О доблестях, о подвигах, о славе Я забывал на горестной земле, Когда твоё лицо в простой оправе Передо мной сияло на столе.
Когда десептиконы целыми днями сидели у себя на "Немезиде", автоботы пытались сами сообразить себе какое-нибудь занятие. Гонки, игры, болтовня, приставание к Рэтчету, бутылочка, коннект, азартные игры, провокация врага... В общем, суровые воители в полной мере наслаждались обществом друг друга, до последней капли сверхзаряженного удерживали свои страстные натуры от ругани при детях и облегчённо выдыхали, когда лорд Мегатрон наконец-то освобождал их от необходимости видеть хмурые фейсплэты однокомандников. Нет, они, безусловно, по-семейному любили друг друга, но... Коротких земных ночей не хватало на то, чтобы передумать прошлое, понять настоящее и наметить перспективы будущего, а ежедневная невозможность достаточного уединения не способствовала мышлению. Поэтому порою присутствие на Земле десептохлама даже облегчало не слишком сладкую жизнь будущих спасителей Кибертрона. Никто так и не понял, с чего начался этот разговор о любви. И с чего это Джеки попёрло на романтику? Неужели Арси нынче особенно мила с ним? Но раз уж Уилджек начал говорить, то начинала говорить вся база. Никто не понимал, в чём тут закономерность, но даже Прайм не мог уйти от каверзного вопроса, не дав максимально прямой ответ. И сегодня непоседу-пошляка-рэкера вдруг заинтересовало, а что же его товарищи называют любовью. - Рэтчет, по-моему, ему нужно успокоительное. - недовольно пробурчал Оптимус, уже чувствуя, как из него чуть ли не щипцами достают мнение о прекрасном чувстве. - /Да ладно, это вполне безобидная тема./ - поддержал товарища Бамблби, готовый на всё, лишь бы не скучать. - О, вот Би и начнёт! - заявила лазурная фем, переведя этим восторженный взгляд озарённого рэкера с себя на маленького разведчика. - /Не, я не умею./ - начал отмазываться тот. - Давай-давай, первый поддержал, первый и пойдёшь! - пробасил Балкхэд добродушно щурясь. - Глупость какая-то... Если я не хочу высказывать своё мнение, то имею право отклонить вашу просьбу. - сказал Смоукскрин, растянувшийся на небольшой платформе, где обычно сидели раненые. В принципе, он сейчас и был раненым. Рэтчет, как охранник здоровья, психического и физического, требовал, чтобы захандривший в последнее время Смоускрин постоянно был у него на виду и регулярно посещал медотсек. Боялся, что юнец в своём расстроенном состоянии наделает непоправимых глупостей. - И я полностью согласен со Смоукскрином. - тут же согласился Прайм. - Любовь - дело тонкое, которое лучше не трогать, между прочим... - А я и не спрашивал, хотите ли вы, между прочим! - прервал его Уилджек. - Понимаете, мне возвышенного захотелось, чего-то нового, незнакомого... А у вас сплошные пьянки, патрули и карты. Ну, пожалуйста! Нужно ведь нам больше знать друг о друге. - Если только так... - неуверенно протянул Оптимус, наблюдая за тем, как остальные стаскивают с платформы шипящего от недовольства Смоука и отрывают ворчащего Рэтчета. Когда все наконец-то уселись в плотный дружеский круг, Бамблби заставили-таки начать говорить. - /Ну, любовь - это... Прекрасно./ - начал разведчик. - /Это когда ты паришь от счастья и внутри скраплеты грызут (послышались лёгкие смешки), но это так приятно, что... Ты готов терпеть этих скраплетов весь оставшийся актив. Вот!