Однажды в полнолуние

Первоначально Хоуп не хотела никого спасать. Не в этот раз. Не в полнолуние, когда лёгкое раздражение за считанные секунды перерастает в бурлящую злость, в клокочущую в горле ярость. Хоуп — трибрид и просто сильная девушка, достойная дочь своих родителей, поэтому с её губ никогда не слетает вдруг рычание, поэтому её глаза никогда не вспыхивают бесконтрольно золотисто-жёлтым. Она умеет держать инстинкты в узде так же, как и чувства. Только это отнюдь не значит, что её ощущения отличаются от ощущений оборотней. Хоуп быстрее выходит из себя и старается чаще оставаться одна (как будто в её положении можно быть ещё более одинокой. Логика элементарная: нет людей — нет привязанностей, нет привязанностей — нет душераздирающих чувств). Хоуп могла бы предоставить самому себе углубляющегося в лес новоиспечённого вервольфа, но разве могла она дать ему погибнуть? Он испускает дикий вой шагах в двадцати от неё, и она, не мешкая, разворачивается. Лапы мягко касаются холодной земли, зрение настолько чёткое, что Хоуп скорее осознаёт, чем чувствует свою скорость в обличии волка. Миг — она уже стоит за кустами, глядя на извивающегося от боли оборотня. Он ещё совсем зелёный: глаза горят безотчётной жаждой крови, мускулы перекатываются под смуглой кожей оттого, что титаническая сила, заключённая в его теле, не находит себе выхода. Ему бы мчаться дальше на неслыханной скорости, да вот незадача: рука пригвождена стрелой к древесному стволу. Хоуп непроизвольно припадает к земле, когда от деревьев напротив отделяются и начинают двигаться в их направлении силуэты вооружённых людей. Один из них, предводитель, скорее всего, раз он так уверенно шагает впереди всех, держит в руках арбалет. Он смело приближается к оборотню и всё же останавливается вне зоны его досягаемости, закидывает руку с оружием на плечо, а другую кладёт на пояс, отодвигая в сторону полу куртки. Губы мужчины изгибаются в усмешке, которая не сулит вервольфу ничего хорошего, и Хоуп стремглав бросается прочь, осенённая одной мыслью. Затея рискованная, но на раздумья просто нет времени: она отбегает на безопасное расстояние, зная, что благодаря её сверхъестественной скорости у неё достаточно форы, запрокидывает голову и воет, молясь, чтобы поблизости не оказалось других незнакомых ей оборотней, разъярённых полной луной, и чтобы тому новообращённому не взбрело в голову напасть на неё, когда она вернётся к нему вынуть стрелу из его руки. Едва её слуха касаются звуки приближающихся шагов и подготавливаемого для непосредственного использования оружия, Хоуп ныряет в кусты и через пару мгновений достигает нужного места, на ходу принимая человеческий облик. Молниеносный, отработанный жест рукой вкупе с заклинанием, произнесённым полушёпотом на выдохе, — оставленный с новоиспечённым оборотнем охотник цепенеет и падает на землю ничком. Хоуп выпрямляется, подходит к вервольфу, берётся одной рукой за стрелу и без промедления дёргает её на себя. Физическая боль приводит его в чувство: он смотрит на неё абсолютно обыкновенными тёмно-карими глазами, зажимая рану на руке и тяжело дыша. Его недоуменный взгляд пробегает по её лицу, задерживается на губах, растянутых в принуждённой, зато доброжелательной улыбке, опускается ниже… — Чёрт! — восклицает он, поспешно отворачиваясь. Его щёки горят ярким румянцем, и пару мгновений Хоуп действительно не понимает почему. Она окидывает себя взглядом и, краснея сама, стыдливо пятится. — Моя одежда рвётся, когда я становлюсь волком, поэтому я снимаю её заранее, — бормочет она, скрываясь в тени. — Ты здесь один? — Не считая охотников? Да, — не успевает он договорить, как янтарный цвет вдруг окрашивает его радужки. Верхняя губа дёргается, обнажая кончики вновь появляющихся клыков. Хоуп наклоняется вперёд, готовясь к перевоплощению, но парень крепко зажмуривается, откидывает голову назад, ударяясь затылком о ствол дерева, и грозное, свирепое рычание волка сменяется человеческим стоном. Новообращённый вервольф пытается сдержать свою животную натуру, стремящуюся во что бы то ни стало завладеть его сознанием. — Не сдавайся, — Хоуп известно, как тяжело контролировать себя в ночь полной луны, однако на её памяти никто из новоиспечённых оборотней даже не пробовал это сделать в своё первое полнолуние. — Я знаю место, где тебе смогут помочь. Сконцентрируйся. Слушай мой голос. Думай о том, ради кого тебе так важно не потерять