Лови момент и будь собой, и прочая благостная хуета

Слэш
NC-17
Завершён
34
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
9 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено в любом виде
Награды от читателей:
34 Нравится 3 Отзывы 3 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
*** — Правда или действие? — спрашивает Тим. Джинджеру не стоило начинать играть с ним. Не стоило, но что поделаешь, проклятый лифт застрял и ехать, видимо, никуда не собирается, у Тима телефон разряжен, а у него самого не ловит сеть, и они торчат тут уже черт знает сколько, а Тиму скучно, а Джинджеру точно не стоит выбирать действие, возможно, действий вообще не должно было быть в их игре, потому что Тим уже столько всего сделал и к тому же снял футболку, а еще носки с ботинками, и сидит теперь на полу полуголый, барабаня пальцами ног по нему, и это все, разумеется, придумал не сам Джинджер, это все придумал Тим, и игру, и ее правила, и то, что пошли бы они нахуй. Джинджеру действительно не стоило начинать играть с ним. — П-правда, — отвечает он. А еще Тим делает это все не в первый раз, Тим уже подходил к нему, влезал в личное пространство, обычно слегка пьяный, но это не особо важно, это, в какой-то степени, просто часть работы — пить, Тим уже не раз будто бы что-то от него хотел и что-то предлагал, что-то такое, во что Джинджер не совсем верит, а если верит, потому что ему все-таки кажется, что Тим и правда предлагал, а не шутил, если Тим и правда что-то хочет от него, то он попросту не знает, что с этим делать, что делать с собой и как на это отвечать. — Правда, — отвечает он. — Ну ладно, — кривит губы Тим. — А я уже для тебя такое отличное задание придумал. Ладно. Что уж теперь. — Тим поджимает их. — Дай подумаю. М-мм… О. Вот. Что ты хотел бы попробовать, но никому не признавался? В смысле, в сексе. Тим договаривает, а его губы растягиваются в яркой, довольно-таки бесстыжей улыбке. Джинджеру не стоило начинать играть с ним. И да, дело не только в Тиме, все это подразумевает сама игра, даже если в нее играть по правилам, ее за этим и придумали, но все равно. С кем угодно. Но не с ним же. — А, ну… — выдыхает Джинджер, а потом пожимает плечами, и его улыбка ощущается на его губах как извинение. — Ну, я на самом деле ничего такого… особенного не хочу, я же говорил, что я довольно ск… — Ну уж нет, — перебивает его Тим. — Неа. Ты, блядь, в рок-группе играешь. И она называется Мэрилин ебучий Мэнсон. Давай. Колись. Не надо мне рассказывать, что ничего, кроме миссионерской позы в темноте, тебе неинтересно. Джинджер смеется, отводя глаза. Сказать, впрочем, это ему ничего не помогает, не видеть Тима — тоже, потому что он его все же видит, его босые ступни и обтянутые джинсами расставленные ноги, и все это не очень-то отличается от его лица, все это тоже ясно дает ему понять, как Тим настроен, Джинджер ведь, в принципе, умеет читать язык тела, умеет понимать намеки, он не совсем, блядь, деревянный, а закрывать глаза… Это тоже так себе идея. — Я… Не знаю, я… — Господи, Джиндж, — запрокидывает голову Тим. — Пиздец. Ладно. Ладно. Давай так. Я первый. Я… М-мм. О. Я умираю как хочу хорошенько получить по яйцам. Ну, знаешь, тамакэри. Боллбастинг. Вот. И Тим же вовсе не пытается его смутить, Джинджер и это понимает. Тим просто думает, что если выдать «я тебе» авансом, то «ты мне» будет легче выполнять, он просто пытается его… расслабить, но работает это, господи, это вообще не работает. Джинджер краснеет. Он уверен, что краснеет. И он ерзает, смещается, поднимает и опускает руки, отворачивается и смотрит вниз, по сторонам, стараясь скрыть свое волнение и только ярче его демонстрируя, ведь Тим тоже не дурак. — Ну… Я… — Давай, — говорит Тим. — Рассказывай. Я, конечно, сам сказал, что пошли бы нахуй эти правила, но это уже вообще ни в какие ворота, блин, не лезет. Давай. Я слушаю. И это не угроза, так как Тим тоже двигается, смещается, Тим разводит руки, улыбается, кивает на себя, полураздетого, босого, развалившегося там на полу, на себя, словно на свидетельство того, что он уже