/ - Ты хоть раз бывал влюблённым? - спросила Арси. - Был. Один раз всего. А сейчас мы друзья. - немного смущённо ответил Би. - О как! - усмехнулся самурай. - Да ты, смотрю, испытанный парень! Получается, любовь мимолётна? А, молодой? - Ну, получается так. - растерянно подтвердил малыш, хотя был уверен, что это не так. - Теперь очередь Смоукскрина. - Уилджек в предвкушении потёр ладони. - А то ты у нас в плане мыслей тёмная лошадка. Сколько тебя не спрашивай, всё под дурочка косишь. - Может, я и правда дурак, тебе откуда знать? - раздражённо ответил мехлинг. - Ну, Смоуки, ну скажи! - взмолился Балкхэд, ожидая услышать то, из чего можно будет состряпать свой ответ. - Смоукскрин, Би ведь сказал! - /Вот именно!/ - Да всё, всё успокойтесь. Я отвечу. - юнец убрал манипулятор пытающегося его успокоить доктора со своего и начал: - Любовь, она как лёгкое дыхание, она вечна и мимолётна... - Не понял. - честно признался зачинщик разговора. - Объясни. - Понимаешь, когда ты находишься рядом с тем, кого любишь, то время идёт нестерпимо быстро. А когда между вами целая пропасть километров, то тебе кажется, что секунды превращаются в часы, века, года... А сама вечность любви в её ежесекундности. Ты любишь его или её прошлое, настоящее и будущее. Каждую секунду жизни объекта любви ты любишь... Кем она или он не был в эту секунду, где бы не был, что бы не делал. Каждое его или её мгновение с тобой или без тебя дорого и любимо. И если твой любимый решит сброситься с крыши, а ты не сможешь его остановить, то ты разделишь с ним этот полёт... - /Так не бывает./ - твёрдо заявил Бамблби. - /Так любить просто невозможно. Это только в книгах так любят./ - Если ты так не умеешь любить, то не значит, что никто не может! - гневно вскрикнул Смоукскрин, мгновенно оказавшись на серво. - Эй, ну ты чего? Успокойся, у каждого ведь своя любовь. - попытался Джеки, но юнец пришёл в ещё большую ярость. - Я спокоен, как пульс мертвеца! И вообще, глупейший разговор! Резко развернувшись, Смоуки сердитой походкой направился к жилым помещениям. Обменявшись взволнованным взглядом с Праймом, Рэтчет отправился следом за разгневанным новобранцем. Медик нашёл своего пациента сидящим у самого края рядом с могилой Клифа. Он рассматривал голограмму танцующей фем с яркими зелёными окулярами. - Красиво... - протянул док, усаживаясь рядом. - Да... Она очень любит танцевать. Даже петь и слушать стихи любит не так, как танцевать. - Смоукскрин как-то неловко улыбнулся, давя спазм в горле. - Ты говоришь в настоящем времени... - Я очень хочу верить, что она жива. Нам пришлось расстаться. Я бы не смог её сберечь. Она нежная, хрупкая, такая воздушная... Она не создана для войны, поэтому мне пришлось отдать её в манипуляторы другого. Он тоже её любит, но не так, неправильно! Ей нужна особая любовь, всепоглощающая, сметающая всё на своём пути, всепрощающая и всемогущая. Но он сбережёт её. А я нет. - Смоукскрин согнулся и обхватил шлем манипуляторами. - О, как же пусто, пусто, пусто мне! Как это всё пошло, глупо и ненужно! Где же моя Миледи? Его корпус содрогался от рвущихся наружу стонов и рыданий. Рэтчет мог бы поклясться, что один раз он услышал сдавленный и протяжный стон. Но когда Смоукскрин разогнулся и уставился лихорадочно горящими окулярами на пылающий закат, в оптике не было ни капли омывателя. Лишь бесконечная мука и страшная боль...Душе настало пробужденье, И вот опять явилась ты, Как мимолётное виденье, Как гений чистой красоты.
