Среди теней

Он приходит к ней, когда Картер назначают в Берлин. Она устала. Неебически устала. Трёт переносицу, немного нахмурившись, вставляет ключ в замочную скважину и отпирает дверь. Усталость, въедливая, злоебучая усталость никуда не девается. Сраная работа не помогает. Тренировки не спасают, не вставляют шестерёнки на место. Кажется, она выплёвывает их вместе с кровью с разбитой губы и кровоточащих дёсен. Вроде бы все, как обычно. Дом. Работа. Дом. И так по кругу. Ощущение, что это гребаный день Сурка, длиною в год, с момента, как развалился Щ.И.Т. В перерывах она навещает тётю Пегги, изредка списывается с Фьюри. Ничего сверхъестественного. ЦРУ кажется гребаным курортом по сравнению с Щ.И.Т’ом. Все как обычно, ничего особенного. Врет сама себе. Ничего уже не будет, как раньше. Обида гложет до сих пор, паутиной пронизывает тело, въедаясь все глубже и глубже, льётся по венам, подобно наркотику. Только кайфа никакого, хоть вой. И Картер бесится. Виду не показывает, но внутри мечется, как тигр в клетке, которая все меньше и меньше. Давит. Все охренеть, как давит, грузом лежит на плечах. Возможно, она обречена вечно держать небесный свод на своих плечах в наказание за свои ошибки. Картер бы прокричаться, наконец пролить все ещё не пролитые слёзы, но она держит себя в ежовых рукавицах. Потому что так проще. Потому что так правильно. Ей нечего раскисать в такое сложное время, она должна быть опорой, как минимум, для тети Пегги, а потом уже и для Фьюри и того, что осталось от Щ.И.Т’а. А ведь когда небо слишком сильно давит на плечи даже Атлантам позволено бежать. Шэрон качает головой, усмехаясь, и переступает через порог. Квартира даже в темноте кажется чересчур пустой, как бы Картер не старалась сделать из неё нечто, похожее на дом. Тени плавно скачут, устраивая шабаш на неправильно пустой стене. Возможно, ей стоит повесить картины, чтобы как-то это исправить. Бытовые проблемы всегда помогали Картер отвлечься. Шэрон настораживается — в ее квартире сквозняк, которого быть не должно — утром был ливень, и она закрыла все окна. Лёгкий ветерок гуляет по комнатам, заставляя едва колыхаться изумрудные занавески. Бесплотных нельзя услышать, безликих — увидеть. Менее яркий Кастор ждёт своего Поллукса, расставляя по местам Альфу и Бету Близнецов, Орфей зовёт Эвридику, а тени из Чистилища устремляются к пилигриму. Шэрон идёт к источнику сквозняка, держа наготове пистолет, прислушиваясь к малейшему шороху в квартире. Может быть, у неё паранойя, но она все равно тщательно изучает каждый угол помещения. На кухне чисто, как и в гостиной. Картер двигается бесшумно, сродни зверю на охоте, вот-вот готовая нажать на курок. Возможно, она потом посмеётся над этим безумием, что творится сейчас, но пока ей не до смеха. В голове ведёт отсчёт от десяти прежде, чем оказаться на пороге собственной спальни. Девять. Просто число? Нет. Делает шаг, приближаясь к своей жертве. Полупростое число? Да. Шаг, затем ещё один. Число Фибоначчи? Нет. В голове идут делители девяти, уменьшённые со временем, и Шэрон входит в комнату и видит его среди теней. Рамлоу почти не видно, видно лишь силуэт, что скрывается в темноте. Лунный свет освещает лицо Картер, когда она подходит ближе, держа перед собой пистолет. — Назови хотя б одну причину, почему я не должна стрелять в тебя прямо сейчас? Ее голос резок, а руки не дрожат. Прям как в тот раз. Ублюдок. Самая главная ее ошибка. Шэрон столько лет работала бок о бок с Рамлоу и не заметила предателя прям у себя под носом. Сукин сын обвел вокруг пальца всех. Обида горячей рекой льётся внутри вен, а вроде бы начавшие заживать раны снова раскрываются с ещё большей болью. Может быть, было бы не так паршиво не будь они напарниками, не испытывай она к нему тёплые чувства. Он предал Щ.