Джинджеру сказал, нисколько не смущаясь, того, что он сделал, хотя ему никто этого делать и не предлагал, очередь выполнять идиотские задания была вообще не его, просто он сказал черт, а это прикольно, сказал дай я тоже, сказал и сделал. Откровенность. Даже нет. Нет. Просто… Просто Тим. — Я… — начинает Джинджер. — Ладно. Я… Ну… Моча. Проходит несколько секунд, одна за другой, одна, вторая, третья, и еще одна, а потом Тим фыркает. — Моча? — переспрашивает он. — Ну… Да? — поводит плечами Джинджер, то ли пожимая ими, то ли ежась. Тим фыркает еще раз. — Ну ладно, — говорит он. — Ладно. Принято. Хотя… Что именно? А то там вариантов выше крыши. И это только тех, которые я знаю. Джинджер смеется. Джинджер смеется, потому что Тим намекает, сейчас Тим шутит, Тим будто говорит ему потому что мало ли какое извращение там задумал ты, и это… Джинджеру правда смешно. Ему правда из-за этого смешно, потому что это попросту смешно, и Тим это знает, догадывается, а Джинджер знает точно и смеется, но он не уверен, до конца ли понимает Тим, над чем именно. Над кем. — Да ничего… — говорит он. — Ничего такого. Просто… Ну. Золотой дождь? — М-мм, — говорит Тим, вытягивая губы. — Ладно. Но это все равно нечестно. Там еще дохуя деталей. Но ладно. Ладно. М-мм. Хм. Принимать или выдавать? Тим наклоняется к нему, вперед, подаваясь ближе, и невозмутимо щерится, приподнимая брови, и ему самому кажется, что это немного нагло, что он перегибает палку, но он все равно ее перегибает, почему бы нет, Джинджер знает, он все это знает, он же не совсем деревянный, он понимает, что тут — наверное — происходит. Он рефлекторно прижимается к стене. — Я… Он только не совсем понимает, что ему со всем этим делать. Он никогда не думал, что такое с ним — с ним — будет — наверное — происходить. — Ну, просто… Посмотреть? Как это делают. И… Чтобы на меня… Ну. П-п… Принимать. — Хм, — говорит Тим. — М-мм. И Джинджер точно знает, что произойдет сейчас, если тут все-таки что-то происходит, Тим смотрит на него и держит взгляд, и еще опускает его и снова поднимает, оглядывая его снизу вверх и сверху вниз, и движение, действие уже заметно во всем теле Тима, оно еще не было совершено, но оно уже присутствует в нем, он сейчас что-то сделает, и Джинджер замирает, что-то внутри него тоже замирает, он просто ждет, он совсем не знает, что ему делать. — Ну ладно, — говорит Тим. — Окей. Засчитано. Давай. Моя очередь. Спрашивай. Джинджер моргает. — Хм? — говорит Тим. Плечи у него немного свело. Он выдыхает. Расслабляется. Выдыхает снова. Он переводит взгляд и улыбается. — Правда или действие? — спрашивает он. Тим расплывается в ухмылке. — Конечно, действие. *** Освободившая их дама все еще рассматривает их, искоса, в рамках приличий, равнодушными движениями поглаживая собачонку у себя на руках. — Слушайте, хватит, ладно? — говорит Тим, раздраженно жестикулируя. — За что я тут вообще оправдываюсь? Перед ними я уже извинился. Они, блядь, не возражали даже. Чего вы еще от меня хотите? Этой дамочке я уже тоже на поклон сходил. Что мне еще сделать? В уборщицы наняться и пойти самому все вытереть? Пиздец. Будто я посреди этого лифта нассал или что-то в этом роде. Джинджер вздрагивает. Ничего такого Тим не делал. Просто обнаружившая их дама, их освободившая, вызвавшая никому не нужный старинный лифт, стояла в его открывшихся дверях с причесанной, постриженной болонкой на руках и изумленным взглядом, уставившись на них, а они… Они просто сидели на полу. Просто Тим сидел на полу так, будто он в этом лифте живет, всю жизнь жил, будто это его дом, спальня, окурки, стянутая им футболка, поручень, ботинки, их отпечатки на стене, его босые ноги, авангардистская картина, написанная на зеркале помадой, передавалась в его семье из поколения в поколение, еще его прапрабабушка владела ей, ее подарил ей ухажер, граф или что-нибудь такое, просто Джинджер сидел с ним рядом и совсем не так, не так, как Тим, он просто сидел, но он не успел умыться, расчесаться, он сидел там, не полураздетый и босой, но одетый, будто на концерт, и в полусмывшемся от пота