une retraite

Dance with me, make me sway Like the lazy ocean hugs the shore Hold me close, sway me more

Волны Сены еще хранили на себе отблески догорающего заката, но вскоре и они сгинули в глубине. К Парижу неслышным зверем подкрадывалась промозглая осенняя ночь, разгоняя припозднившихся прохожих по домам. Даже беспечные пьяницы-гуляки чувствовали всей шкурой опасность и спешили укрыться по подворотням. Тридцать первое октября, Канун Всех Святых, наконец, Самайн — у этой ночи много имен, но неизменно одно — смертным в это время лучше не высовываться. Во Франции к нему относятся не так серьезно, а зря. Впрочем, для главных участников торжества оно и к лучшему. Больше достанется, как любят говорить некоторые особенно жадные до людской крови личности. Карлайл разглядывал здание оперы и толпу, стекавшуюся к главному входу, и чувствовал себя неуютно. «Тебе понравится», заверил Аро не терпящим возражений тоном, и пришлось подчиниться (как и всегда). Вообще отказать главе клана Вольтури было невозможно. Он добивался своего тем или иным способом: когда правильно подобранными словами, когда многозначительным взглядом, когда и менее безболезненным способом (об этом Карлайл предпочитал не думать). Поправив неудобный воротник, Каллен бросил прощальный взгляд на стремительно потемневшее небо и поднялся по лестнице, надеясь, что новомодное мероприятие не затянется надолго и можно будет вернуться в безопасную и уютную библиотеку. Что за привычка приходить в места скопления смертных, мелькнула мысль, когда Карлайл вошел в огромную залу, полную разряженных кавалеров и дам, музыкантов и лакеев. Большинство из них были живыми. Теплыми. Можно было разглядеть, как бьется жилка на виске человека на другом конце помещения, как вздымается грудь при вдохе, как разливается румянец по щекам. Молодого вампира замутило, и он отвернулся, возвращая себе контроль. Аро явно притащил его сюда, чтобы поиздеваться. Еще и танцевать придется! С этим у Каллена было, мягко говоря, не очень. Он любил музыку, но двигаться в такт и не наступать партнеру на ноги получалось не всегда. Конечно, Джейн, одна из приближенных Владыки, согласилась потренировать Карлайла к балу, однако неуверенность все равно преобладала. Если бы он мог сделать глубокий вдох, выдох, развернуться и убежать без оглядки, Карлайл бы так и сделал. А что оставалось делать в создавшейся ситуации? Пройти очередное жизненное испытание со всей возможной стойкостью, как же иначе. Аккуратно обогнув колонну смертных, Каллен выбрал одиноко стоящую девушку, которая чувствовала себя такой же лишней на этом празднике жизни, как и он. Аро мелькнул где-то впереди ярко-алой вспышкой камзола и пропал. Музыканты переглянулись, взмахнули смычками, и бал начался. Медленный, почти торжественный вступительный танец давался Карлайлу легко, можно было следовать за остальными и не беспокоиться. Пока что. Хотя нельзя сказать, что все прошло гладко. Вокруг был сплошной соблазн, этакая концентрация всего запрещенного. Среди припудренных, но от этого не менее живых лиц мелькало лунно-бледное живого мертвеца, коим являлся Аро. Его снисходительная, с толикой коварства улыбка преследовала Каллена, куда бы он не переводил взгляд. Истинный искуситель, хоть в Священное писание вноси как иллюстрацию греха. — Ну и как тебе это французское нововведение? — при звуке голоса Вольтури партнерша Карлайла вздрогнула, и он поспешил ее отправить в следующую фигуру танца. — Приятно разбавляет бесконечные войны и дворцовые интриги, — максимально нейтрально ответил Каллен, двигаясь так, чтобы не касаться Владыки. Ему ни к чему знать истинные мысли своего подопечного хотя бы сейчас. — Ты весьма неплохо держишься, друг мой, — усмехнулся Аро, касаткой ныряя в поклон менуэта. — Уроки Джейн пошли тебе на пользу. И не делай такое лицо, конечно же я знал про них. Мне приятно, что ты так для меня стараешься. — Иногда я забываю, что от тебя ничего не скрыть, — деланно улыбнулся Карлайл, надеясь, что все это скоро закончится и можно будет в одиночестве рассортировать непокорные мысли и избавиться от недопустимых. Как, например, о том, что иногда хочется нравиться старшему Вольтури, получать от него одобрение и, возможно, что-то большее. Ужасно и непростительно. В полумраке даже люди казались призраками, и отблески свечей тонули в темноте их глаз. Ясное дело, им было не превзойти самую внушительную тень — Аро, который все еще маскировался, однако было заметно, что он почти не сдерживает свой древний звериный голод. Зрачки растеклись чернильными кляксами, почти скрыв красную радужку, в воздухе разлилось желание, ставшее почти ощутимым. У Каллена поступило к горлу, пальцы свело судорогой. Надо уйти, мелькнула мысль, но оторвать взгляд от преобразившегося Вольтури было невозможно. — Станцуешь со мной? — железная хватка сжала запястье, и