И.Т. Он предал ее. Нагло врал прямо в глаза. Ей в глаза. И это причиняет ей боль, отчего Картер делает глубокий вдох, заставляя себя собраться. — Это не я наставляю на тебя пистолет. Рамлоу даже не шелохнулся, лишь лёгкий ветерок заставил прийти в движение занавески, отчего тени заскакали по стенам, а у окна осветился её силуэт, приподнимая тонкую вуаль мрака. — Тем более не так встречают напарника, Картер. Сукин сын. Он не меняется. Такой же уверенный в себе ублюдок. Такого и могила не исправит. Рамлоу скрывается в тени, и Картер хочет его рассмотреть, но даже привыкшие к темноте глаза не в состоянии это сделать. Ночь – противоположна дню. Если день и солнечный свет – символ жизни, то ночь и мрак – символ смерти. Если днем все явно и открыто, понятно, то ночью все сокрыто и таит в себе загадки. Луна светит отраженным светом солнца, отражает истину. Истина отражается в мудрости. Сегодня полная Луна — идеальное время, чтобы приоткрыть покровы тайны. — О, так мы напарники? Это похоже на сраную комедию. Только Шэрон не смешно. Ей нужно знать, зачем он здесь. Прошёл год, может чуть больше, с того момента, когда она видела Рамлоу в последний раз. Он тогда лежал на больничной койке, накаченный обезболивающим, не в состоянии что-либо сказать. На него тогда было больно смотреть, а сейчас он стоит перед ней, и это кажется чем-то невероятным. Выбрался, сукин сын, как всегда. — Мне не нужно притворяться, чтобы быть твоим напарником. Это больно бьет под дых, заставляя Картер опустить пистолет. Она знает, что это не очень хорошая идея. Просто чертовски ужасая идея, но Шэрон хочет верить, что знает его после стольких лет совместной службы. Картер хочет рассмеяться из-за своей глупости. Наивная идиотка. Рамлоу бы демоном заделаться, чей вкрадчивый голос завлекал бы смертных в липкую паутину хитроумных договоров купли-продажи душ; чьё бесоёбство прикрыло бы как раз всю контору. Иначе не объяснить, почему Картер тянет к нему, как к магниту; не объяснить, почему она так скучала по нему последний год. Ей его не хватало, не хватало его ублюдских фразочек, похабных шуточек и всего его арсенала смущающих вещей. Не хватало привычной ухмылки, пронзительного взгляда карих глаз и потрясающих скул. Всё кажется таким абсурдным, таким ненастоящим, отчего Шэрон слегка прикусывает нижнюю губу. — Ещё не поздно всё исправить, Рамлоу. Он качает головой, и Картер даже не нужно видеть его, чтобы понять, что он усмехается. Шэрон знает, что есть пути, на которые лучше не вставать. Раньше такие на картах отмечали «Здесь живут драконы». Теперь не отмечают. Но это не значит, что драконов там нет. — Всё зашло слишком далеко, красотуля. Точка невозврата пройдена. Рамлоу погряз во всем этом дерьме слишком сильно, Шэрон знает это. Тьма затягивает его все глубже и глубже, не желая отпускать, а он, кажется, совсем не против. С радостью отдаётся лапам, что тянут его на самое дно. Нет пути назад. Слишком поздно. Ему не испить из Святого Грааля — не поможет. Иосиф Аримафейский зря старался. Повторение — это ключ, потому Шэрон мысленно отсчитывает до трёх. Трижды. Девять кругов ада, деление на три. Ей нужно взять себя в руки. Она должна быть сильной. Но когда Рамлоу делает шаг — всего один шаг — по направлению к ней, Шэрон чувствует, что мантра нихрена не помогает. Она безумно скучала по нему, и ей до ужаса жаль. Если бы всё было иначе... Они несовместимые, как день и ночь, как свет и тьма. Она на правильной стороне, а он... Шэрон качает головой и плотно поджимает губы. Если бы все было иначе... Она бы ловила кайф, если бы могла вдохнуть. Рамлоу медленно, словно бы пытаясь не напугать, направляется к ней. Тени следуют за ним, тонкой вуалью окутывая его. Человек