Броквен. Город призраков

Пока Юла и Ула поднимали кряхтящую и стонущую меня на ноги, призраки и Особенные тут же отвлеклись от медитации, словно ошпаренные подбегая ко мне один за другим. Передо мной первее всех оказался Эйдан, что-то крича и трясся меня за плечи. Волосы его встали дыбом, пот полился с висков ручьями, а глаза, казалось, вот-вот должны вылететь из орбит. Затем подключились и остальные призраки, расспрашивая меня о чем-то... — Вы услышали кого-то, мисс Гостлен?! — Почва нашептала что-то ужасное?! — Вы услышали основателей?! Но шум в ушах был настолько сильным, громким и бахающим, что голоса Силентийцев походили на отдаленное кудахтанье. Из-за адского звона все вокруг меня будто замедлилось, перед глазами плыли круги, каждое дерево двоилось, а купол словно падал, раскалываясь на несколько тысяч осколков. Я не чувствовала костлявые пальцы Юлы и Улы, не ощущала потоки холодного воздуха, что молочно-белой дымкой сновали у моего лица. Аромат благовоний исказился, стал похож на запах бензина, Призрачная брошь сделалась тяжелее кирпича, больно давя на грудную клетку. Хоть в ушах была сплошная каша из голосов и криков, мозг сохранил одно слово, и теперь оно безостановочно крутилось в моей голове, точно юла... «Песнь». С этого слова начинается целая загадка, рассказанная почвой. Песнь, о которой говорили Сабо и Чарлоутт, такая особенная, что осталась с Броквеном навечно; по идее её хоть немного знает каждый броквеновец, ведь песнь о необычном городе передавалась из уст в уста на протяжении трёхсот лет, она сплотила множество поколений, ее пели на каждом празднике... А ещё это оружие, которое не сотрёшь с лица земли, не утопишь и не разобьешь, потому что оно живет глубоко в горожанах, прочно засело в памяти, вцепилось мертвой хваткой за сердце... На ум приходил только гимн Броквена. Это именно та песня, от которой в груди всегда становилось тепло, городские просторы окрашивались в яркие цвета, а мелодия приятной трелью отдавалась в ушах. Хоть Броквен – городок грешный, помнится, все с удовольствием напевали простую песню под гитару и фортепиано… Но есть один вопрос: почему почва так закричала на словах про песнь? Гимн может помочь в спасении Броквена? Или в поисках Филсы? — Елена, ты слышишь меня?! Звон постепенно стихал, как и прочие шепоты почвы; дыхание восстанавливалось, глаза фокусировались на Эйдане, а уши – на его надрывном голосе. — Да, да… Слышу, — монотонно отвечала я, приходя в себя. Призраки Силенту взволнованно оглядывали мой облик, в то время как Особенных слегка потряхивало. Эйдан отпустил мои плечи, выдыхая холодный воздух и стряхивая ошмётки почвы с моих рук. Он что-то бурчал про проклятый призрачный Броквен и аномалии, фыркая и поджимая губы. А Юла и Ула разогнали всех Силентийцев и парили около дома Амабель, подставив руки к подбородкам. Брови их опустились, а белая кожа потемнела, стала какой-то серой. — Расскажите, что вы слышали, Елена Гостлен, — молвили они медленно, а в их лицах отражались мои стеклянные глаза с лопнувшими капиллярами и сутулые плечи. Было ощущение, что я за эту медитацию опьянела. Я облизнула губы, посмотрела на друзей. Тела прижала Юнка к себе, Кёртис нахмурился и скрестил руки, Мартисса все вздыхала, а Милтон неистово дрожал, все отводя взгляд. С того момента, как мы прочитали записи основателей, он стал ещё более нервным, словно узнал какую-то жуткую истину. Я старалась сформулировать предложение, все ещё раздумывая над ролью гимна в спасении Броквена. Я привыкла говорить фразы со смысловой нагрузкой, а тут никак не получалось. Были вопросы, сомнения, непонятки. Короче, в голове не укладывалась та мысль, что песня о городе может стать вторым ключом к спасению горожан от Отца. Что ж, надо говорить как есть! — Понимаете, я так громко услышала… — прикусила губу, покачивая головой. — Ну, понимаете, каждый броквеновец знает одну песню, которая важна для города… Я правда не знаю, как она может сыграть в… — Давай я попробую помочь тебе понять роль этой песни, хах. Я осеклась, услышав голос со стороны дома Амабель; хриплый, глубокий, усмехающийся, с явными нотами мудрости, точно филин заговорил со мной. Юла и Ула обернулись к зданию, сквозь их пальцы просочился дым, что отдавал слабым никотином. Он покрыл почти весь двор дома, а там кто-то стоял. И светился осколок, ярко-ярко, окрашивая местность в естественные оттенки живого Броквена. — Госпожа Амабель! — вскрикнули вместе Юла и Ула, давая увидеть нам небольшой дворик с покошённой травой и двумя старенькими пыльными телевизорами, воткнутыми в землю. — Госпожа Амабель, мы пока не можем вас видеть из-за… — Да знаю я, что сейчас этот осколок мою смерть показывать будет, не паникуйте! — снова перебил голос, громко усмехаясь. Дым все рассеивался, его запах жег ноздри. Мы замерли, лишь хлопая глазами и мимолетно