Иногда, мы видим то, что хотим, а не что должны. Однажды это и сыграет плохую, омерзительную и очень злую шутку с каждым разумным, или, видимо, не очень, существом.
28.09.19. 20:24.
— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? — он не любил этот вопрос. Он не любил врать. Всегда уходит от ответа. Он прав, небо красивое. Хах, «Как я». Он всегда делает ненужные комплименты. Он либо молчит, либо дискуссирует на тему моей внешности. Моих плеч коснулась куртка. В его объятиях всё равно теплее. Я тянусь к нему, этот свитер выглядит мягко. И он опять меня отталкивает. Так всегда. Падая на холодную траву с неизменной улыбкой и чуть ударяясь головой, тихонько хихикаю. Забавно. — Ты не ответил на вопрос. Ты понимаешь, что я к тебя чувствую? — и опять он начинает говорить, что без очков мне лучше. Что так в моих медовых глазах можно увидеть небо. Не понимаю. Зачем ему отражение каких-то мелких точек, если у него есть я. Неужели этот перелив чего-то стоит? Я не понимаю, для чего это всё. Я поворачиваю голову к обрыву. В воде сверкают блики, сегодня полная луна. — А ты меня любишь? — а он продолжает молчать. Никогда не говорит, что любит. Или что дорожит. Или испытывает хоть какие-то чувства. Но он всегда громко и чётко произносит, что я красивый и замечательный. Это ведь считается? Провожу пальцем по синяку на кисти. Они всегда чёткие, бордовые, синие. Он говорит, что это делает меня ещё красивее. Говорят, так проявляют заботу. А он заботится. — Ответь, ты ведь любишь? — мой голос начинает дрожать. Не смог сдержать слёзы, он не любит, когда я плачу. Но он даже не повернул голову в мою сторону. Мочит. А вот нахмурился. Говорит, что бы я замолчал. Да, у него был трудный день. Глаза слезятся. Прикусываю губу и улыбаюсь. Плечи подрагивают под его курткой. Я выгляжу жалко. Чёрная футболка ни капли не греет. Сегодня слишком холодно. Да, говорил одеваться теплее. Я сажусь. Мои колени избиты в кровь, нет времени переодеть джинсы. Не могу. Нет. Я разглядываю траву, а он говорит. Ровно, серьёзно и грубо. Слёзы скатываются по щекам, а я вытираю их снова и снова. Щиплет нос. Ком в горле, не могу говорить. Руки в грязи, а я продолжаю вытирать красные глаза. Лицо в земле, дыхание сорвалось. А он замолчал. Просто прожигает меня взглядом, пока я сижу и реву, уткнувшись в колени. Раны начали зудить, всё жжется. Пожалуйста, не молчи. Скажи хоть слово, прошу. Просит, что бы я успокоился. Стало ещё холоднее. Тело дрожит, я чуть ли не захлёбываюсь в слезах и соплях. Он больше не смотрит на меня. Молчит и глядит в небо. Пытаюсь выдавить улыбку и смотрю на него. — Я знаю, что любишь. Да? Ты ведь любишь.? — я подползаю к нему на четвереньках. Корка на ранах сдирается о сухие палки. Сосновые иголки неприятно колют, листья шуршат. Утыкаюсь ему в плечо обнимая за руку, он пахнет табаком. Я смеюсь. Очки слетают. Хохочу, держась за живот. Но смех быстро перешёл в обычный скулёж и всхлипы. Не могу улыбаться. Шуршат листья, трава, иголки. Он выдирает из-под меня куртку и уходит. Больше ничего не говорит. Даже не оглянулся. Он просто ушёл под мои стоны и крики. Тёмный силуэт пропал. Зубы скрипят. Я закрыл лицо ладонями.— Я люблю тебя, Россия!