среди теней, и это заставляет замереть на месте. Так тяжело признать своё поражение. Он двигается бесшумно, словно его не существует, потому Картер не сводит с него глаз — чтобы не потерять. Возможно, она свихнулась. Крыша поехала окончательно, и это все ебаные галлюцинации, но Рамлоу оказывается достаточно близко, и осознание реальности волной накрывает ее. Он кажется серьёзным, насколько это вообще возможно понять в темноте. Карты засаленной колоды перепутаны, Байер облажался. Из двух примерно одинаковых по яркости он отдает приоритет более северной звезде. Но свет — это ключ. Свет — это спасение. Но Рамлоу по уши влез во все это дерьмо, без шанса на спасение. Приди он к ней раньше, гораздо раньше, она бы помогла. Отделался бы легко, насколько это возможно, но не сейчас. Это ситуация патовая, они оба это знают и сверлят друг друга взглядом. Он с насмешкой, а Картер серьезна, как всегда. Шэрон слышала, что он застрелил одного своего наемника, который почти сказал "Хайль Гидра", утверждая, что это не ради Гидры. Сейчас Рамлоу двигает лишь месть. Месть — его мотиватор. И это тянет его на дно. Шэрон всегда старается поступать правильно. Поступает так, как считает нужным. Она в любой момент может предать ЦРУ, если так будет правильно, если так будет нужно. Ложь во спасение — в этом вся Картер. Ему это нравится. И дело даже не в его дурном влиянии. Он хочет, чтобы она знала, что ему не все равно, что он готов пожинать плоды того, что натворил, но слова не находятся. Но слов не нужно, они излишни. Она уже знает. Ей пиздец, как жаль, что все так вышло. Охуеть, как жаль. И Картер бесится. Бешенство больно царапает вены, хоть выдирай. Он мудак, каких поискать надо. Скотина редкостная. Скотина, что причиняет ей боль. Слёзы предательски бегут по лицу, и Шэрон не может это остановить, мысленно ругает себя и склоняет голову, словно бы пытаясь скрыть это. Рамлоу близко. Очень близко. Из-за чего Картер ощущает тепло его тела. Он обнимает ее, гладит по голове, как ребёнка, и Шэрон втягивается в его объятия и позволяет себе расплакаться окончательно. Атланты не передают небосвод Гераклу. Они падают вместе со своим бременем, разбиваясь в дребезги. Она плачет за тетю Пегги: той с каждым днём все хуже, и лишь вопрос времени, когда она оставит Шэрон; Она плачет и за него, все сильнее погружавшегося во тьму. Дает трещину и разбивает небосвод, что воздвигла себе на плечи. Это кажется правильным — вот так обнажать душу перед ним, позволять себе быть хрупкой женщиной. Это ее спасение или все же это и есть ее седьмая печать? Картер поднимает голову и пытается рассмотреть Рамлоу, все также скрещивая руки за его спиной, но видит лишь блеск его глаз. Более яркий Поллукс стремится к несколько уступающего ему по блеску Кастору. Рамлоу проводит большим пальцем по ее щеке, смахивая предательскую слезинку. Целует дорожки слез, отчего с губ Шэрон срывается резкий выдох, а глаза закрываются сами по себе. Его губы на удивление мягкие, а его чёрствые ладони ласково держат ее лицо. Его рот находят ее губы, и он целует ее. Нежно. Аккуратно. Поцелуй с привкусом горечи и соленых слез. Картер плевать на все. На Щ.И.Т. На Гидру. Все уходит на второй план, когда она ощущает его, живого, под своими руками. Гладит его по щеке, чувствуя шрамы на его лице. Держит крепко-крепко и шепчет, что не хочет, чтобы он уходил. Просит остаться, заранее зная, что это обречено на провал. Они оба знают, к чему это приведёт. Торжество справедливости – иллюзия. Жертвы, мученики, палачи, самозванцы, пророки перепутаны на земле картами засаленной колоды. Рамлоу слегка прикусывает ее губы, а затем проводит языком, словно бы извиняясь. Жажда справедливости иррациональна, как вера в чудо, тем самым справедливость — предмет религии, пытающейся объяснить необъяснимое. Стоики, с их наивной доминантой долга, превратили этику в бич, христиане отвели ей метафору распятого на кресте, секуляризованная мораль Спинозы разбила её на сумму лживых теорем. Манихеи, катары и богомилы, отрицающие мир как средоточие Зла, безусловно, честнее: плоть черна, наша природа ужасна. Картер прижимается к Рамлоу все сильнее, и мир сосредотачивается лишь в одной точке. В этом мире нет ничего, кроме губ, что так страстно целуют ее, и рук, плотно сжимающих ее ягодницы. Не существует Гидры, Щ.