шепчась. — А эта дамочка кажется уверенной… — шепнул Эйд, беря меня за плечо. Купол исчез, небо стало светлым, с белыми прожилками и мелкими серыми облачками. Свежий воздух заполнил легкие. Трава стала ярко-зелёной, заместо всяких киноплёнок в клумбах были живые гортензии; на них садились пчёлы, распыляя сладкий аромат пыльцы. Я немного поморщилась, но свет живого Броквена, тёплый воздух, и душистые запахи окончательно привели меня в чувства. Из большого двухэтажного дома с бледно-голубым покрытием и темно-синей крышей вышла мадам с чашкой кофе и лаковой курительной трубкой из темного дерева и логотипом лотоса. Это была женщина лет сорока с пышной грудью и округлыми бёдрами; седые волосы с висками, окрашенными в красный цвет, были заплетены в пучок, болотно-зелёные глаза поблескивали от света неба, одета была в шелковую синюю широкую рубашку с серебристыми созвездиями и комбинезон из белой джинсы, на руках звенели кольца с фиолетовыми и белыми минералами, а уши украшали серьги с месяцами. От этой дамочки шла непонятная мистическая аура. Она походила на живой оракул: всезнающий и всевидящий, пребывающий в полном спокойствии, но одновременно и ощутивший все людские чувства от отчаяния до гнева. Она действительно походила на лотос! — Экстравагантно… — я повела бровями, все смотря на кофе в чашке. Оно было зеленоватого оттенка, даже дымок по цвету казался похож на те зловония, что извергает аллигатор. Если это был допинг, то очень странный. — Ами, бедная… — Милтон сглотнул, снимая очки. Он рвано вздохнул, поджимая искусанные губы. Миль знал ее? Шаги женщины были широкими, трубку держала, чуть изогнув пальцы, а легкая ухмылка показывала ямочки на бледной заштукатуренной коже. Мадам была в хорошем расположении духа, она возбужденно глотала кофе, смотря на угловатые записи и зарисовки чёрной ручкой в нескольких блокнотах на узорчатом красном ковре. — Все-таки у Брауни кофе лучше, чем у Ролла, — хохотнула женщина тихо, садясь на край покрывала и ставя чашку на блюдце. Затем она покосилась на вырытые ямки с зелёными светящимися корнями и тёмной землей: — Интересно, где они взяли такой обалденный мятный сироп? Из другой страны? Как сувенир с юга? Или сами сделали? Ох, сколько секретов даже у простой пекарни! Поразговаривав с самой собой, дама оперативно села в позу лотоса, засунула руки в почву и быстренько сконцентрировалась на телевизорах. Она глубоко вздохнула и принялась смотреть в экраны, не моргая и, кажется, не дыша. Подул ветер. Он выбил несколько красных прядей из-за ушей, сдвинул края покрывала и заколыхал зеленоватые шлейфы дыма из чашки и страницы блокнотов. Ветер громко выл, срывая далекие ветки и листья, донося до ушей сигналы автомобилей, бег людей и звон цепей. Но ни что не могло отвлечь женщину от медитации. Она так и сидела смирно, лишь хмуря брови и что-то шепча одними губами. Такая мгновенная концентрация поразила меня. А когда средь серых зернистых помех на телевизорах стал смутно проглядываться знакомый образ Эрнесса Вайталши и Сабо с Каскадой, женщина зашептала громче, напрягая глаза и сжимая пальцами почву: — Спокойной ночи, коллеги… Пока мадам всматривалась в помехи, я заметила, что руки её покрылись отвратно-зелёными нитями вен. И на шее уже пульсировали эти жилы, точно внутри бегали насекомые, — черви или тараканы. На висках появлялись пузыри и волдыри, налитые почерневшей кровью. Из носа и ушей медленно потекла склизкая дымящаяся болотная жижа, оставляя на коже чёрные ожоги. Они покрывали все тело женщины, точно радиоактивные отходы заполняли чистую реку. Послышались тяжелые тягучие хрипы, женщина скривилась, но продолжила шептать. Она, щурясь, наблюдала, как образ Эрнесса играется с магией в лаборатории. — Бедные, бедные коллеги… Manife… Мадам начала захлебываться жидкостью, что вытекала изо рта и пачкала комбинезон. Она мгновенно покрылась тошнотворным светло-зеленым потом, останавливая взгляд на пролитом кофе, который уже был совсем не коричневый и густой, а смоляной и булькающий. Дно у упавшей чашки было прожжено едкой субстанцией, и четко, будто чернилами, выведено три слова: «Ты не узнаешь» Резко вытянув руки из земли, женщина стала задыхаться. Она отчаянно старалась дышать носом, но тот был заполнен отравой так же, как и рот. Глаза дамы закатились, капилляры лопнули, а лицо точно покрылось копотью. Незнакомка даже не могла кричать, она только каталась по траве в попытках избавиться от горящей боли и тщетно хватала ртом воздух. Телевизоры упали на ей на ноги, блокноты испачкались в жиже, как и трава. Ветер застонал загробным голосом, облака стали темнее, а в нос ударил смрад трупятины. Женщина гнила заживо. А за домом я увидела край синего бархатного плаща. — Так, все, насмотрелись ужастиков и хватит! — снова послышался громыхающий голос, отдающийся мелодичным призрачным эхом, полный