макияже, взъерошенный, сидел там и смеялся, потому что Тим опять что-то сказал, и именно тогда открылась дверь, именно та дама с болонкой на руках их освободила, просто именно из-за этого всего их менеджеры, руководство, даже Брайан думают, что они там творили черт знает что. — Да ничего, блядь, мы там не делали! — говорит Тим возмущенно. — Сидели и пиздели обо всем подряд. В правду и действие играли. Вот и все, блядь. Все. Все, нахуй. Хватит. Нам завтра опять играть, а я за два года в ебучем заточении всю нашу ритм-секцию изрядно задолбал. Ей, блядь, отдохнуть надо. Хватит. Всякие… цацы этого не стоят. Ясно? Все. Я все сказал. Болонка звонко тявкает, подпрыгивая на руках у цацы. — Ну? — спрашивает Тим, разводя руками, и переводит взгляд с менеджера на менеджера, а потом на Брайана, а потом обратно, а потом снова на него. — Замяли? Брайан отталкивается, наконец, от стены, пожимает плечами и отталкивается, и подходит к ним, и начинает что-то говорить, менеджеру за менеджером, и кивает Тиму, кивает им обоим, отсылая их куда-нибудь подальше, с глаз долой. — Пиздец, — говорит Тим, неохотно отступая. Брайан не злится, не возмущен, просто устал, может, просто немного этого не ожидал, от них, от цацы, от всех менеджеров, он просто отсылает их с глаз долой и начинает говорить, он не злится, на самом деле он помогает им. Болонка снова лает. — Ебаная псина, — говорит Тим. *** — Ты… — говорит Джинджер, останавливаясь, слегка запыхавшись. — Ты меня совсем не задолбал, если что. Разумеется, они поднимаются в свои номера по лестнице. Тим шумно выдыхает. — Ладно, — говорит он, он продолжал ругаться, пока они шли наверх, на свой — седьмой — этаж, ругаться на Брайана, болонок и менеджеров как класс. — Ладно. Спасибо? Джинджер улыбается. Его номер чуть дальше по коридору, они стоят у дверей номера Тима. — Ладно, — повторяет Тим. — Нахуй. Ты как? Зайдешь? Джинджер моргает. — О, — выдыхает он. — Я… — Выпьем чего-нибудь, — добавляет Тим, открывая дверь. — По-моему, нам, блядь, жизненно необходимо чего-нибудь сейчас выпить. Тим открывает дверь и банку, и бутылку, и пьет, запрокидывая голову, выпивает сразу половину, как минимум, половину, а Джинджер садится, оглядевшись, аккуратно присаживается в кресло и несколько раз отхлебывает колу из банки, потому что, вообще говоря, он согласен с Тимом, но он не хочет сейчас пить, у него немного болит голова, но кола ведь у них в баре тоже есть, как Тим ему и говорит, поэтому он просто пару раз отхлебывает колу, оглядываясь по сторонам и изредка переводя взгляд на Тима. Тим бродит по комнате. Джинджер заходит к Тиму в номер и садится, оглядевшись, а Тим принимается бродить по комнате, выкладывая что-то из карманов, раздеваясь, разуваясь, что-то доставая и запрокидывая голову, чтобы залить в себя пиво из бутылки, Тим ерошит волосы, подходит к окну, открывает, пинает собственные ботинки, сумку, бросает футболку на кровать, вытирает ей лицо, а потом бросает, делает шумные глотки, щелкает зажигалкой, бросает ее и сигареты тоже, на стол, нагибается, достает что-то из сумки, салфетки, ерошит волосы и поворачивается к нему, снова отпивая из бутылки, которая почти уже опустела. — Так что? — спрашивает он. — Тебе же в душ надо? Джинджер вздрагивает, сжимает руки и моргает, и отставляет банку в сторону. Он сам ведь жаловался, что весь промок насквозь, что не успел даже умыться, что он весь липкий, что он первым делом пойдет в душ, когда их все-таки отсюда выпустят. — А, — выдыхает он. — Ну… Да. Надо. — Ага, — кивает Тим, а потом нюхает, нюхает себя, свое плечо. — Мне, конечно, тоже, но. Мы сейчас про тебя. Так что? — он запрокидывает голову, допивая, и ставит бутылку на стол рядом с собой. — Пойдем? Я тебе кран помогу открыть. Джинджер сглатывает и смотрит на него. Он правда жаловался, смеялся, во весь голос, откинувшись на стену, сидел рядом с ним плечом к плечу, он правда думал, что сейчас что-нибудь произойдет, он был уверен, что Тим что-то сделает, сейчас, сейчас, уже сейчас, а потом явилась дама и болонка, а потом они ругались с менеджерами, Тим