И.Т’а, ни его предательства. Сегодня Шэрон — эгоистка, потому она следует своим «хочу». Рамлоу ей нужен и плевать она хотела. Есть здесь и сейчас, ничего более. Поначалу Свет и Мрак существовали отдельно, не соприкасаясь и не смешиваясь: граница между ними была непреодолима. Но граница меркнет, когда Свет соединяется со Мраком в сумерках. Рамлоу проводит ладонью по ее бедру. Он так этого хотел. Так сильно и так долго. Его губы спускаются все ниже, а язык вычерчивает непонятные узоры вдоль ее шеи. Ещё чуть-чуть и он вонзит клыки в ее плоть, подобно вампиру, но Рамлоу лишь слегка прикусывает ее мягкую кожу, а потом зализывает место укуса. Его руки везде, и Шэрон теряется в ощущениях, наслаждается в своём грехопадении, издавая сладостный стон. Катары использовали христианское предание о падении ангелов и Люцифере, а также о битве между архангелом и злобным драконом, для подтверждения евангельского дуализма, противопоставлявшего Бога милосердия и любви реалиям этого мира. В Святом Писании они видели предпочтение постулата о милосердии Божьем постулату о Его всемогуществе. Они видели в человеческих душах падших ангелов, заключённых в телесные тюрьмы в мире, который во зле лежит, и который не от Бога. Рамлоу прижимает Картер все ближе к себе, все, как он хотел. Сжимает в кулаке ее светлые волосы, оттягивая слегка назад. Страстно целует, и Шэрон отвечает тем же. Она красива в лунном свете, и Рамлоу кажется, что он вот-вот свихнётся, ощущая ее тонкие пальчики у себя на плечах. Он издаёт звук, схожий с рычанием, когда Шэрон оказывается под ним. Кровать даже не скрипит, лишь продавливается под их весом. Рамлоу всего на секунду останавливаться, нависая над ней, чтобы окинуть ее взглядом, отчего Картер недовольно рычит, чем вызывает его насмешливую улыбку. Ее синяя рубашка смотрится на ней великолепно, но без неё Шэрон выглядела бы ещё лучше, потому он стаскивает с неё рубашку и кидает на пол, даже не запомнив, в какую сторону закинул чёртову одежду — сейчас его внимание целиком и полностью принадлежит Шэрон. Тоже самое он проделывает и с ее бюстгальтером. Рамлоу облизывается, предвкушая, и наклоняется к тому нежному месту, чуть выше ключицы, ставя там засос. Спускается ниже, создавая дорожку из поцелуев, берет в рот ее грудь, сосет розовую бусинку, а другую сжимает пальцами. Затем стаскивает наконец с неё узкие брюки. Картер возбуждена до предела, как и он, а с губ срывается громкий стон, когда его рука опускается ниже, и Шэрон толкается бёдрами вперёд навстречу ему. Она мокрая до ужаса, и Рамлоу вставляет сразу два пальца. Ещё чуть-чуть и он кончит прям себе в штаны, подобно подростку в пубертат. Картер прижимает Рамлоу руками к себе ближе, начиная целовать его скулы: с удовольствием вылизывает языком его кожу, которая имеет какой-то неповторимый вкус, особенно в области ключиц, и просто сходит с ума, когда срывает с его губ тихие стоны. Души людей — ангелы, падшие из божественного творения, были увлечены драконом, вместе с ним низверглись в этот мир, и теперь ожидают избавления от своей земной ссылки: обещанного Христом спасения. Шэрон лежит перед ним с распахнутыми бёдрами, немного прикусив нижнюю губу, вызывая