смешков и посвистов. — Гляжу, уже даже самые большие трясутся от страха. Дядь Мил, я про тебя говорю, ты своей дрожью остальных заражаешь! На этот раз светлое небо, зелёная трава и труп женщины испарялись не постепенно, как дым от сигары, а несуразными клубами пара. Создавалось ощущение, что его разгребали руками, точно сугробы мокрого снега. Мерцали розовые и зелёные искры, рассеивая горькое прошлое и возвращая в настоящее. К призрачным пейзажам, колотому куполу и пятой Особенной, что и раздвигала пар, наговаривая на осколок: — Несносная бесстыжая стекляшка! Нет бы подождать со своим показом воспоминаний, нет бы пожалеть бедных детей, нет бы заместо смерти показать розовых пони!.. Сбоку послышался короткий смех Кёртиса. Он, казалось, даже и бровью не повёл во время жуткой сцены, только хлопая Милтона по плечу одной рукой да закрывая Телагее глаза второй. — Тоже не могу до сих пор понять, как работает этот осколок Особенного, — Керт наконец открыл Марати глаза и надел на Милтона очки, устремляя взор прикрытых помутневших очей на призрак женщины в сверкающей рубашке, поблескивающими перстнями и яркими алыми прядями. — Я так за двадцать пять лет случайно довёл до истерики больше ста невинных горожан! — А я довела их до тошноты своими блевотными звуками, — деловая мадам разгребла последние молочные клубы и выпрямилась, уверенно оглядывая нас двумя белыми светилами. Вынимая трубку изо рта, Особенная жестом указала Юле и Уле расступиться и поджать прозрачные конечности. Мы же выстроились в ровную линейку, рассматривая даму в ответ. Глаза у всех ребят стали по пять копеек, рты приоткрылись, на коже выступили мурашки. Камень Эйнари стал светить ярче, а моя магия оплетала осколок каждого Особенного, соединяя в бирюзовый круг. Видимо, тренировалась. Пятая Особенная сделала короткую затяжку и выдохнула грязно-серый дым в сторону скрывшихся за телевизорами Силинтийцев. — Я Амабель Пруденси, — она улыбнулась уголками губ, играя с нами бровями, — историк, философ и Особенная мудрости. Я робко сделала шаг навстречу, желая представить нас «госпоже Лотос». Но она легким движением руки остановила меня, игриво подмигивая. — Я долго копалась в существующих и украденных архивах и да-а-авно наслышана о всех вас, — Амабель вновь затянулась и смело промолвила: — В свои пятнадцать лет я только что-то писала в ежедневниках, а вы, Елена Гостлен и Эйдан Тайлер, не пострашились аномалий и в призрачном гнилом Броквене собрали всех Особенных для спасения. Вы рано повзрослели, и это достойно огромной похвалы и уважения. Эх, было бы вам лет по двадцать пять, я бы угостила вас свойским коньяком… — Для смелости можно и сейчас, — отшутился Эйд, а я смирила его псевдо строгим взглядом, но утробный смешок все-таки выскочил, зараза. Амабель кратко хохотнула, а затем размяла шею и хлопнула в ладоши. — Особенных я хочу отгадать без представления, не зря же спину ночами напролёт сутулила, — хриплый глас Пруденси стал мягче и расслабленней. — Дядь Мил, скелетик мой, ну ты чего застыл и не бежишь обниматься?! Я тебя в последний раз видела в ритуальном зале, а в Силенту мы дай Бог видели ботинки друг друга, ха-ха! Милтон поправил очки, пробормотал имя Амабель и под наши удивленные охи крепко обнял ее, по-родному поглаживая по голове и сжимая упитанные рёбра. — Ами, бедная моя Ами… — все шептал Миль в ее макушку, сминая складки шелковой рубашки и прижимая к себе. — Ты должна была жить… Прости, прости меня, я просто не знал, я не думал… — Так вы знакомы? — Мартисса прикрыла рот ладошкой, поднимая плечики. — Я дядь Мила со школы знаю, — хлопая легонько Крейза по спине, отвечала просто Амабель. Она с легкостью могла обвить его руками и даже поднять. — Ходила к нему и другим ученым в исследовательский центр, снимала его удивительные эксперименты на камеру, помогала в сборе всякой травы и камней и нагружала бедный мозг своими мыслями каждый день . Короче, я была его ассистенткой и другом, чьи рассказы он обожал слушать во время работы. Я и Керти Револа знаю с пелёнок! Кёртис чуть челюсть не уронил. — О-откуда? Милтон нехотя отпустил Пруденси, переминаясь с ноги на ногу, а она выдохнула дым на Кёрта и неожиданно запела: — Рыцарь по граду тихонько идёт… продолжи-ка! — Обещает Ночи, что Луну он найдёт… — пропел Револ еле слышно, вопросительно косясь на Амабель. — Твоя дорогая мамулечка заказывала у одиннадцатилетней меня легенды для колыбельных, которые она хотела петь специально для тебя. Я помню тебя ещё во-о-от такого микро патриота! — Пруденси под наши тихие смешки, вздох Кёртиса и клокот Телы дотянулась рукой до земли. Потом она тут же обратилась к маленькой Марати, что держала Юнка, жующего траву с ее рук. — А твой звонкий чудесный смех, Тела Марати, я слышала каждый день, прогуливаясь по Детской обители в живом Броквене. Телагея покрылась синим