человечность, и следуй за мной, — она обращается волком, чтобы не смущать его своей наготой (на поиск припрятанной одежды попросту нет времени), медленно и без лишнего шума выходит к нему из темноты и застывает в напряжённом ожидании его реакции. Он по-прежнему тихо, измученно стонет, но непрерывно меняющийся, то темнеющий, то светлеющий цвет его глаз свидетельствует о том, что он слышит Хоуп и, более того, продолжает бороться, да не с кем-нибудь, а со своей второй сущностью. Петляя между деревьями, они мало-помалу продвигаются к школе Сальваторе. Более серьёзной проблемой становится путь от входных ворот до широкого крыльца: парню не за что ухватиться, чтобы замедлиться, когда его снова захлёстывает усиленно подавляемое желание умчаться сломя голову в случайном направлении просто потому, что необузданная звериная натура требует движения на неимоверной скорости. Настоящее беспокойство Хоуп чувствует у самых дверей школы. Что делать дальше? Привлечь внимание воем, потому что волкам говорить не положено, и поставить на уши всю школу? Обратиться человеком и предстать обнажённой в лучшем случае перед одним этим вервольфом, в худшем — ещё и перед некоторыми полуночничающими студентами? От сложного выбора её избавляет проходящая по холлу Эмма. — Хоуп? — спрашивает она, недоуменно хмурясь и поднимая взгляд на скрючившуюся в дверном проёме и время от времени невольно содрогающуюся фигуру. Её глаза расширяются от изумления, стоит ей узнать в этой фигуре ликантропа, который, собрав жалкие остатки своей воли, пытается не потерять над собой контроль. Правда, Эмме не привыкать решать проблемы студентов, особенно в полнолуние, когда до самого утра нужно быть начеку. Быстро и уверенно взмахнув рукой, она одними губами произносит заклинание, и приведённый Хоуп оборотень затихает, расслабляется и оседает на пол. Избегая резких движений, Хоуп медленно приближается к нему. Он дышит рвано, часто и неглубоко, зато выражение на его лице можно было бы назвать безмятежным, если бы не чуть сведённые к переносице брови. Глаза не мечутся под закрытыми веками — это хороший знак. Повернувшись к вешалке, Хоуп цепляется зубами за полу куртки Аларика Зальцмана и пробует стащить её с крючка под тихий смех Эммы, уже спешащей ей на подмогу. Утро подкрадывается незаметно и, прикасаясь первыми лучами солнца к оконному стеклу, неожиданно и небрежно будит едва задремавшую, ещё не успевшую перенестись в царство Морфея Хоуп. Она недовольно морщится, зябко ёжится и поднимает затуманенный спросонья взгляд на парня, крепко спящего перед ней на кровати. Вглядываясь в его непринуждённое, мягкое лицо, Хоуп слабо улыбается: кто бы мог подумать, что часа два-три назад он бегал по лесу с нечеловеческой скоростью и сверкал свирепыми, кровожадными глазами? Вдруг его брови слегка хмурятся, он плавно открывает глаза и моргает сперва сонно, потом озадаченно. — Где я? — спрашивает он сиплым ото сна голосом и прочищает горло. — Что произошло? Прежде чем ответить, Хоуп делает глубокий вдох. Все по-разному реагируют на правду: кто-то умолкает от потрясения, кто-то, наоборот, начинает буйствовать. Неизменно одно: смириться с истиной, принять нового себя тяжело. — Ты оборотень, и этой ночью ты пережил свою первую трансформацию, — говорит Хоуп ровным, убийственно спокойным тоном и сама поражается тому, как легко слетают с её губ слова, которые даже самоуверенная и временами беспечная Лиззи произнесла бы с небольшим замешательством. Парень округляет глаза и приоткрывает рот от удивления. Хоуп напрягается всем телом, когда он рывком принимает сидячее положение, однако спустя миг тень понимания озаряет его лицо. — Ведь говорил же мне Стайлз… — бормочет он себе под нос. Хоуп, вся напружинившись, подключив на всякий случай свои нечеловеческие, многократно усиленные органы чувств, без труда разбирает его слова и непонимающе хмурится: — Кто такой Стайлз? Кто, прости за грубость, ты сам? — Меня зовут Скотт. Скотт МакКолл. И я… ну, ты уже в курсе… Стайлз — мой лучший друг, и он раньше меня самого понял, что со мной происходит в последнее время. Почему я стал таким быстрым, ловким, сильным… А кто ты? Кстати, ты так и не сказала, что это за место. — Это место — школа Сальваторе — создано для таких, как ты, а также для ведьм, вампиров и прочих несовершеннолетних сверхъестественных существ. Меня зовут Хоуп Майклсон, и я… — девушка поджимает губы, гадая, как