таким тоном, будто только что убила семерых, прокомментировала Лили. — Не смей так разговаривать со мной! — яростно взревел дядя Верной.  Но Гарри не собирался молчать. Миновали те дни, ког­да ему приходилось безропотно исполнять каждый пункт идиотских дурслевских правил. Он обошелся без диеты Дадли и не позволит дяде Вернону помешать ему поехать на Чемпионат мира по квиддичу, как бы тому ни хотелось.  — Если что, ты всегда можешь сбежать, — подбодрил крестника Сириус. Гарри сделал глубокий успокаивающий вдох и сказал:  — Ладно, хорошо, я не увижу Кубка мира. Теперь я могу идти? У меня там не закончено письмо к Сириусу. Вы зна­ете — мой крестный отец...  — Как это по-слизерински, — одобрительно подметил Люциус. Он сделал это. Он произнес волшебные слова. Крас­нота пятнами схлынула с лица дяди Вернона, и оно ста­ло похожим на плохо перемешанное черносмородино­вое мороженое.  —Ты... пишешь ему, да? — В голосе дяди Вернона про­звучала претензия на спокойствие, но Гарри видел, как зрачки его маленьких глаз сузились от страха.  — Пишу, — ответил Гарри небрежно. — Я уже давно ему не писал, и вы понимаете, боюсь, он может подумать что-нибудь не то...  — Очень филигранно! — похвалил Регулус. И остановился, наслаждаясь действием этих слов. Он почти видел, как закрутились колесики под густыми, тем­ными, разделенными идеальным пробором волосами дя­дюшки. Если помешать Гарри написать Сириусу, тот мо­жет подумать, что с Гарри тут плохо обращаются. А если запретить ехать на Кубок мира, Гарри напишет Сириусу, и маньяк-убийца будет знать, что с его крестником пло­хо обращаются. Выбора не остается. Гарри наблюдал, как у дяди в мозгу созревает решение, словно здоровенная усатая физиономия была прозрачной. Мальчику стоило больших усилий сдержать улыбку и сохранить безраз­личный вид.  — Способность контролировать свои эмоции может послужить очень хорошую службу, — кивнула Нарцисса. И вот наконец...  — Ну ладно. Можешь ехать на этот чертов... эту глу­пость... короче, Кубок мира. Напиши этим... этим Уизли... пусть имеют в виду... они должны сами забрать тебя. У меня нет времени таскаться с тобой через всю страну. Можешь остаться у них до конца лета. И еще, скажи сво­ему... своему крестному отцу., напиши ему... что едешь.  — Ну разумеется, — просиял Гарри.  Он повернулся и пошел к дверям гостиной, борясь с желанием вопить и прыгать от радости. Он поедет! Он по­едет к Уизли, он поедет на Чемпионат мира по квиддичу!  В холле он едва не налетел на Дадли, притаившегося за дверью с явной надеждой подслушать, как влетит Гарри. Широкая улыбка на лице Гарри совершенно сразила его.  — Я бы хотел видеть его лицо, — зажмурился Рон. — Замечательный завтрак, верно? — спросил Гарри. — Я просто объелся, а ты?  Смеясь над изумлением братца, Гарри помчался к себе в комнату перемахивая через три ступеньки сразу. Там его поджидала Букля. Она сидела в клетке, уставившись на него громадными янтарными глазами, и щелкала клювом, показывая, что чем-то недовольна. Тотчас же обнаружилась и причина ее недовольства.  Снейп приподнял бровь. — Ой! — воскликнул Гарри.  Нечто наподобие серого, покрытого перьями теннисного мяча ударило его по голове. Гарри потер висок, озираясь — что такое? — и увидел крохотную сову, настолько маленькую, что она могла бы уместиться в его ладони. Она возбужденно носилась по комнате, словно шальная шутиха.  — Кажется, я догадываюсь, что это за сова, — закатил глаза Сириус. Тут только он обратил внимание, что к его но­гам упало письмо. Наклонившись, Гарри узнал почерк Рона. Внутри была наспех нацарапанная записка.  