Кибертрон медленно восстанавливался после изнурительной войны. С каждым днём всё больше и больше трансформеров прилетало на родную планету и с энтузиазмом бралось за восстановление своего мира. Кто-то строил дороги и возводил мосты, кто-то заботился о ресурсах и питании, а кто-то уже рисовал планы на следующее поколение. Прилетавшие семьями в первые же орны мирного существования присматривали для своего воспитанного войной чада достойного спутника жизни. Уже даже выстраивалась очередь в ещё не созданное отделение регистрации бонд-связей. Команде Прайм, оставшейся после самопожертвования Оптимуса сироткой, досталась роль встречающих возвращающихся в родные края. Определение фракции, проверка документов, медосмотр, сопровождение в лагеря для трудящихся, назначение, согласованное с медиками... Стандартнейшая процедура из всех, какие только можно вообразить. И так изо дня в день... Но заядлых оптимистов это не угнетало. Во-первых, огромное количество старых знакомых и друзей, во-вторых, гибкий и свободный график работы. Кроме Ультра Магнуса, тот работал в восстанавливающем свои права Совете, и дел у него было навалом. Рэтчета же больше всего радовало отсутствие тоски в окулярах Смоукскрина. Доктор был практически уверен, что юнец сведёт счёты с жизнью, нырнув в Колодец следом за Праймом. Но такого, слава Праймусу, не случилось. Конечно, они все безумно скучали по своему мудрому лидеру, но каждый в искре хранил надежду на то, что Праймус сжалится над ними и возродит Оптимуса. С этой надеждой легче. А ещё Рэтчета радовало то, что Смоуки, походу, нашёл новый объект обожания. Нокаут, естественно, не лучший выбор, но лучше бесконечного ожидания фем из далёкого космоса. Смоукскрин же был просто очарован бывшим медиком Мегатрона. Он проявлял чудеса смекалки и коммуникабельности, находя новых друзей и возрождая старые связи. Элитники, как известно, народ азартный, и если Нокауту вдруг захотелось сыграть в картишки и пропустить через себя куб-другой сверхзаряженного, то очарованный им юнец в считанные секунды находил и то, и другое, и приятную компанию старых-новых друзей. Смоукскрин был хорошим психологом, и ему всегда удавалось подобрать компанию под настроение алого кона. Но Нокаут упорно не соглашался стать парой, ну просто ни в какую! Он вертел и крутил своим воздыхателем так, как заблагорассудится. То затаскивал в свой отсек и целую ночь изливал ему свои мысли, то холодел и даже не смотрел в сторону Смоуки, то страшно ревновал к каждому рядом стоящему, то сам флиртовал и укладывался на платформу с кем попало. Ему было скучно, поэтому он испытывал влюблённость молодого элитника на прочность. А всем остальным говорил, что это своеобразная проверка перед заключением бонд-связи. Нокаут был абсолютно уверен, что Смоукскрин от него никуда не денется. Это был обычный рабочий орн. Прибывших сегодня было не так уж и много, с работой управились быстро. Но никто ещё с мостика "Немезиды" не ушёл. Рэтчет дописывал отчёты о состоянии прибывших и прикреплял результаты обследований к заведённым медицинским книжкам, Арси и Бамблби отправились за последними на сегодня посетителями, все остальные договаривались о том, как провести вечер, чтобы сегодня было весело, а завтра была возможность выйти на работу. - Я бы сходил в клуб. - промурлыкал Нокаут. - Развлёкся бы с интреботами... - Не, Арси будет против. - отклонил предложение Уилджек. - Надо, чтобы всем хорошо было, а не только тебе, эгоист хренов! - Сегодня элитные гонки, можно посмотреть. - проговорил Смоукскрин, ревниво косясь на Ноки. - Там и напитки раздавать наверняка будут. - Элитные? - тут же активизировался алый кон. - Там участвуют только кадеты и служащие Элитной Гвардии. - объяснил юнец. - Откуда у тебя такие связи в элитке, м? - спросил Балкхэд. Мехлинг загадочно улыбнулся. - Связи не играют большую роль. Нужно просто уметь слышать нужных трансформеров. - Эй, Рэтчет, принимай! - раздался весёлый крик Бамблби. Все почти одновременно повернули шлемы в сторону вошедших. Смоукскрину показалось, что реальность мгновенно обрушилась. И дыхание стало таким лёгким-лёгким, почти невесомым, как бывало всегда в Её присутствии. Она медленно перевела усталый взгляд со своего бондмейта на юнца. И он понял, что погиб. Окончательно погиб, потонул в пучине созвездий Её ярко-зелёных окуляр. Её тонкие губы грустно улыбнулись, щёки залил безумно-счастливый румянец, а искра, казалось, насквозь прожгла