***
Верно говорят: если Бог хочет наказать своего раба, он посылает тому любовь. Я никогда не знала этого чувства раньше. Я любила лишь себя и музыку. Может, за это мне и послали наказание с небес? Сцена была моей землёй, мелодии – моим воздухом, а восхищённые взгляды поклонников – моей пищей. Больше я ни в чём не нуждалась. Пока впервые не посмотрела в глаза Аднана. С того самого момента я постоянно нуждаюсь в его взгляде, полном любви и нежности – такой обволакивающей, такой безудержной нежности. Эта нужда заставила меня попрощаться со своей яркой насыщенной жизнью, отказаться от сцены и привыкнуть находиться вдали от посторонних глаз. Было тяжело. Я осталась совсем одна, и в этом одиночестве мне было словно нечем дышать. Я чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Больно. Страшно. Что дальше? Но каждый раз, когда приезжал Аднан, каждый раз, когда он гладил меня по волосам, когда проникал в мою душу своим нежным взглядом и заполнял моё сердце своим ласковым голосом, я говорила себе: «Ради него я вытерплю что угодно». Я решила отдаться ему без остатка, и он стал для меня целым миром. Шли годы. Я оказалась затворницей в нашем доме в Мерсине. Моё одиночество скрашивал лишь огромный чёрный рояль, подаренный Аднаном мне в утешение. Будто насмешка. Лишнее напоминание о том, что я потеряла, отдавшись ему. А ведь, отдаваясь, я была полна надежд: свадьба, дети, семейное счастье. Он должен был развестись. Он обещал. Но его жена выпустила когти и так крепко в него вцепилась, что ни о каком разводе речи быть не могло. По крайней мере, так говорил мне Аднан. И я смирилась. Я не боролась. Пусть он живёт с женой и сыном, пусть стыдится взять меня за руку и вывести в люди, пусть боится объявить обо мне всему миру. То, что я испытывала к нему, сложно объяснить... Я не считала себя вправе что-то требовать от него и была благодарна просто за то, что он есть в моей жизни. Кто знает, может, настоящая любовь и должна быть такой? И если Бог дал мне эту любовь, кто я такая, чтобы от неё отказываться? В один день я узнала, что стану мамой. Жизнь озарилась светом. У меня должен был появиться человек, которого мне не нужно будет ни с кем делить. Больше не нужно будет разлучаться и воссоединяться, провожать и встречать, тосковать и цепляться за каждый проведённый вместе миг. Он будет только моим, и никто не сможет у меня его отнять. Никто? Я знала, что Аднан забрал бы у жены сына, если бы это было в его силах. Раньше я не задумывалась об этом, но теперь всё изменилось – теперь я и сама мама. И если Аднан готов отнять Демира у Хюнкяр, то что помешает ему и меня разлучить с моим ребёнком? «Дура, ты не Хюнкяр, он любит тебя, он не сделает тебе больно» - убеждала я себя. И я сделала выбор. Я решила ему довериться. Аднан был без ума от счастья. Как я могла так плохо о нём подумать? Это же мой Аднан, мой самый родной человек на земле. Наверняка всему виной гормоны. После новости о ребёнке Аднан старался чаще приезжать и уделять мне больше внимания, баловал подарками. Я в шутку сравнивала его с Султаном, который священные четверги проводит с главной женой и наследником, а остальное время – с беременной наложницей. Он обижался, но беременным многое прощается. В те месяцы я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Больше всего я мечтаю забыть тот день. Жаркий июльский день с его убийственным зноем. День, когда умер мой ребёнок. Я плохо помню, что мне говорили врачи – я была не в себе, ничего не понимала. Всё, что я поняла, - мой сын родился мёртвым, а я осталась без матки. Больше никаких детей. Ни одного малюсенького шанса. Я ненавидела себя, проводила дни напролёт в постели. Мне не хотелось просыпаться и возвращаться к жизни. Я перестала есть. Зачем? Я больше не мама... и даже не женщина. Нужна ли я такая Аднану? Оказалось, нужна. В те дни он не отходил от меня ни на шаг, держал за руку, прижимал к себе. Я думала тогда: «Вот бы мне провести так всю оставшуюся жизнь – лёжа на его груди и чувствуя его дыхание». Впервые я вышла на улицу спустя 40 дней. Мы с Аднаном поехали на маленькое мерсинское кладбище, чтобы навестить сына. Когда я подошла к могиле, мне стало так стыдно. Пока я лежала в постели без какого-либо желания жить, Аднан один хоронил нашего ребёнка. И как я могла бросить своего ангела так надолго, как я могла 40 дней не приходить к нему? В тот момент я впервые за 40 дней смогла заплакать. Ноги подкашивались, я цеплялась руками за землю, под которой лежал мой сын, и кричала так, словно мне вырывали сердце из груди. Аднан опешил. Я ещё никогда не видела его таким испуганным. Но он не стал подходить и успокаивать меня – он дал безутешной матери право поплакать