румянцем, запряталась в хвостики и, чуть высунувшись, вопросила, прыская: — Что?! Меня прямо так слышно?! Амабель закивала активно, показывая белоснежные ровные зубы. — И колокольчики мячика твоего слышно, и… — пятая Особенная потупила взгляд на Юнке. — Юнка! Его зовут Юнок! — взвизгнула восторженно Марати, паря над Мартиссой. — Правда мы с ним прекрасный дуэт?! — Однозначно, Особенная искренности, — согласилась громко Амабель, а потом обратила внимание на заинтересованную Марти, что даже сняла аккуратную шляпку: — А ты… Особенная любви с девятнадцатого века? Мартисса де Лоинз, верно? Ты ещё такие воздушные красивые поэмы пишешь, угадала? Глаза де Лоинз засверкали и расширились, показались мутные зрачки, а в них блики, похожие на звёзды и сердечки. — Абсолютно верно, мадам! — вдохновенно пролепетала Мартисса, поднося шляпку к груди. — Вы, та, которая смогла узнать всю историю Броквена, знаете мое полное имя и страсть к поэзии… Это честь для меня! — Ой, да полно, деточка, я всего лишь историк, — отмахнулась легко Пруденси. — Если честно, у меня уже уши чешутся от желания услышать историю Броквена, — подметил кстати Эйдан, спешно подходя к Амабель и тряся с жезлом Эйнари за плечом. Эйд прямо брызгал слюной в разные стороны, в глазах плескался азарт и любопытство, руки сжались в кулаки. На них вот-вот появятся мозоли! А я согласилась с остальными, чувствуя, как все задрожало внутри, как Призрачная брошь затряслась на грудной клетке. У Телагеи дергался глаз, Кёртис тяжело дышал, Мартисса кусала губы, уже съела всю помаду. Даже Милтон обтекал потом от ожидания. — Я тоже хочу, уже так хочу услышать историю основания, Ами, — тараторил он. — Я ждал твоих открытий с того момента, как ты рассказала о своих наблюдениях и поделилась мыслями… Ох, неужели моя маленькая ассистентка сейчас поведает ту историю, которой посвятила всю жизнь? Амабель повела хитро бровями, достала соблазнительно звенящие ключи из кармана комбинезона. Жестом она прогнала Юлу и Улу прочь и, наклонившись вперёд, спросила, будто лиса: — Точно осмелитесь ли вы узнать страшную тайну вашего горда?~ Мы с Эйдом взглянули на ключ с ракушкой в руках Пруденси, затем на жезл Эйнари и потом друг другу в глаза. За это путешествие сердца наполнились отвагой, бирюзовые волны обрели силу, у меня в Броквене открылось второе дыхание, а за спинами стояли люди, которые не бросят в беде. Телагея не даст отчаяться, с Кертисом любой Отец нипочём, Мартисса оживит своей любовью, а Милтон защитит от любой напасти, как родной отец. И насколько бы не оказалась страшна и горька правда об этом городе, об основателях и Эрнессе Вайталши, мы не посмеем испугаться и отступить. — Мы долго шли к этому, — спокойно ответила я, беря Эйдана за руку и мельком поглядывая на Особенных. — Галлюцинации, Танцы на костях, бег от гигантов, маскарад в Джайване, храм То Хомы… И все ради того, чтобы узнать историю Броквена и спасти его от Отца. Амабель молча выслушала, стряхивая пепел с трубки. Ухмыльнувшись, она закрутила ключи на пальце и зашагала в дом. — Что ж, тогда приглашаю в свою скромную хату. *** Амабель вела нас по просторному дому туда, где хранится вся история Броквена и украденные артефакты – в подвал. Пока шли, рассматривали на темно-синих стенах фотографии маленькой Пруденси с пепельными косичками и задумчивыми глазками, а также пытались прочесть надписи на потертых от времени бумажках, что висели на веревочках. Нарисовано детской рукой было и много рисунков, а также схем: звёзды, подобие ангелов и Бога, монструозные цветы и привидения в белых простынях. Остались даже синие отпечатки пальцев. Заметив наши заинтересованные взгляды в сторону фотографий и бумажек, Амабель размеренно заговорила, попыхивая трубкой: — С самого детства я, скажем так, немного отличалась от остальных детей в Броквене. К примеру, пока мои ровесницы играли в «Дом с привидениями» около заброшки, я сидела напротив неё на старой лавке и размышляла о том, что же там могло произойти такого, что этот дом стал заброшенным. Пожар? Суицид? А может массовое убийство? К этим вопросам прибавлялся ещё десяток: зачем это сделали? Что чувствовали в этом момент? Что случилось с Броквеном после этого инцидента? Мы тут же оживились, а Амабель продолжала: — Да, я безумно интересовалась Броквеном с пяти лет. Меня интересовала о каждая старая землянка, каждая улица, каждое дерево в лесу. Я хотела узнать историю всех аномальных мест в Броквене. Я жаждала узнать, что же случилось с этим городом на самом деле, кто или что виноват во всех бедах и от кого стоит ждать спасения. Меня терзали определенные мысли, пока я гуляла по Броквену: почему именно этот город выбрал Господь? Предназначено ли судьбою жить горожанам в этом аномальном городе? И если да, то какую роль играет каждый броквеновец? Какую роль играю я? Мне хотелось во что бы то ни