ругался, они вместе шли по лестнице, и все, что было в лифте, все, что они сделали, сказали, все, что Тим сделал и сказал, осталось в прошлом, превратилось в ничего, в то ничего, которое они там не делали, всего этого не стало, так ему казалось, он этого не ожидал, не ожидал, что Тим пригласит его зайти, что спросит, ему — это правда — было бы легче, если бы Тим просто что-то сделал, еще тогда, но Тим не сделал, Тим просто задает ему вопрос, и ему надо отвечать, ему надо решить, что он со всем этим будет делать. — Л-ладно, — говорит он и сглатывает, еще раз, и прикусывает губы. — Только… Господи, только скажи, ты ведь меня именно об этом спра… Ты… Ты серьезно? Ты не шутишь надо мной? Я просто… Тим фыркает, мотает головой. — Господи, — говорит он. — Нет, я, конечно, бываю мудаком, но не настолько же. Я серьезно. Конечно, я серьезно. Давай. Пойдем. Тим улыбается ему, ободряюще, выжидательно, будто бы… с надеждой? Тим улыбается ему, и Джинджер встает, встает на ноги и следует за ним. — М-мм? — говорит Тим, кивая на него, на его отражающуюся в зеркале, не исписанном еще помадой, напряженную фигуру, словно на все то, что надо еще сделать. — Давай. Или надо в одежде? Тим смотрит на него, водя взглядом вверх и вниз, и вниз и вверх, пока Джинджер раздевается. Тим улыбается. — Блядь, надо было тебе это еще там предложить, — говорит он, улыбаясь, рассматривая его, и искорки блестят в его глазах, наглые, бесстыжие и яркие. Джинджер смотрит в пол. Джинджер залезает в ванну, раздевается и забирается туда, садится на ее дно, а Тим — на бортик, босой и без футболки, Тим сидит рядом с ним, на бортике, и мягко кладет руку ему на затылок. — Ну что? — спрашивает он. — У тебя есть какие-нибудь… Расскажи, да? Как ты хочешь? Джинджер вздрагивает, чувствуя, как пальцы Тима поглаживают его шею. Он прижимается к его бедру, обтянутому джинсами, и выдыхает. — Я… — выдыхает он. — Не знаю. Просто… Просто чтобы, ну… без шуток? Без всяких… — М-мм, — кивает Тим, продолжая его гладить. — Понял. Без всяких глупостей. Хорошо. Что-то еще? Как ты вообще хочешь, чтобы я… Как ты хочешь? Джинджер пожимает плечами, чувствуя, как они поднимаются и опускаются под рукой Тима. — Не знаю, — говорит он. — Я никогда… Просто. Посмотреть. Просто посмотреть? И чтобы… На меня. И… Ну, может… Пить? Тим усмехается, мягко усмехается и проводит по его волосам еще раз, по затылку, успокаивая, и встает. — М-мм, — говорит он, поднимаясь, и кладет руку на ремень. — Хорошо. Я понял. Давай. И он расстегивает его, ремень, и снимает джинсы, и тоже забирается туда, в ванну, несколько раз переступая босыми ступнями, пока Джинджер ерзает, смещаясь, стараясь не смотреть, не поворачиваться, не таращиться слишком уж… откровенно. — Так нормально? — спрашивает Тим, останавливаясь, стоя рядом с ним. Джинджер кивает. — Д-да. Он этого не видит, но он слышит, слышит, как Тим мягко смеется. Тим кладет руку ему на затылок, задирая голову. — Можешь смотреть, — говорит он. — Ты же хотел посмотреть. И он смотрит. — Только… — добавляет Тим, все еще смешливо, ухмыляясь. — Только сначала придется немного… подождать. И он ждет, и смотрит, разглядывает Тима, поднимая и опуская взгляд, вверх и вниз, его подтянутый живот и волосы, подбритые и уже чуть-чуть отросшие, и ноги, босые ступни, бедра, его член и его руку, и яички, и вены на стволе, под пальцем, и головку, и темно-красный лак, уже слезающий с его ногтей. Он ждет и смотрит, разглядывая Тима, и понимает, что опять открыл рот, он осекается и вздрагивает, ежится, он не поднимает взгляда выше, бедра, член, живот, он выдыхает, раз за разом, успокаивая себя, и открывает рот, шире, сам открывает рот, подставляя горящее лицо. Тим бормочет что-то, он слышит это. Он слышит, Джинджер слышит, чувствует, как Тим что-то бормочет, стонет, коротко, и напрягается, слышит, как выдыхает Тим, и как капли начинают стучать по дну ванны. Он открывает все-таки глаза. Он открывает их и смотрит, на то, на что хотел посмотреть, но никому не признавался, только Тиму, в лифте, смотрит на его член, на руку, пальцы, на струйку