новый одобрительный смешок с его стороны. Рамлоу брал ее в своей голове столько раз, но в живую это оказывается ещё приятнее. Он стаскивает с себя тесные штаны, прижимается к Картер пахом, слушая, как она довольно заурчала. Входит в неё резко и сразу задаёт достаточно быстрый темп, больно сжимая ее ягодницы. Завтра точно будут синяки, но им плевать. Смотрит ей в глаза и чертовски быстро трахает, отчего Шэрон чуть ли не кричит. Рамлоу берет ее грубо, лаская чёрствыми ладонями ее тело, находит ее рот и целует, как в последний раз. Картер так хорошо от этого чувства заполненности, что теряется в ощущениях. Ничего не существует, кроме его губ, плотно сжимающих ее рук и его большого члена внутри неё. Рамлоу подобен демону, что наконец пришёл, чтобы принести погибшим овцам, падшим ангелам, возможность спасения и возвращения на небесную родину, но только вместо заветного рая тянет на самое дно. Он переплетает их пальцы и укладывает руки по обе стороны от ее головы, не разрывая поцелуй. Природе легче сотворить плоть, чем изменить заложенную в ней программу. Адам и Ева, пребывая в райском гомеостазе, могли бы вечно влачить жалкое существование камней или растений; бессмысленно улыбающиеся, собирать плоды неведомых деревьев. Но, познав Добро и Зло, они неизбежно вкусили смерть. Так тяжело бросать то, что отстаивал. Рамлоу ощущает, что Картер вот-вот кончит, потому он замедляется, сбавляет темп и мучительно медленно входит в неё. Сукин сын. Рамлоу хорош в бою, она это знает. А теперь она знает, что он охуителен в постели. Это их момент, возможно, последний, потому Шэрон наслаждается сполна. Притягивает его настолько близко, насколько это возможно. Их лбы соприкасаются. В этом есть что-то интимное. Они смотрят друг другу в глаза. Он смотрит пристально, как всегда, а в ее глазах видна та решимость, которую Рамлоу ненавидит. Это их небольшая интерлюдия между всем этим пиздецом, что происходит вокруг. Небольшая пауза, что нужна им обоим. Картер ласкает его, мягко проводит ладонью по его щеке. Рамлоу весь покрыт шрамами, как внутри, так и снаружи. Но Шэрон все равно. Сегодня есть только они, а не их внутренние демоны. В ее взгляде читается ласка и нежность, и он без сил закрывает глаза. Все мы солдаты проигранных войн, маршалы несчастливых сражений. И Рамлоу в какой-то мере рад, что смог заглянуть к ней. Теперь можно со спокойной душой выполнять задание и надирать зад звёздно-полосатому. Картер — спасение. В ней он видит упокой и с радостью отдаёт ей собственную душу — то, что осталось от неё. Дьявол не он, а она. Рамлоу подобен сторожевому псу. С виду дружелюбный, но стоит мелькнуть в поле его зрения опасности, как он оскалит зубы и с радостью глотку разорвёт. Но у каждого пса есть хозяйка, и он преклоняет колени перед ней. Она сама не ведает, какую власть имеет. Защита в неведении. Рамлоу нравится ее целовать. Это кажется смешным, но он как наркоман вдыхает запах ее тела и целует мягкие искусанные губы. Внутренние демоны выпущены, и Шэрон чувствует покой, который не ощущала так давно. Он покидает ее прежде, чем ночь отдаст свои полномочия дню. Уходит, забирая все тени с собой, рвёт тонкую вуаль мрака, оставляя после себя лишь покой, что так нужен был Шэрон, мирно спавшей в кровати. Безумной логике мира, которую не постичь и к которой остаётся лишь привыкнуть, и здравому смыслу, пожалуй, отвечает только смерть. Безмолвный Кастор взрывается, расставляя по местам Альфа и Бету Близнецов, давая возможность Поллуксу светить все также ярко. Эвридика теперь уже навсегда отброшена назад в царство мёртвых, а пилигрим покидает теней из Чистилища, и солнечные лучи вновь не рвутся, а пронизывают насквозь. Потому что спустя пару недель Рамлоу покидает Шэрон уже навсегда.