стало докопаться до истины Броквена, понять, для чего мы все здесь и что скрывается за цепями и туманом. А поскольку обожала документальное кино и увлекалась режиссурой, я хотела снять о Броквене фильм и сначала показать городу, а потом и всему миру. Пруденси указала на фотоаппарат – пыльный чёрный «Polaroid», что лежал на кухонном квадратном столе вместе с кучей глянцевой серой кинопленки с мутными изображениями улиц города. В отдалённом уголке стола, придавленные миской с наливными синими яблоками, лежали постеры старых черно-белых фильмов. — В раннем возрасте я уже записывала свои размышления на бумагу и усваивала написанное, — молвила Амабель. — В десять лет писала целые доклады про места Броквена, ходя по заброшенным зданиями и засиживаясь до ночи в библиотеках, читательских и философских клубах. С четырнадцати я начала осваивать камеру, желая запечатлеть каждое явление Броквена, и ходить в открывшийся научный исследовательский центр микробиологии и биохимии. Там я и познакомилась с дядей Милом. Пруденси обернулась, смотря на Милтона. В глазах её читалась тёплая нежность, что заставила Крейза улыбнуться дрожащими губами. Он поправил очки и посмотрел на Амабель с отцовской любовью, словно перед ним стояла его родная дочь. Создалось ощущение, что они оба предались старым добрым воспоминаниям, от которых становилось приятно на душе, и всплывали в голове голоса, отдающиеся эхом. — Он мог видеть то, чего не могли другие учёные, — на выдохе сказала Амабель, продолжая смотреть на Милтона. — Каждое записанное им явление было открытием, ещё одним плодом для размышления и исследований: свечение растений, розово-зелёная пыльца на дорогах, призрачная ржавчина… Дядь Мил навёл меня на много новых мыслей, мы с ним делали заметки и собирали все больше материала для моего фильма. А незадолго до своей смерти он сказал мне одну фразу, которую я запомнила на всю жизнь, даже записала чёрным перманентным маркером на белую футболку! Помнишь, дядь Мил? Милтон прикусил нижнюю губу, почесывая затылок. Пальцы его скрючились, а волосы стали электризоваться. Он несколько раз повёл устами в разные стороны, а затем поднял голову и застенчиво, несколько неуверенно ответил: — «Все, что утеряно людьми, хранится в земле»? Амабель закивала. — В точку. Запомните эту фразу, дорогуши. Ну а потом я поехала учиться на культуролога в штат Вашингтон. Во время учебы ездила по другим городам, изучала их историю, жителей, их менталитет и ценности. И тогда я поняла, что Броквен — тот город, который действительно не похож ни на один из городов США. Он построен на аномалиях, здесь паранормальна даже психика людей. И я тогда решила, что после учебы обязательно вернусь сюда, чтобы узнать историю и доснять документальный фильм. Когда приехала в Броквен, начала углубленно изучать спиритизм и буддизм. На несколько месяцев я переехала в завалы книг, чтобы потом найти смысл во фразе дяди Мила и создать храм То Хомы – вид медитации, при котором человек общается с почвой. Я резко вдохнула спертый воздух, смешанный с никотиновым дымом. А ведь правда, земля помнит все, что когда-то было на ней, также как и деревья. Почва Броквена ещё и болтать разными голосами умеет! — Сначала я даже не верила в то, что почва действительно знает историю Броквена, что она тоже аномальна, — усмехнулась Амабель хрипло. — У меня не получалось, я бесилась и ругалась на свою наивность… А потом в один прекрасный день я услышала все. Я услышала голоса из всех эпох, застала все смерти в городе и историю каждого аномального места. Это было невероятно, хоть сначала и непонятно… Так я и начала проводить целые дни в храме То Хомы и под вечер записывать все услышанное. Такими темпами я добралась до восемнадцатого века – века, в котором все и произошло. За две недели мне удалось добраться до самого интригующего момента, но… меня отравили. — Как раз об отравлении, — встрепенулся Эйдан, перешагивая порог лестницы к подвалу. — Зачем пекарям понадобилось отравлять вас?! — Ещё и ядом, подозрительно похожим на жижу из призрачного Броквена, — подметила настороженно я. Телагея поежилась, видимо представив, как Амабель пила муторно-зелёный яд. — Это были не пекари, — отрезала уверенно Пруденси, готовя второй ключ из связки, чтобы открыть дверь в подвал. — Им отравлять меня незачем. Это был тот, кто знал мои намерения насчёт Броквена. Тот, кто не хотел, чтобы мир узнал историю этого города. Уверена, момент, когда этот некто лил неизвестный яд, могли увидеть только Гостлены. По ленивому тону голоса казалось, что Амабель не знала, кто точно отравил ее. Но она показала нам руку и легонько потрясла. Кольца на ней зазвенели, ударяясь друг об друга. Нас всех передернуло. Ох уж этот навязчивый звон колец у поезда… Хихикнув, Пруденси продолжила уже более заинтересованно: — Ну а свой осколок Особенного я