демонический лабиринт

Никому не известно, какие цели преследует Эдвард. Даже ему самому. Кадоган настолько наплевательски к себе относился, что не хотел заново проходить тот демонический лабиринт своего сознания, что сам же и воздвиг с целью ограждения самых мрачных и потаенных уголков своего разума от посторонних. Как известно, у всего есть причина, в том числе и у лютой ненависти к самому себе. Все началось, когда Эдвард впервые взял за руку своего брата-близнеца. Это вышло совершенно случайно, и благодаря именно этой случайности Эдвард понял, что все-таки постепенно влюбляется в Кристофера — как ни странно, но он даже не пытался как-либо с этим бороться: Кристофер был единственным человеком, которого он знал настолько хорошо, что готов был по-настоящему с ним встречаться — даже если в тайне, но все же кровное родство давало свои сладкие плоды. Сначала братья просто шутили на эту тему, мол: «Какие у тебя все-таки руки мягкие, и почему я не делал этого раньше!» или, еще лучше: «Вообще-то так начинается большинство порнографических фильмов!» В итоге обычная забава переросла в серьезные отношения, в которых, однако, счастлив был только один, в то время как второй постоянно мучился и терпел различного рода издевки: в основном таковыми выступало моральное насилие (до физического, к счастью, не доходило: максимум счастливчик мог начать бить посуду или забиться в истерике только ради того, чтобы вызвать жалость у своего «любимца»). Абьюзером оказался властный и жестокий Кристофер, а его жертвой — куда более мягкий и замкнутый в себе Эдвард. Братья Кадоганы постоянно ссорились: то расставались, громко хлопая дверями, то сходились, сливаясь в страстном поцелуе. Но в этот раз все сложилось куда хуже, потому что никакого скандала не было. Эдвард просто молча собрал вещи ушел посреди ночи, когда Кристофер спал и ни о чем не догадывался. Ему надоело терпеть деспотию братца, надоело быть для него тряпичной куклой, которую Кристофер мог терзать, как и когда хотел. Эдвард знал, что любые разговоры будут бесполезны и, окончательно разочаровавшись и в омерзительном поведении брата, и в своей мягкотелости, он ушел в ту комнату, в сторону которой при иных условиях не сделал бы и шага. В комнату Эллиа. Эдвард не понимал, что им тогда двигало, но первым делом он метнулся именно к владельцу казино, и уже по пути понял, что это было стратегически верное решение. Кристофер знал о взаимной ненависти своего брата и Эллиа, так что Ноябрь был бы последние претендентом на предоставление рыжему беглецу крова для ночлега. К счастью и удивлению Эдварда, Эллиа не спал и поэтому практически сразу же открыл ему дверь. Кадоган мысленно поразился тому, насколько же Ноябрь был огромным: макушкой он задевал дверной косяк, а самому Эдварду пришлось приподнять голову, чтобы заглянуть Эллиа в глаза и сказать: — Привет! Я могу у тебя переночевать? Ноябрь страдальчески потер переносицу: меньше всего на свете ему хотелось содержать у себя в комнате наглеца Эдварда, но человеческий фактор все-таки сыграл свою роль, и Эллиа молча освободил проход, давая Кадогану пройти. — Как ты сюда попал? — спросил Эллиа, закрывая дверь на ключ. Немного поколебавшись, Эдвард ответил: — Я сказал администратору, что пришел к тебе. — А он сразу же поверил? — Ага. Он уже видел нас вместе. — Но беседы у нас явно не дружеские. — Ему-то об этом не известно! — Кадоган подмигнул все еще отстраненному от реальности Эллиа и прошел в просторную темную комнату. — Мрачновато, — вынес он непрошенный вердикт, усаживаясь на диван. — Мне нравится! — Почему ты вообще сюда пришел? — услужливо спросил Ноябрь, занося в комнату два стакана и, глядя в измученные глаза Эдварда, решил сделать предположение: — Опять Кристофер?.. — Бинго! — Кадоган щелкнул пальцами, откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. — Боже, приятель, как я заебался… так хочется расстаться с ним и просто выпить, понимаешь? — Понимаю. Поэтому я и принес стаканы. — один из них он поставил напротив гостя, но тот предпочел еще некоторое время посидеть с закрытыми глазами. — Эллиа, ты — золотце! — Эдвард раскрыл глаза и ожидающе приподнял стакан. С упоением он наблюдал, как виски заполняет прозрачный сосуд до краев и, как только горлышко бутылки отстранилось, переходя к стакану Эллиа, Кадоган моментально осушил его; алкоголь растекся по всему телу приятным теплом, и хозяин комнаты, дружелюбно улыбаясь, налил несчастному гостю еще стакан (очевидно, чтобы тот больше не был таким несчастным). Практически пустая бутылка переходила от стакана к стакану, а Эдвард все пил и пил, прекрасно понимая, чем вся эта