мочи, поблескивающую, звонко ударяющуюся о дно ванны между босых ног Тима, он смотрит, долго, очень долго, несколько секунд, одну, вторую, а потом подается ближе, вперед, к Тиму, и чувствует, как что-то теплое, как его теплая моча бежит вниз по его телу, по груди и по плечам, и ниже, между его поджатых под себя ног, он подается ближе, подставляясь, и что-то теплое, струящееся, слегка солоноватое — моча Тима — наконец попадает ему в рот, течет по языку, вниз, по гортани, и он сглатывает ее, и выпускает изо рта, по подбородку, на себя, он ее сглатывает, он ее пьет. Тим что-то бормочет, Джинджер это слышит, что-то сдавленно бормочет и запускает пальцы ему в волосы, кладет руку ему на голову и притягивает поближе, еще ближе, толкаясь членом в рот, задевая пальцами с накрашенными ногтями его мокрые губы, а Джинджер стонет, открывая рот пошире, пуская Тима, позволяя, сглатывая, судорожно, сдавленно, дрожа, и смотрит вверх, не в лицо Тима, не так, так он не может, на его живот и выше, туда, куда он старался не смотреть, когда они еще торчали в лифте, на поблескивающее колечко в его соске и на ключицы, на впадинку между ними, на его шею, он не закрывает глаз. — Блядь, Джиндж, — бормочет Тим со стоном, двигаясь, смещаясь, дергая бедрами, невольно, толкаясь внутрь, задевая членом его губы, подбородок, по которому стекают капли, последние теплые, струящиеся капли. — Я… Я хочу… И Джинджер стонет, что-то мычит, он тоже хочет, он не хочет прекращать, он мелко дрожит, мокрый, растрепанный, будто растаявший рядом с Тимом, под его касаниями, он тоже хочет, чтобы Тим сделал это, но сам он этого не скажет, не признается, даже ему, даже Тиму. — Боже, — выдыхает Тим, низко и отрывисто, и подается ближе, толкается внутрь, ему в рот, ему, блядь, не нужны признания, он и так все должен был понять, давно должен был понять, Тим все прекрасно понимает и держит ему голову, подбородок и затылок, и стоит рядом с ним, обнаженный, в ванне, покачивая бедрами и толкаясь членом внутрь, и член его твердеет, быстро твердеет, проезжаясь по мокрым губам Джинджера, по языку, шшш, говорит Тим, когда он стонет слишком судорожно, когда он давится, Тим успокаивает его и держит его голову, трахая его мокрый рот, выругиваясь, сдавленно и резко, шумно выдыхая, кончая с хриплым стоном, кончая ему в рот. *** — Так вот, — говорит Тим, глубоко затягиваясь и выдыхая дым, он толкает плечом подушку и опирается на локоть. От него приятно пахнет. Сигаретами — и просто им самим, водой и мылом, и шампунем, они помылись вместе, и Джинджер расчесался, а волосы Тима вьются мелким бесом, влажные, небрежно зачесанные пальцами назад, они лежат друг рядом с другом в кровати в номере у Тима, соприкасаясь голыми ногами, Тим вздыхает, сонно, они оба совсем устали, и опирается на локоть, отталкивая подушку, протягивая ему вторую сигарету и закуривая, и от него так приятно пахнет. Не только сигаретами. Им самим. — Насчет битья по яйцам, — продолжает Тим, внимательно рассматривая, как Джинджер закуривает, затягивается, тоже выдыхает дым. — Во-первых, я хочу чтобы у меня руки были за спиной. Не связаны, нахуй все это, просто… Не знаю, чтобы я их сам за спиной держал? Или опирался на них, на ладони. На коленях. На полу. Во-вторых, ботинки и всю эту ерунду, я думаю, тоже нахуй? Я все-таки не порно для фетишистов снимать хочу. И вообще, м-мм… Хочется чуть нежнее? По-разному. Попробовать. Ладонью и ногой, без обуви, и может чем-нибудь еще, не знаю, хоть, блин, палочками. Хочу посмотреть, как это. Как ощущается. Вот. Тим улыбается, держит его взгляд, смотрит прямо, прямо ему в глаза. — А! — говорит он. — И еще, еще я точно хочу, чтобы меня после этого в рот выебали. Так же. На коленях, на полу. И руки за спиной. Можно еще… Тим облизывает губы, прикусывает их. — Вот тогда можно и ботинок мне между ног сунуть, — говорит он и улыбается, еще шире, и подмигивает Джинджеру, затягиваясь и выдыхая дым. — Ну как? Хочешь мне помочь? _____________________________________________________________
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.