В спальне

Гарри всё смотрит и не может отвести взгляд. Вот как сегодня, например, когда девочки набились к ним в комнату после ужина и отказываются уходить. Потому что у мальчиков куча сладостей припасена в тумбочках, а их в кои-то веке не заботит ни фигура, ни муравьи повсюду. Дин даже предлагает попки муравьев в качестве лакомства, но дамы отказываются и продолжают поглощать Роновы запасы сахарных перьев. И жизнь так хороша - с холодным ветром за заиндевевшим окном, предстоящими каникулами в Рождество, с далеким, где-то за стенами замка, злом, и близким добром - таким родным, что вот руку протяни и сжимай. Он протягивает руку и слегка сжимает ее пушистые локоны. -Ай, Гарри, - и весь мир падает в это «ай», путается в пряди волос в его руке. -Давай я заплету тебе косу. Он не замирает, не робеет от собственной смелости, ведь это нормально. Её коса перед сном - это что-то такое же незыблемое, как запрет подниматься на астрономическую башню, как малахитовый браслет запретного леса, как звездное небо на потолке большого зала. -Хорошо, конечно. Пожать плечами, улыбаясь - в этом вся она? По-родному откинуть волосы прямо в его подставленные ладони. Неужели она может не знать, что их запах снится ему по ночам? Это же очевидно. Он сосредотачивается на трёх мягких прядях. Одна на другую, затем ещё одна. Свои собственные пальцы кажутся на этом фоне грубыми, подходящими скорее для нарезки ингредиентов к зелью, но уж никак не к плетению ее волос. Гарри наблюдает за ней. Глаза сужаются от смеха, легкие наполняются новой порцией кислорода, чтобы вновь прерывисто вырваться наружу, минуя ряды белых идеально ровных зубов. Он снова уткнётся в её плечо, смеясь над очень глупой шуткой...кто там пошутил?... а Мерлин с ними. Потому что в эти моменты радостного единения со всем на свете счастьем ему хочется быть хотя бы немного ближе к ней. Он жадно смотрит, как она встаёт с его - его! - кровати, где он заплетал ей косу, и идёт к Рону, конечно, чтобы взять ещё одну пачку печенья. Девочки сегодня разошлись не на шутку. Сердце ускоряется, и вот в момент, когда она берет угощение от его лучшего друга, он готов сорваться, кинуться наперерез, но не дать их пальцам встретиться. Но он только сидит, замерев, забыв о шутке Лаванды, затаив дыхание и, кажется, буквально слыша, как его пальцы скользят по её. Это длится мгновение, затем наступает второе и он ждёт, что она будет делать. Она вернётся к нему? Она останется с ним? Она непредсказуема. Она садится на подоконник, и Поттеру немедленно хочется накрыть ее пледом, чтобы не продуло прорывающимся сквозь щели ветром. Он и сам пугается этой щемящей нежности, этой острой нужды, желания, потребности защитить от всего, включая общего друга, стихию и спутывание тонких темных завитков. Ему как будто жизненно важно лично убедиться, что она в порядке. Он встаёт и накидывает на неё свой плед.