он, ошеломлённо выпучивший глаза при упоминании ведьм и вампиров, воспримет её слова о собственной сущности. — Оборотень? — предполагает парень, и в его глазах мелькает неподдельный страх, когда Хоуп качает головой. — Вампир? — он чуть отклоняется назад. — И да, и нет. Я трибрид: ведьма, оборотень и вампир. Но полноценным вампиром я смогу стать только после смерти. Чаще всего я пользуюсь силами ведьмы. — Господи, — выдыхает Скотт, зажмуриваясь и опуская голову. Его дыхание учащается, как и сердцебиение. Хоуп, уже было решившая, что можно позволить себе слегка расслабиться, опять напрягается. — Ты же это несерьёзно, да? — Серьёзнее некуда, — её ответ звучит как приговор, и Хоуп, желая смягчить его, изгибает губы в приветливой улыбке. — Мы не люди, однако это ещё не делает нас чудовищами. По прошествии некоторого времени, когда Скотт окончательно справляется с удивлением, она приносит ему приготовленные на скорую руку сэндвичи с арахисовым маслом и, видя, что теперь он способен твёрдо стоять на ногах, проводит для него ознакомительную экскурсию по школе вместо Лиззи, к вящему неудовольствию последней. По просьбе МакКолла они останавливаются у стационарного телефона, и он звонит своему другу Стайлзу, который беспокоится так сильно, что незаметно для самого себя переходит на крик и не может остановиться, а Скотт, чувствующий, по всей видимости, за собой вину, не смеет ему возразить. — Он, как обычно, был прав, но я не хотел верить его словам, — бормочет МакКолл, перехватывая вопросительный взгляд Хоуп и вешая трубку. — Он понятия не имеет о том, через что тебе пришлось пройти. Здесь нет виноватых. Он приедет за тобой? — Да. Он, оказывается, искал меня почти всю ночь и лишь под утро, не удержавшись, свернул на обочину и немного вздремнул. — Тебе стоит ценить такого друга, — чуть помедлив, мягко говорит Хоуп, и Скотт кивает. — А что твоя семья? — Моя семья?.. — растерянно переспрашивает МакКолл. — Они… примут тебя таким? Глядя на неё во все глаза, Скотт потрясённо моргает. Мысль об этом явно не посещала его, а если и посещала, то он предпочёл её игнорировать. Хоуп может это понять, но не может позволить ему продолжать в том же духе. — Я вовсе не отговариваю тебя от возвращения домой… Просто имей в виду, что двери этой школы всегда открыты для таких, как ты. И если у тебя возникнут какие-то трудности… — Я знаю, куда обратиться, — он слегка наклоняет голову вперёд, соглашаясь, и на короткий миг опускает взгляд. Секунду спустя он, улыбаясь, вновь поднимает на неё глаза, излучающие искреннюю благодарность и тепло, которое Хоуп, кажется, чувствует даже более явственно, чем тепло солнечное. От осознания этого у девушки щемит сердце, и она судорожно вздыхает. К счастью, в этот момент к воротам школы подъезжает голубой джип, и Скотт, отвлекаясь, не замечает, как изменяются её сердцебиение, улыбка, взгляд. Пользуясь случаем и стараясь вернуть самообладание, Хоуп трясёт головой, расправляет плечи и вскидывает голову. — Это и есть твой друг, не так ли? — она кивком указывает на окно, которое выходит прямо на аллею, соединяющую школьное крыльцо с воротами. — Ага, — при виде явно взвинченного парня, выпрыгивающего из джипа и захлопывающего дверцу машины с большей силой, чем требуется, Скотт, предчувствуя ещё один крайне неприятный разговор, морщится и втягивает голову в плечи. — Ну, пойдём встречать, — разворачиваясь, говорит Хоуп с еле слышной улыбкой в голосе. Стайлз, этот гиперактивный худощавый парень со стрижкой-ёжиком, которая, как ни странно, ему идёт, и в клетчатой рубашке поверх футболки с красочным принтом из комиксов, смотрит на Майклсон подчёркнуто недоверчиво и пожимает её протянутую в знак приветствия руку, лишь сделав над собой усилие под негодующим взглядом Скотта. — Не обижайся на него: он относится с подозрением ко всем новым знакомым. Сын шерифа, — с усмешкой говорит МакКолл, устраиваясь на пассажирском сиденье джипа. Стоит ему захлопнуть дверцу, как раздаётся рёв мотора, и всё, что успевает сделать Скотт, прежде чем автомобиль трогается с места и начинает набирать скорость, это коротко махнуть Хоуп рукой на прощание и подарить ей эту свою искреннюю и тёплую улыбку, которую не так уж часто доводится видеть в жизни и которая отпечатывается в памяти Майклсон, вселяя в её сердце надежду на следующую встречу. Она будет ждать этого дня с нетерпением, о чём, разумеется, никому не позволит узнать.