Гарри!  Папа достал, билеты! Ирландия против Болгарии, в понедельник вечером! Мама пишет маглам, чтобы те разрешили тебе остаться. Они уже могли получить письмо — не знаю, насколько магловская почта быстрая. Все равно решил написать тебе. Отправ­ляю это письмо с Сычом.  — В каком смысле? — не понял Перси. — Написано с большой буквы, — пояснил Римус, читавший эту главу. — Это кличка. Гарри задержался на слове «сыч», затем поднял глаза на малютку-сову, кружившую вокруг абажура под потол­ком. Меньше всего на свете она походила на сыча. Мо­жет, что-то не разобрал? Гарри вернулся к письму.  Мы приедем за тобой, нравится это маглам или нет; ты не можешь пропустить Кубок мира. Но мама и папа считают, что сначала для вида надо все-таки спросить их разрешения. Если они согласятся, срочно присылай Сыча с ответом — мы приедем и заберем тебя в воскре­сенье, в пять часов. Если они скажут «нет», опять-таки быстро присылай Сыча, и мы все равно увезем тебя в пять часов в воскресенье.  — Вот это по-нашему! — ухмыльнулся Джеймс. Гермиона приезжает сегодня днем. Перси приступил к работе в Департаменте международного магическо­го сотрудничества. Пока будешь у нас, не упоминай даже слова «заграница», если не хочешь, чтобы он заго­ворил тебя до смерти.  Перси покраснел. До скорой встречи, Рон  — Уймись! — крикнул Гарри, когда маленькая сова про­неслась прямо над его головой, что-то отчаянно вереща — видимо, очень гордясь, что доставила письмо по назначе­нию. — Давай сюда, понесешь мой ответ обратно!  Сова спорхнула на верхушку клетки Букли, та холод­но покосилась на гостью — вот только попробуй подой­ти ближе!  — Твоя Букля, Гарри, это что-то! — улыбнулась Гермиона. Гарри взял свое орлиное перо, чистый кусок перга­мента и написал:  Рон, все в порядке. Маглы сказали, что я могу ехать. Встретимся завтра в пять. Не могу дождаться.  Гарри  Он сложил это послание в несколько раз и с большим трудом примотал к левой лапке крошки-совы, пока та взволнованно скакала на правой. Едва письмо было за­креплено, сова вновь отправилась в путь — через окно свечой взмыла в небо и пропала из виду.  Гарри повернулся к Букле.  — Ты готова к долгому путешествию? — спросил он.  Букля с достоинством ухнула.  — Вот бы и мне такую сову, — замечтался Йос. — Сможешь отнести это Сириусу? — Он взял письмо. — Подожди, я только допишу.  Он вновь развернул пергамент и торопливо приписал:  Остаток лета я пробуду у моего друга Рона Уизли. Пиши мне туда. Его папа достал билеты на Чемпионат мира по квиддичу!  Закончив письмо, он привязал его к лапе Букли — та держалась необычайно спокойно, словно желая проде­монстрировать, как должна себя вести настоящая, серь­езная почтовая сова.  — Да, Сычику до неё далеко, — вздохнул Рон. — Я буду у Рона, когда ты вернешься, ясно? — сказал ей Гарри.  — Летала она, конечно, дольше, чем я рассчитывал, — покачал головой Гарри. Она нежно ущипнула его за палец, со свистящим шо­рохом развернула огромные крылья и вылетела в откры­тое окно. Гарри провожал ее взглядом, покуда она не исчезла из глаз, потом нырнул под кровать, вынул заветную дос­ку и достал из тайника изрядный кусок торта.  Он сидел на полу и ел, наслаждаясь нахлынувшим на него счасть­ем. У него торт, а у Дадли ничего, кроме грейпфрута; на дворе — солнечный летний день, завтра он расстанется с Тисовой улицей, шрам больше не болит, и впереди — Чемпионат мира по квиддичу. Можно пока ни о чем не волноваться — даже о Лорде Волан-де-Морте. — Вот это хороший настрой! — одобрила Лили.