получила, когда взяла под контроль Силенту и ограбила Резиденцию Отца. До меня это пыталась сделать колдунья Мунлес Лэйк, первая управляющая Силенту, та, которая придумала гадание на озерной гуще. Хорошая была женщина, добрая и справедливая, но ее план грабежа оказался провальным, и Отец сделал из нее и других призраков подопытных крыс. А я подошла к этому более серьезно: завоевала уважение Силентийцев и Юлы с Улой, открыла для них храм То Хомы, издалека наблюдала за Резиденцией и собирала о ней информацию. С призраками мне удалось обойти кровожадные ивы, усыпить Агентов и украсть целую половину артефактов, после создав прочный купол. Ну а уже вместе с Силентийцами и вещами из Резиденции мне удалось узнать историю Броквена до конца. Да-да, я таки докопалась до истины! Мы дошли до большой металлической двери со ржавой скважиной. Когда Амабель вставила ключ и принялась вертеть в левую сторону, пот покрыл мое тело, а Призрачная брошь затрепетала, темные волны прямо ломились в дверь. Через пару щелчков, вот уже… Дверь протяжно заскрипела, но наши громкие охи заглушили столь противный звук. Перед нашими глазами предстал широкий подвал, который освещал нежно-бирюзовый свет лампочек над артефактами. Помещение походило на музей: начиналось все с вырванных древних иллюстраций на деревянных подставках, сильно ушитой мужской одежды, использованных колб и записей о призраках; продолжалось плесневелыми инструментами, золотыми пулями, нарисованными брошюрами и чертежами. А заканчивалось все в центре; посередине подвала висела огромная картина, завешанная бархатным полотном. Но выглядывал из-за полотна кусочек сизых локонов. Если честно, я перестала дышать. Мы так и стояли на пороге подвала, осматривая его, пока волны броши и Эйнари принялись сновать по помещению и оплетать «экспонаты». Мартисса, держась за сердце, указала пальцем на иллюстрацию, где зелёный человек оттягивал нить слюны и передавал её солдату, стоящему напротив: — Это… что? — прошептала она. — Начну издалека, — Амабель уже успела накрошить в трубку ещё табака и закурить. Я навострила слух, Эйдан вытер потные ладони о штаны. — На протяжении многих веков одарённые рода, такие как Гостлены, Живины и другие «баловались» со своими способностями. Они придумывали такие плюшки своим силам, что даже самая изощренная сожженная ведьма могла позавидовать. Одарённые рода считались во все времена очень крутыми, их строго охраняли и берегли, даже Церковь признавала их одаренными и молилась им. Поэтому в каждое слово родов простой народ верил так же, как и в Бога. Сильно-пресильно то есть. Например, по распространённому обычаю, чтобы воина не убила ни одна стрела, приходил наследник родов Жизни и передавал свою слюну в рот солдату. Считалось, что благодаря ей тело человека станет непробиваемым, как кожа слона. А бывало и что-то похуже передавали человеку эти наследники… Пруденси подмигнула, указывая на иллюстрацию, где беременная женщина принимала… Я не буду это говорить! Я даже перестала слышать звон цепей. Только голос Особенной, размеренный и сиплый, звенел в ушах. Я старалась услышать все до единого и одновременно внимательно смотрела на рисунки и выдержки из книг об одарённых родах. Затем Амабель, вздыхая, продолжила: — Изучая свои особенные организмы и тела во время Средневековья и Эпохи Возрождения, много странных традиций, обычаев и ритуалов одаренные рода порождали средь людей простых. Но был у них один закон, который существовал с рождения самых первых представителей одарённых родов... Зрелым, сильным и по-настоящему законным наследником одарённого рода считался человек, достигший двадцатилетия. До этого старшины рода обучали его своей магии и знаниям, учили сосуществовать с реликвией, много тренировали морально и физически. До двадцатилетия юный представитель не допускался к наследнику «параллельного» рода, так как считался незрелым и неопытным для столь важной встречи. А официально соединялись и начинали «дружбу во имя гармонии» представители двух ипостасей на Балу Жизней и Смертей. Поясню. Бал Жизней и Смертей — особенный бал для одарённых родов, который проводился каждый год второго января на так называемом Смертью и Жизнью Острове Невидимых Съездов близь Франции с начала 13 века по середину 20 века. Смерть и Жизнь изобрели этот Бал с целью объединять и сдруживать одаренные рода со всего мира, таким образом укрепляя их тёплые отношения, силы и главное – гармонию между мирами. Второго января проводился потому, что с Нового Года Жизнью и Смертью считалось, что именно с этой даты рода входят в новый круговорот и по новой образуют гармонию, как и Смерть с Жизнью, собственно. Смею предположить, что из-за влияния этих Великих Божеств отношения одаренных родов до сих пор являются самыми крепкими и надёжными на этой земле! Я заметила полотно, на котором были изображены