авантюра может закончиться. Но как ему было плевать! — по крайней мере, Эллиа не осуждает его, не заставляет чувствовать себя ничтожеством; он лишь сидит рядом с ним на диване, склабится и одной рукой поглаживает его колено. Даже через джинсовую ткань Кадоган чувствует тепло широкой ладони и, черт возьми, как же ему этого не хватало! Эдвард отставил стакан в сторону и, поворачиваясь к Эллиа, спросил: — Это все? — по его губам пробежала легкая усмешка; Ноябрь твердо решил, что ее нужно стереть с самодовольного лица Кадогана и заговорщицким шепотом ответил: — А что, твой братец тебя не удовлетворяет? — Эллиа положил руки на талию Эдварда и настойчиво притянул его к себе, губами касаясь порозовевшей щеки; он чувствовал, как ладони уперлись ему в грудь, но Кадоган был слишком слаб, чтобы противостоять напору двухметрового силача и все, что он мог сделать, это лишь выпалить: — Заткнись!.. — Эдварду хотелось добавить еще что-то, но тут же почувствовал, как его губы требовательно подминают сухие губы Эллиа. Ему ничего не оставалось, кроме как ответить на поцелуй — и Ноябрь, удивившись поддатливости своего недруга, перехватил его под бедрами и перенес на кровать, намереваясь довести начатое до конца. Теперь Кадоган утопал в красном постельном белье, приятно ласкающем оголенные участки кожи; сверху над ним нависал Эллиа. Эдвард даже не пытался сопротивляться, наоборот — приглашающе раздвинул ноги; глаза игриво блеснули. Ноябрь походил на хищника, Кадоган — на его добычу, смирившуюся со своей судьбой и по трагичной случайности пытающуюся приблизить свою кончину. — Ну вот и все, — Эллиа буквально вжал Эдварда в кровать, снимая с него футболку — и это раскрепостило Кадогана; ловкими движениями пальцев он расстегнул рубашку своего нового партнера и прильнул губами к открытому плечу, проводя языком до ключицы и слизывая выступившие капельки пота — отвратительно, но у Эдварда от количества выпитого кружилась голова; он не осознавал, что делает, в полной мере и лишь позволил порочным чувствам взять над собой верх. Ноябрь что-то тихо шикнул, явно одобряя эту нелепую затею и стянул с Эдварда ненавистные джинсы — единственное, что мешало продолжению банкета. Они оба изначально знали, что все приведет к этому. Эллиа впился в незащищенную шею Эдварда, будто пытаясь выгрызть ему кадык; Кадоган сипло застонал и выгнул спину, откидывая назад голову и открывая Ноябрю лучший доступ к бледной коже. И тот с энтузиазмом воспользовался приглашением, прикусывая и лаская языком отдельные участки шеи, вдыхая исходящий от нее запах дорогого парфюма и дешевой выпивки — забавный контраст, который заводил еще больше. Как только Эллиа переходил к новой точке, на старой наливался кровью засос или краснел укус. Эдвард не знал, как будет все это маскировать от своего любимого брата, но в тот момент его это не волновало. Единственное, что он хотел — это почувствовать Эллиа внутри себя. Он слишком долго себя сдерживал. Ноябрь будто увидел в блестящих от предвкушения глазах немую просьбу и, наблюдая за тем, как Эдвард облизывает губы, расстегнул ремень на штанах и отбросил его в сторону, куда буквально через пару секунд полетели и сами штаны. — Ну и чего ты ждешь? — поддразнил Кадоган. Приняв это за полноценный призыв к действию, Эллиа приблизился, подставляя головку пульсирующего члена чертовски близко к анусу Эдварда. Один толчок — и он вошел, но не всю длину, чтобы дать Кадогану остепениться. — Блядь… — только и произнес он хриплым от возбуждения голосом. — Какого хрена ты такой огромный?.. — Потерпи, рыжик, это еще не все, — Эллиа разместил руки по обе стороны от лица Эдварда и сделал еще один толчок — медленный, нежный. Снаружи Эдвард — влажный от пота и покрытый засосами, внутри он — глубокий и узкий, и это чертовски возбуждает, дурманит разум сильнее всякого алкоголя. Эллиа не хотел причинять Кадогану боль, поэтому двигался мерно и осторожно, слушая, как кожа шлепается о кожу, а Эдвард сдавленно стонет и умоляет, чтобы Ноябрь ускорился — он больше не мог терпеть этих нежностей, ему хотелось, чтобы Ноябрь в полной мере проявил свою силу. Ненасытному Кадогану нужно больше. С трудом поборов себя, Эллиа все-таки исполняет просьбу Эдварда, с каждым разом ускоряясь и проталкиваясь все глубже — он чувствует, как бездомный рыжий бес извивается, получая желаемое — и, наконец, входит во всю длину и позволяет Кадогану гортанно вскрикнуть от удовлетворения. «Ебаное блаженство…» — думал Эдвард, исподлобья глядя на то, как старательно его трахает этот исполин — предел его самых грязных мечтаний. Он знал, за чем на самом деле сюда шел. И он это получил.