на могиле ребёнка. Мой крик постепенно становился похож на вой – будто раненый волк в лесу бьётся в предсмертной агонии. Силы покинули меня, и я упала на раскалённую от солнца землю. За агонией не последовало смерти. Проходили месяцы, менялись времена года. Я помню момент, когда снова сумела улыбнуться. Это был конец октября – я улыбнулась первому дождю. Прохладный и напористый, он приносил облегчение, успокаивал и остужал пылающие раны. А ещё Аднан... Его прикосновения исцеляли. Аднан чувствовал себя виноватым передо мной. «Я пообещал сделать тебя счастливой, но со мной ты лишь страдаешь. Ты жалеешь, что согласилась быть моей? Как ты всё ещё можешь меня любить?», - спросил он однажды, глядя мне в глаза. «Любить тебя – легче, чем играть Лунную Сонату», - ответила я. И это была не ложь. Любить его – единственное, что мне давалось легко в этой жизни. Когда пришло время познакомиться с Демиром, я страшно боялась. Если бы не этот мальчик, я бы не оставалась пленницей в собственном доме, не пряталась бы от людей и не была бы всеми порицаемой любовницей. Он был именно тем, с кем я вынуждена делить любовь Аднана. И из-за него мне доставалась меньшая часть этой любви. Я стыдилась своих мыслей и ощущений и старалась как можно скорее отогнать их от себя. Как я могла винить ребёнка? Как я могла видеть в нём конкурента? Встретив его впервые, я словно взглянула в зеркало. В его глазах был тот же страх, что испытывала я. Он точно так же боялся и винил меня, считал меня соперницей. Укор в его взгляде пронзил меня насквозь. Я не хотела быть ему врагом. Наоборот - мне так хотелось доказать ему, что я вовсе не злая мачеха из средневековой сказки. Мы стали проводить больше времени вместе, узнавать друг друга лучше. Демир, внешне так похожий на Аднана, в свои 17 уже выглядел взрослым мужчиной. Поначалу он казался неприступной крепостью – холодный, отстранённый, молчаливый. Он старался не проявлять эмоций, будто боясь показаться слабым. И тогда меня захватил азарт. Во что бы то ни стало я должна была взять крепость и добраться до одинокого мальчика за стеной. И постепенно он подпускал меня к себе всё ближе и ближе. Нежностью и лаской, которой когда-то покорил меня Аднан, я проложила путь к сердцу его сына. Демир стал мне утешением, подарком от Аднана. Теперь и он был моей семьёй.***
Провозившись весь день на кухне, я накрыла стол и стала томиться в ожидании Аднана. Шесть вечера... Я зажигаю свечи и расставляю их на столе. Семь вечера... Солнце зашло, и лишь пламя свечей теперь разбавляет тьму. Восемь вечера... Я завороженно смотрю на капающий со свечей воск. Девять вечера... Все свечи погасли. Аднан не мог просто так оставить меня одну. У него, должно быть, возникли очень срочные дела. Может быть, это я перепутала дни? Может, Аднан приедет завтра? Я ищу оправдания его отсутствию, выдумываю сотни причин, по которым он не смог приехать, и проваливаюсь в тяжёлый беспокойный сон. Снова утро. Снова палящее солнце. Я просыпаюсь и первым делом выглядываю в окно, надеясь увидеть внизу припаркованный автомобиль Аднана. Двор пуст. «Может, его привёз водитель?». Я бегу по лестнице вниз и страстно желаю застать Аднана дремлющим в кресле в гостиной или завтракающим в столовой. Обходя комнаты, я жалобно молю Бога о том, чтобы в одной из них обнаружить Аднана. Стук в дверь. Почтальон снисходительно смотрит в моё лицо со следами вчерашнего макияжа и протягивает утреннюю газету. «Мои соболезнования», - бросает он быстро и уходит, будто боясь лишний раз посмотреть на меня. Мой взгляд падает на первую полосу с фотографией Аднана в чёрной рамке. Жадно вчитываясь в статью, я стараюсь найти слово, которое бы опровергло заголовок. Напишите, что это шутка. Напишите, что новость не подтверждена. Умоляю. «Похороны Аднана Ямана, получившего вчера смертельное ранение, состоятся сегодня после полуденного намаза». Страница газеты с фотографией Аднана стала мокрой от моих горячих слёз и развалилась у меня в руках. Мне стало не за что держаться, я села на пол, руками нащупывая опору под собой. Пытаюсь разглядеть время на часах. Мне не успеть добраться до Аданы к концу полуденного намаза. А даже если я приеду на похороны, какова вероятность того, что меня не примутся линчевать прямо возле едва остывшего тела Аднана? С другой стороны, какая теперь разница? Я сажусь за рояль и пытаюсь нащупать клавиши. Начинаю играть первое, что приходит на ум. Соната №14... Впервые любить его стало тяжелее, чем играть Лунную Сонату. Музыка льётся из-под моих пальцев. В окна пробиваются лучи безжалостного Солнца. Калёный воздух наполняет мои лёгкие, проникает в кровь, разливается по всему телу. Внутри осталась лишь выжженная земля.