бледно-фиолетовый корпус. Она почувствовала, что падает. И её не пугало падение, нет, нисколечки не пугало! Она падала в Его объятиях, и это главное. Он снова рядом, Он снова здесь, и реальность подождёт. И она утонет в Его голосе... - Смоукскрин! Смоукскрин! - Нокаут недовольно толкнул элитника в бок, чувствуя, как искра горит в ревнивом огне. - Ты очнёшься, нет? Иди, помоги Рэтчету в медотсеке, я не хочу портить полировку. - Да, да, как скажешь... - рассеянно ответил Смоуки, кажется, даже не услышав, о чём его просили. И вот они наедине. И небольшой отсек показался им гигантским. Они были здесь вдвоём, только они и их бесконечная, неземная любовь. И Смоукскрину было абсолютно наплевать, что Рэтчет поставил ей диагноз "шизофрения". Это не важно, это там, далеко, за тысячами звёзд и созвездий. А Она здесь, рядом, ласково гладит его непокорный шлем, а он тонет, тонет в Её прикосновениях. Как хорошо, как счастливо! И эта колющая боль в искре наконец-то отступила, и дыхание такое лёгкое-лёгкое. - Вы... - с трудом вымолвил Смоукскрин, словно боясь словами спугнуть прекрасное видение, эту милую галлюцинацию. - Миледи... - Юнона. Я хочу быть Юноной. - прошептала она. - Это такая земная богиня. - Да, да, конечно, Юнона! - восторженно прошептал бедный влюблённый, сходя с ума и плавясь под светом ярко-зелёных окуляр. - О, моя Богиня, моя Юнона! Моя, моя, моя! - Нет, это Вы мой, мой неземной, мой глоток воздуха! Ах, любите, только любите меня! - она вдруг остановилась и крепко сжала своими худенькими пальчиками его манипулятор. - Помните, Вы мне стихи читали... Прочтите что-нибудь земное... Как они красиво пишут о любви... - И сердце бьётся в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слёзы, и любовь! - Как чудно, как чудно! Как Вы меня любите! Так хорошо, так прекрасно вы меня любите! Ни у кого нет такой любви, как у меня! Она рассмеялась. А он, как безумец, вцепился в её манипулятор, боясь отпустить. Они оба сгорали, не желая тушить губящий их искры пожар. Юнона вдруг замолчала, и Смоукскрин испуганно-изумлённо посмотрел на её разом побледневший фейсплэт. - Я погублю Вас, милый мой... Я сожгу Вас дотла... - Губите, прошу, губите! Губите меня всего! Только, прошу, любите... Любите меня одного... - Мой милый... Поэт Вы мой... Мой бедный... Я обожаю Вас... Вас одного... Она иступлённо целовала Его губы, вгрызаясь в них до капель энергона и словно пытаясь закрыть этими долгими, жаркими и нежными поцелуями всю их боль и скорбь расставания. Он пытался прижать Её к себе ближе, обнять крепче, наслаждаясь тем, что может касаться...Поступь нежная, лёгкий стан. Если бы знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным...
Не трудно догадаться, что их разъединили. Их встречи пресекали, им не давали сказать друг другу слова. Ему сказали, что она уедет лечиться в другой город, что его не пустят к ней, что она сама жаждет расставания. Ей каждый день говорили, что он её не любит ни капельки, ему нужно было насладиться её невинностью, и всё. Она психбольная с глубоким внутренним миром, он воспитанник Элитной Гвардии, которому нужно продолжать обучение. Им просто не по пути. Она и правда оказалась в психбольнице, а ему Рэтчет выхлопотал бюджетное место в первом университете при командовании Элитной Гвардии. Теперь Смоукскрин носил вензеля будущего слуги закона и правды. И ему нестерпимо больно было смотреть на их золото. Всё напоминало о решении общества. Глупое, глупое общество! Почему они не видят, что они не могут друг для друга? И Рэтчет, единственный, кто понимал Смоукскрина, с ним, с этими низким, грязным общественным мнением заодно! Весь мир ополчился на несчастных влюблённых... За что? Смоукскрин сбежал в первую же ночь в общежитии университета. Путём хитрых манипуляций и интриг он узнал, где Она, узнал номер палаты. И плевать он хотел на Рэтчета и общественное мнение... Прорываясь сквозь пелену тяжёлых сомнений, он постучал в окно, которое должно было принадлежать Её палате. - Уходите. - прозвучал холодный ответ. Смоукскрин почувствовал, как под серво проваливается земля. - Вы меня не любите, вы сами так сказали... - Нет, нет, что... Что Вы говорите! Как Вы могли в это поверить?! Я обожаю вас, я вас люблю до слёз, Юнона! Окно распахнулось, и горячие слёзы Миледи омыли бледный фейсплэт Смоукскрина. - Я знала, я всегда это знала... И так было каждую ночь. Как только загоралась первая звезда, крайнее левое окно на втором этаже