стало ясно, что бегство невозможно. Здравый смысл отступил перед обволакивающей со всех сторон волей Аро, и в какой-то момент Карлайл поймал себя на том, что беспрекословно подчиняется еле заметным жестам партнера, находясь гораздо ближе, чем позволяют правила. И это не казалось чем-то неправильным, напротив, тело будто вошло в привычное для него состояние и подстраивалось под мгновение. Смертные вокруг не замечали их, застыв неподвижными статуями и уставившись стеклянными глазами в никуда. Вдоволь наигравшись, Вольтури отпустил Карлайла и вполне серьезно склонился в поклоне. Тот пошатнулся, будто пьяный, и поскорее вылетел прочь, в коридор, цепляясь за стены и из последних сил стремясь уйти подальше. Несомненно, Аро не устроит бойню, просто убьет двоих или троих, и этого достаточно, чтобы Каллен провел следующую неделю в неустанных молитвах за спасение его души, в существовании которой уже давно сомневался. — Я думал, ты уйдешь, — Вольтури вышел из мрака, даже не потрудившись привести себя в порядок, и Карлайл невольно засмотрелся на свежую кровь на его подбородке. — Я не мог уйти без тебя. Это было бы невежливо, — тихо ответил он, чувствуя, как разгорается жар в груди. — Вот как, — Аро приблизился вплотную и посмотрел ему в глаза. — Позволишь? Каллен молча подал ему ладонь, не имея никаких сил бороться. — Наконец-то ты признался хотя бы самому себе, — улыбка перешла в оскал. — Не смей, Аро. — Твои мысли говорят совершенно иное, — Вольтури ухмыльнулся. — Так нельзя, мы же… — попытался возразить Карлайл. Фразу закончить ему не удалось по двум причинам: во-первых, Аро вжал его в стену и впился кусачим поцелуем в губы, а во-вторых, на языке разлился вкус человеческой крови, от которой мысли окончательно помутились. «Ах ты коварный, подлый интриган!» — так и просилось быть высказанным. Каллен же промолвил совсем не это. — Нас увидят. — Не увидят, — покачал головой Владыка, с интересом наблюдая, как меняется Карлайл, как его глаза затягиваются алой пеленой и как обостряются черты лица. — Скажи честно, я для тебя всего лишь очередной эксперимент? — Каллен сжал руки в кулаки, надавливая ногтями на ладони, чтобы вернуть самообладание. — Игрушка, которой ты вертишь, как вздумается? — Ммм… Нет, — кажется, Аро был удивлен этому вопросу. — Признаю, мне было очень любопытно, что будет, если ты отведаешь запретный плод. Но ты мой друг, Карлайл. И если обидел, то прости. — Тебе совсем не стыдно, Аро. Сомневаюсь, что тебе вообще знакомо чувство вины, — фыркнул Каллен, ощущая странный прилив сил. — А другие чувства? Кроме собственного превосходства и ярости. — Не знал, что ты можешь быть таким злым, — поцокал языком Вольтури. — Ты многого обо мне не знаешь, хоть и читаешь мысли, — Карлайл умолк, предоставив Аро самому решить, что будет дальше: они в очередной раз наденут маски, продолжив игру, или отступят от извечных правил. Ненадолго, на одну ночь. — Не говори потом, что это я все подстроил, — Вольтури чуть помедлил, одарив Каллена одной из самых коварных своих улыбок. Затем снова примкнул к его губам, вовлекая в жадный, оттого несколько торопливый поцелуй. «Господи, прости мне эту слабость», подумал Карлайл, прижимаясь как можно ближе и потом непослушными пальцами расстегивая пуговицы на сюртуке Аро. Вольтури прикосновениями отслеживал состояние Каллена, делая ровно то, что было нужно. Прикусить ключицу, оставив метку, обозначающую принадлежность — ни за что бы не предположил, что свободолюбивый Карлайл захочет чего-то подобного. Прошептать на ухо мурлычущее французское «mon cœur»*, дабы соответствовать обстановке и получить одобрительный взгляд. Не такой уж невинный этот английский священник, точнее, его сокровенные помыслы. Впрочем, если бы Каллен мог залиться смущенным румянцем, это бы непременно произошло, когда Аро властно сжал его бедра. — Une retraite... Ce n'est pas grave, mon chéri**, — сказано вкрадчиво и успокаивающе, и почему-то Карлайл верит в это, прикрывая глаза и уплывая по горячему течению куда-то далеко. Остальной мир пропадает, и остается только Вольтури, ненасытный, требовательный, но в то же время чуткий и… Любящий. Сложно представить Аро, испытывающего любовь, вне всяких сомнений, тем не менее это так. В его исполнении любовь неправильная, несколько искореженная, наполненная двойными смыслами и кое-где издевкой, но это все еще любовь. И Каллену от этого осознания становится на мгновение легко и спокойно — одиночество неохотно разжимает свои цепкие щупальца. Разногласия между ним и Аро на данный момент не имеют значения. Конечно, остаться в Вольтерре навсегда не получится, слишком уж силен там запах смерти, однако размышления о грустном следует отложить на потом. Сейчас же парижская ночь в самом разгаре, и вряд ли кто услышит сдавленный, тихий стон и разгоряченный шепот на смеси нескольких языков.