Последняя неделя

Одноэтажная, глиняная тембе теперь казалась Негоро еще меньше, когда он переступил ее порог впервые после того, как от руки Сэнда погиб его Гэррис. Они делили небольшое пространство, устланное травой и тканью, всего около недели, с тех пор, как их караван прибыл в Казонде. Это было ничтожно мало для человека, чья жизнь состоит лишь из долгих переходов, которым сопутствуют всякие опасности, дарящие яркие воспоминания, но для Негоро теперь это были самые важные и запоминающиеся дни в его жизни. Ведь это были последние дни, когда они были вместе, и теперь Негоро пытался выцапарать их в своей памяти, словно татуировки, какие делают африканцы на теле, чтобы оставить их там навсегда. Португалец осторожно присел на край настила, служившего постелью, и приложил руку к груди. Возможно, шок от внезапной смерти Гэрриса, еще не отпустил его, потому что сердце не болело и даже билось, как обычно, разве что слегка глухо. Конечно, он понимал, что рано или поздно их всех постигнет такая участь. Смерть неотступно следовала по пятам невольничьего каравана, и даже стража и работорговцы понимали, что не защищены от ее когтистых лап. Однажды она доберется и до них, пробившись через ряды пленных негров, и тогда они так же замертво упадут, схватившись за сердце, словно рабы, несмотря на то, что погонщики были всегда сыты и почти налегке, а главное — свободны. Все прекрасно понимали, что перед смертью люди всегда равны, и их положение при жизни уже не играет роли. Но несмотря даже на ежедневное напоминание об этом простом правиле бытия, внезапная гибель Гэрриса потрясла его. Первые крупные слезы упали на колени, когда Негоро, задумавшись, и практически ничего не ощущая, все так же молча сидел на кровати. Сразу же за ними, словно бы это запустило какую-то реакцию, сердце забилось так часто, что Негоро сперва подумал, что задохнется. Он упал лицом на покрывало, с яростным криком сжимая руками его тонкую ткань. Теперь он чувствовал все. И Негоро был бы рад теперь снова погрузиться в то забытие, которое овладевало им минутой ранее. В памяти внезапно, словно картинки, какие видит умирающий перед самым концом, всплыли события последней недели, происходившие в лагере. Конечно, большая часть времени была посвящена работе, но что за смысл в труде, если он не перемежается с отдыхом? Гэррис был всегда рядом с ним. С тех пор, как они случано, впервые за годы разлуки, вновь свиделись на побережье, он практически не отходил от него. Негоро словно и не забывал этой всегда беспечной улыбки на губах американца, которая почти во всех случаях совсем не вязалась с его внутренним состоянием. Теперь он носил кожаную куртку, но Негоро нравился такой Гэррис. Он на какую-то долю поменялся с их последнего расставания, хоть на первый взгляд оставался все тем же. И это, пусть и небольшое, наблюдение томило Негоро, из-за чего он не мог по-настоящему расслабиться, как бы Гэррис ни увлекал его рассказами во время перехода. И лишь когда они прибыли в Казонде и получили свой заслуженный отдых, Негоро наконец-то понял, что не давало ему покоя все эти дни. Взгяд Гэрриса, для постороннего не меняюшийся практически никогда, теперь был другим, когда они оставались наедине. Он становился голодным и диким, как у загнанного льва. Негоро еще никогда не чувствовал страха перед взглядом Гэрриса, но то, что он почувствовал, когда они остались один на один в своем скромном домике в фактории Альвеца, ему даже понравилось. Сердце быстро и гулко билось в ушах, и температура вечернего африканского воздуха словно вновь поднялась до дневной отметки. — Я так рад, что напрасно считал тебя мертвым, Негоро, — только и сказал Гэррис. Далее, словно пружина, сдерживаемая все это время, наконец разжалась, отпуская накопившиеся эмоции и слова, которые они хотели сказать друг другу практически с самой встречи. Прежде Гэррис не был таким напористым, и это было именно то, что поменялось в нем, практически незаметно отражаясь на его привычном облике. Теперь же он словно пылал, роняя Негоро на настил из травы, и оставляя их обоих без и так немногочисленной одежды. В попытке вернуть былую власть, Негоро жарко целовал его в ответ, пытаясь взять инициативу на себя, но вскоре сдался перед неукротимыми руками Гэрриса, вырывавшими из него стоны, словно дикий зверь куски плоти. Негоро никогда еще не было так плохо и так хорошо одновременно. Они шептали имена друг друга, словно боялись больше никогда не назвать их. Словно они снова могут расстаться без возможности увидеться или хотя бы узнать о судьбе друг друга, позволяя обратиться лишь в мыслях… Воспоминания эти на миг словно сковали тело Негоро, пригвоздив его к месту, где он лежал. С трудом переборов себя, он вскочил и принялся в каком-то приступе кидать те немногочисленные предметы, находившиеся в доме. Обычно, он редко давал волю гневу, но сейчас он словно обезумел, к тому же в груди болело так, будто это ему Дик Сэнд воткнул туда нож, а не Гэррису. Огромным усилием воли он взял себя в руки, когда стало уже нечего кидать. Тогда Негоро просто закрыл глаза и уткнулся лбом в гладкую стену. Слезы, не прекращавшие катиться из его глаз, уже стянули кожу на щеках, но он не мог их стереть, позволяя скорби выйти до конца. Ни разу за те два года, пока они не виделись, разбросанные по разные стороны света, Негоро не скучал так сильно. Ведь одно дело — считать погибшим, и совсем другое — увидеть все своими глазами. Все произошло так быстро: вот Гэррис подходит к ничего не ожидающему Дику, что-то говорит ему, улыбается, а в следующий миг уже падает замертво с ножом, лишь на рукоять виднеющимся из груди. И пусть в тот миг время вокруг словно бы замедлилось, Негоро ничем не мог помешать случившемуся. Думая об этом теперь, Негоро не успокаивался и лишь сильнее злился на юного капитана. Внутри волной поднималась тупая ярость, и он закричал, ударив рукой стену, словно бы это должно было помочь. — Я отомщу за тебя, Гэррис, — прошептал он и поднял потемневшее от злобы лицо. — Берегись, Дик Сэнд, теперь это не только личные счеты униженного бывшего кока. Ты поплатишься за то, что сделал с одним из нас. Ты заплатишь за смерть Гэрриса своими страданиями и самой жизнью.