университетского общежития открывалось, и оттуда выпрыгивал один из лучших учеников. Он, стараясь быть в тени, за километр обходил будку сторожа, прятался от назойливых камер и наконец исчезал за забором. И каждую ночь под окном одной из пациентов психбольницы, не боясь сырости и сторожей, сидел бледный юнец с горящими окулярами и лёгким дыханием. И только начинало светать, и тогда его искра уже разрывалась от боли. Он расставался с ней на целый день и прекрасно знал, что в этот день к Ней будут прикасаться чужие манипуляторы... - Я не могу, я так больше не могу! - вскричала Она однажды ночью. - Что? Что такое, Миледи? - встревоженно спросил Смоукскрин. - Сегодня он описывал мне нашу будущую жизнь! Я не хочу с ним жить, я не смогу без Вас, мой милый Поэт! - Милая, давайте сбежим! Мне больно даже на секунду представить, как он обнимает Вас! - Немезис... Я хочу быть Немезис... - прошептала она, задыхаясь в глубине Его горящих страшным огнём окуляр. - Конечно, Немезис, прекрасно... - Убейте его... Убейте, убейте! - Что? И через три орна на весь Кибертрон прогремела страшная весть об отравлении некоего Агреса. Рэтчет в тот вечер впервые смог оказаться в кварте до вечернего сеанса новостей. Фотография убитого вызвала в докторе смутное сомнение. Он где-то уже видел эту грубоватую фигуру и глупенькую улыбку... Чем-то был примечателен этот бедняга, но чем, Рэтчет вспомнить так и не смог. В полночь раздался стук. Врач ещё не ложился спать, писал доклад о вспышке кибонной чумы в одной кибертронской колонии. Рэтчет замер в нерешительности. Обычно никто не приходил к нему так поздно. Да что там, у него в принципе не было привычки принимать гостей в кварте. Стук повторился во второй раз, в третий и в четвёртый, с каждым разом становясь всё нетерпеливее и нетерпеливее. Наконец Рэтчет решился открыть дверь ночному буяну. - Смоукскрин?! Что ты здесь делаешь? О, Праймус, что с тобой случилось, ты болен? Заходи быстрее! - Мне нужно поговорить с тобой... - с трудом вымолвил юнец, остановившись на пороге. Его голубые окуляры лихорадочно горели, сам он был бледен, тяжело дышал и, кажется, с трудом ходил. - О, Праймус, Смоуки, что с тобой? - вскричал доктор, беря исхудавшего студента в охапку и затаскивая его в свою спальню. - Да ты в лихорадке, у тебя же жар! Ты бредишь, малыш. Сейчас, подожди, я принесу жаропонижающее. Всё будет хорошо, Смоуки. - Стой! Не надо, ничего не надо, Рэтчет! Выслушай меня, пожалуйста! - Смоукскрин вскочил с платформы и с небывалой силой остановил рвущегося помочь медика. - Пожалуйста, послушай меня... - Тише, тише, я выслушаю тебя, конечно, выслушаю. Сядь, сядь, пожалуйста, я слушаю тебя. Бледный юнец с ярко горящими окулярами, трясясь в ознобе и не выпуская манипулятора друга, сел обратно на платформу тяжело дыша. - Смоукскрин, может, всё-таки... - начал Рэтчет спустя клик тяжёлого молчания. - Нет! Не надо, ничего не надо! - воскликнул студент, смотря прямо в оптику встревоженного до предела врача. - Я... Я убил его... Его... - Кого, Смоуки? Да ты бредишь! Такого не может быть... Солнышко, тебя просто очень взволновало это происшествие... Смоукскрин горько и мучительно усмехнулся. Сколько он вытерпел, никто никогда не представит. Он может убить ещё тысячу таких же, лишь бы быть рядом с Ней. Лишь бы он один мог любоваться своей Богиней. - Она попросила... Она его не любит... Он Её мучает... - О, Великая Искра, Смоуки... - Рэтчет опустился на колени перед несчастным. - Если ты расскажешь, тебя помилуют... Я добьюсь твоего помилования! Я... Мы сделаем так, чтобы тебе просто дали домашний арест! Смоукскрин, прошу тебя... Давай улетим с Кибертрона! Хочешь, я улечу с тобой? И мы всё это забудем, как страшный сон! - Рэтчет... - мех опустился рядом с другом. - Я... Я не смогу... Я задохнусь... Я дышу... Дышу, понимаешь? Вы... Вы не понимаете! Никто, никто меня не понимает! Почему вы меня не слышите!? Почему вы не видите нас?! Смоукскрин вскочил на серво и отбежал от Рэтчета, сжав шлем манипуляторами. Медик медленно поднялся и подошёл к юнцу, боясь вызвать ещё один приступ гнева. - Малыш... - Рэтчет! - Смоуки метнулся и изо всех сил прижался к врачу. Его белый и худой корпус содрогался от стонов и рыданий. - Прости меня, Рэтчет, прости меня, пожалуйста! Прости! Ты мой единственный друг! А я тебя предал! Как я низок... Прости меня...Я положил к твоей постели Полузавядшие цветы, И с лепестками помертвели Мои усталые мечты.