***
И мы опять тут. Он задаёт вопросы. Постоянно одно и тоже. Где разнообразие этого разностороннего парня? Меня тошнит от его лица. Не могу на него смотреть, сразу крутит живот и кружится голова. Так есть и так будет. — Сегодня красивое небо. Красивое как ты. — он смеётся. У него ужасный смех и мерзкий голос. Я откинул брезгливость в сторону и накинул на него свою куртку. Нужно будет тщательно её отстирать, не дай бог она пропахнет его одеколоном. Кого я обманываю, там всё пахнет им. Даже иногда кажется, что вся моя одежда провонялась этим дерьмом. Он лезет ко мне. Опять этот банный лист пытается меня облапать. Его руки постоянно где-то на моём теле. Какого он всё время меня трогает? Толкаю его в грудь, как можно сильнее, вдруг опять полезет. Надоедливая прилипала. Он опять смеётся. Меня выворачивает наизнанку. Почему только он вызывает эту отвратительную дрожь и учащённое сердцебиение? В холодный пот бросает от одного его вида. Голос. Этот неизменный голос и банальный, каждодневный вопрос. Сердце вот-вот проломит рёбра, голова чуть закружилась. — Сними эти уродливые очки. В твоих глазах красиво отражается небосвод. — сегодня ночь звёздная, затягивает надолго. Но в его глазах она выглядит лучше. Они у него большие и адски отвратны. Ненормально уродливы и непропорциональны. Неровно расположенные. Но чёрт, смотря в них я иду куда-то глубоко на дно. Самое странное, я не хочу оттуда выбираться. Но не могу не смотреть в них. Хорошо, что он носит эти очки. И он опять что-то спрашивает. Хочу свернуть ему шею и повесить где-нибудь на чердаке. Отвратительный тембр, пробирает до костей. Опять. Он умеет молчать? Затолкаю ему в рот тряпку или полотенце. Может я хоть тогда смогу побыть в тишине? Справа послышался всхлип. Неужто заревел? Прекрасно, теперь его лицо ещё больше похоже на красное, свиное рыло. Но почему тогда что-то сжимается в районе груди. Каждый раз, когда текут слёзы. Сжал челюсти настолько, что в ушах противно зазвенело. — Заткнись. Ты меня раздражаешь. — не могу повернуть голову и нормально посмотреть на него. Жалость. Он вызывает только жалость. Не могу слышать эти звуки. Пусть он успокоится. Боковым зрением заметил, что он опять дрожит. Да, передавали, что температура опустится до нуля. — Я говорил одеваться теплее, недоразвитый. — он поднимается и утыкается лицом в коленки. Да, и в правду выглядит ужасно. Ему не идут слёзы. — Послушай, — начинаю я. — сколько раз я говорил, что бы ты отстал? Это настолько трудно? Меня достаёт, что ты каждый раз тащишься сюда, постоянно волоча за собой меня. Тебе не сидится дома? Я понять не могу, сколько можно ебать мне мозги? — я наконец посмотрел на него. Он пытается остановить слёзы, размазывает грязь по лицу. Почему в лёгких появился железный осадок? Он воет, дёргается и ёрзает тощей задницей по земле. — Перестань реветь. — отвожу от него взгляд. Чёрт, из-за него и небо уже не такое яркое и приятное. Урод, умеет же испортить настроение. И вот он вылупился на меня, ползёт, как верный пёс, глупо улыбается. Обхватывает мою руку маленькими, холодными ладонями и прижимается ближе. Он уткнулся перемазанным землёй и раскрасневшимся лицом в моё плечо. Чувствую рваное, нервное, горячее дыхание. Он всё ещё плачет. В животе появилась некая «лёгкость», бросило в жар. Мерзость. Я в который раз откинул его. И он захлёбывается смехом, постепенно перерастающим в скулёж, стоны и крики. Ещё больше похож на собаку или никому ненужного щенка. Я встал и вырвал куртку. Он ревёт как баба. Омерзительная скотина. Он продолжает лежать на земле и марать брендовую, открытую и вовсе не идущую ему одежду. Его туша лежала и крупно дрожала, слёзы лились и лились из опухших глаз. Накинул грязную, пахнущую этим ничтожеством куртку и поплёлся в сторону дороги. — Думаю, до дома сам доберёшься. — спустился вниз по склону, выдохнул и посмотрел вверх. Чёртов американец. Уродлив и одновременно невыносим чёрт. Но что-то в нём цепляет. Возможно эти уродские глаза. Или тонкие, пересохшие губы. Может телосложение этого недоношенного выблюдка. Талия то у него неплохая, хотя она ничего не спасёт. Несмотря ни на что, меня всё равно от него тошнит. Я неспеша направился в сторону дороги, по пути закурив сигарету. Эта дрянь всегда была против моей привычки. Пф… Вдруг со стороны обрыва послышался душераздирающий крик, который даже вогнал меня в некую апатию на несколько часов:— Я люблю тебя, Россия!