дамы в синих и зелёных платьях, а также их кавалеры. Сверху на них смотрели сами Жизнь и Смерть… — Ну так вот, о встрече наследников, — Амабель перевела взор на меня и остановилась около портрета молодой девушки с Призрачной брошью на груди. Этой дамой с округлыми чертами лица и пепельными волосами была Сабо. — Достигнув двадцатилетия, Сабо Гостлен, твоя прапрапрабабушка, Елена, впервые оказалась на этом волшебном Балу, скрытым от людских глаз. На новую наследницу рода Гостленов и её способности собрались посмотреть рода из Индии, Египта, Мексики, России и многих других стран, которые долго перечислять. После того как Сабо успешно продемонстрировала свои силы и умения, в банкетный зал с опозданием явился «параллельный» род Гостленам – Вайталши. А с ними был практически новоиспеченный наследник, старше Сабо на два года – Эрнесс Вайталши... Мы увидели большой портрет юноши, изображённого в профиль. Длинные темные волосы оседали на плечах, точеные скулы блестели, а изумрудные очи хитро смотрели на зрителя. Амабель провела пальцами по покрытию портрета, сдувая с подушечек пыль. — Дворянин этот был необычайно умным, даже гениальным. С самого детства он интересовался химией, природой всего сущего, ее способностями и секретами. По словам самого Эрнесса, уже в возрасте десяти лет он начал проводить свои первые расследования, связанные с получением бессмертия тела и души на Земле, так как он не принимал законы Небес и относился к отправлению души в Рай или Ад со скептицизмом... Он хотел, чтобы люди жили в родном мире вечно, продолжая вкушать плоды радости жизни даже после смерти. Эрнесс хотел сломать навязанную Небесами гармонию и достичь бессмертия любой ценой... Запомните! Но несмотря на свой блестящий ум, воспитание и статус, он вёл довольно разгульный образ жизни. Благодаря своему обаянию и красноречию, Эрнесс привлекал внимание и девушек, и юношей. Поэтому им с молодой Сабо удалось найти общий язык и подружиться сразу после, наверное, двух минут знакомства. Эрнесс углубленно изучал свойства природы человеческой и земной, Сабо – её потустороннюю изнанку. После первой встречи на Балу Сабо и Эрнесс решили объединить свои силы и исследовать две изнанки вместе, что впоследствии приведёт к романтическим отношениям между ними, запретными для одаренных родов. Так, они начали путешествовать по миру. Сабо совещалась с представителями иных одаренных родов, записывала в свои дневники наблюдения за потусторонним. Она хотела полностью изучить мир мертвых, чтобы человеческий народ имел представление о том, что видят одаренные рода каждый день, чтобы знал все о душах, об их поведении, какие они терпят изменения за девять дней и так далее. А Эрнесс проводил анализы реакций и поведения разных живых организмов, крови одаренных родов, брал образцы почвы, желая найти Исток двух ипостасей... В 1725 году, путешествуя по Америке, Сабо и Эрнесс наткнулись на никем не тронутые земли. Эта широкая местность оказалась необычайно красивой: высокие зеленые холмы, густые леса, цветущие поля, чистые реки и свежий воздух. Здесь Гостлен и Вайталши впервые почувствовали себя умиротворённо, сердца наполнились спокойствием, дышалось легко, а реликвии их, запульсировав с неистовой силой, тут же обволокли каждый уголок девственных земель. Они точно почувствовали себя в гармонии, той самой, в которой тесно сплетены друг с другом Смерть и Жизнь. Заворожённые необыкновенной красотой, аурой и плодовитостью этих мест, Гостлен и Вайталши решили, что именно здесь должен появится первый в истории город, основанный представителями одаренных родов. Кажется, каждый из нас понял, о каких землях идёт речь. На глазах Кёртиса выступили слезы, Мартисса закачала головой, Телагея без конца ахала, а Милтон внимательно вглядывался в масленный пейзаж ещё пустого Броквена. Быстро дойдя до картины с полотном, Амабель поманила нас рукой. Только мы подошли на ватных ногах к Пруденси, она резким движением стянула полотно. На картине оказались изображены все основатели Броквена. Нежные цвета приковывали взгляд, наполненные жизнью глаза и улыбки вызывали приятный трепет и солёные слёзы. Они точно были живыми, стояли в этой комнате и смотрели на нас с небольшой высоты. В основателях проглядывались знакомые черты Особенных, что сейчас стояли за нашими с Эйданом спинами: телёнок на руках рыжеволосой девушки, бойкий взгляд парня с пистолетами, кружевной зонтик у женщины в шляпке, скрюченные пальцы юноши со шприцами на поясе и курительная трубка в зубах у пухленького дедушки. Даже Сабо напоминала меня задумчивым лицом. А широкая улыбка и чуть прищуренные глаза Эрнесса, удивительно, напоминали… Филсу. Я правда не знаю, почему. — Но Сабо и Эрнесс понимали, что одной магией и их знаниями тут не обойтись, поэтому они прибегли к помощи своих знакомых – талантливых и горящих новыми