Они стояли на крыше небоскрёба, подставляя свои худые и бледные фейсплэты обжигающему закатному ветру. Ветер хлестал их по щекам, выбивая слёзы из окуляр, но они лишь безумно-счастливо смеялись, пожимая друг другу манипуляторы. - Нам не давали вместе жить... - Так хоть умрём вдвоём... - Умрём... Как весело и страшно! Мой милый, бедный, усталый Поэт! Я свела Вас с ума! Вы сгорели, сгорели, сгорели в моей тьме! Вы мой свет, моя свеча, моя жизнь! А я Вам кто? - Вы моё дыхание... Лёгкое дыхание... Я могу дышать рядом с Вами... Дышать... Я мечтал об этом всю свою жизнь! - Смоукскрин, стой! Нокаут, Арси и Бамблби бежали к ним по железной крыше, и в их шагах растворялась мимолётная вечность любви. Нет, такого они не потерпят. - Обнимите меня... Я не хочу, чтобы они касались нашей любви... - Да, моя Немезис... Он крепко прижал её к себе и оттолкнулся сервипроводами от крыши. - НЕТ! Ветер вопил в аудио, забирая последнее лёгкое дыхание и разнося его над погружавшимся в ночь городом. Тьма накрыла как-то разом их обоих, оповещая о конце этого бесконечного падения. Мы будем счастливы теперь и навсегда... Рэтчет возвращался с похорон несчастных влюблённых. Перед его взором всё ещё светилась тихая и печальная улыбка самоубийц. Задавленные, разбитые об суровую реальность и раненные осколками. Осколки были слишком глубоко, не вытащишь. Медик закрыл за собою дверь и тяжело опустился на пол. Сначала из команды ушёл Прайм, потом Смоукскрин. Один пожертвовал себя будущему планеты, другой сгорел в любви. Что-то есть между ними общее... Наверное, то, что оба были лучшими друзьями измученного войной и смертями доктора. Собравшись силами, Рэтчет встал и прошёл в спальню. Ему не сразу бросилась в окуляры небольшая шкатулочка, а когда он её всё-таки увидел, то даже удивления не выразилось в его печальной оптике. И всё же он взял шкатулку в манипуляторы. На шершавой крышечке светились инициалы бывшего хозяина и пожелания новому. "S.G. Forgive and remember". Смоукскрин Грозерс. Прости и помни. Рэтчет почувствовал, как сдерживаемые на похоронах слёзы вырвались наружу и обожгли холодные щёки. Бот откинул крышечку шкатулки, и перед ним загорелась голограмма. Смоукскрин и его возлюбленная, счастливо улыбаясь друг другу, кружились в вальсе, залитые светом и любовью... "Моя любимая земная песня!" - с почти бетским восторгом подумал врач, одними губами подпевая. Всё это так холодно, скоро почти век, Жизнь разделив поровну, белый идёт снег. Всё это так смешано, белою мглой вдаль, Всё это так снежано, всё это так жаль... Бедный, бедный Смоукскрин... Рэтчет крепко сжал чувствительными пальцами шершавую шкатулку и разрыдался.И не правильно это всё. И явно лишним было знакомство. После тебя ведь никто не спасёт моё потухшее солнце.
Губи меня, пожалуйста, губи, Сердце и душу мне выжигая... Только люби, меня лишь люби, Я прошу, я тебя умоляю!