идеями, особенных. Сабо пригласила троих: за благоустройство и внешний вид города отвечала молодая дворянка из рода Марати – Антонина. Амабель указала на молоденькую девушку с пышными формами, огненно-рыжими кудрями и светло-желтыми глазами. Губы её были ярко-красными, точно лепестки роз, кожа походила на молоко. Полупрозрачное платье изобразили развевающимся на ветру. — Девушка эта обладала большой страстью к садоводству и хозяйству, была отличным архитектором, чем очень радовала своего отца. Антонина стала ярким лучиком средь основателей, она была необычайно добрая, а ещё искренняя... Она дорожила дружбой с Сабо, а потому с радостью согласилась помочь, даже отказалась свататься с герцогом из другого знатного рода ради основания города на цветущих землях. Затем Пруденси показала на даму, одетую в чёрное платье с фиолетовыми пышными отделками. На голове красовалась такая же шляпка с сиреневой сеткой, закрывавшей темно-фиолетовые очи. Почти чёрные волосы были заплетены в низкий пучок, пряди прилипали к впалым щекам. Женщина лукаво улыбалась плоскими темными губами. — Ответственность за культуру взяла ещё одна близкая подруга Гостлен – дворянка Чарлоутт де Лоинз. Она, можно сказать, была гуру культуры в то время; вместе со своими братьями строила театры, писала пьесы и создавала постановки, а также являлась композитором фуг, сонат и прелюдий для спектаклей. Чарлоутт жила культурой, это был человек-сцена, без которого не обходился ни один театр и актёр. А она, в свою очередь, безумно любила каждого работника театра и оперетты. Получив весточку от Сабо, Чарлоутт незамедлительно приехала на новые земли и, представляете, на месте начала прикидывать расположения театров и прочих культурных заведений! Далее Амабель остановила палец на низкорослом мужчине в кожаном камзоле и парой ремней. Жидкие на вид темно-русые волосы сеченными кончиками свисали с плеч, серо-голубые глаза походили на очи котёнка, он с долей смущения улыбался, сложив руки в замок. — И последний знакомый Сабо, что взялся за здравоохранение будущего города, был скромный, стеснительный, но старательный и любопытный биолог и врач – Мистфи Крейз. Этот юноша, учась у самого Бургаве, положил всю сознательную жизнь на изучение человека и природы, он писал научные работы прямо там, где видел что-то необычное и новое, занимался латинским языком и интересовался анатомией. Он изучал народную медицину, создавал много удобрений... А ещё Мистфи быстро привязывался к людям, поэтому основатели города стали ему второй семьей, а найденные земли – родным домом, где он спустя три года пребывания найдёт будущую жену и обучит более трехсот медиков, ответственных за здоровье горожан. А ещё будущему городу нужен был тот, кто сможет создать строгий закон, под чьей защитой народ сможет спать спокойно. Сабо не знала такого человека и очень переживала из-за этого. Но Эрнесс заверил любимую, что у него найдётся тот, кто точно обеспечит городу защиту и покой. Пруденси ткнула на изображение молодого человека в чёрном длинном камзоле, синей помятой рубашке и кобурой с позолоченными пистолетами на поясе. Светло-каштановые волосы были заплетены в высокий короткий хвостик, брови немного опущены, лицо точёных форм, яркие голубые глаза выражали строгость и одновременно пылкость, присущую только итальянцам. — Эрнесс пригласил своего старого друга из Италии – Каскаду Револа, сына военачальника, бравого военного и знатока закона. Этот вспыльчивый и требовательный юноша в своё время достал Вайталши из болота, а потому приехал на земли только из-за него, ведь, цитирую: «А вдруг он ещё в каком-нибудь болоте начнет тонуть». Ох, то-то была дружба в восемнадцатом веке! Амабель многозначительно хихикнула и повела бровями, словно недоговорила что-то, но потом продолжила: — Но Каскада без памяти влюбился в город и его народ, окунувшись во всю его колею и начав писать свод законов. Он построил военный участок и призвал солдат для защиты горожан. Каскада активно участвовал в делах города, старался держать его в тонусе, не позволял чужакам проникнуть на землю, изуродовать ее или повершить преступление. Город действительно находился в безопасности за сильной спиной Револа, строго охраняемый и горячо любимый им. Амабель указала на последнего человека на картине – полного мужчину почтенных лет в темно-коричневом костюме, что пыхтел курительной чёрной трубкой. Некоторые пуговицы на рубахе расстегнулись, блестели маленькие золотые часы, свисающие с грудного кармана; русые брови дедушки были настолько густые, столь низко опущены, что не было видно глаз. Мужчина был лысый, только виски обладали растительностью с прядями седины. — А за процветание торговли в будущем городе отвечал Брут Пруденси, тот, кто учил маленького Эрнесса языкам и помогал ему освоиться в мире обычных людей. Брут много всего знал в то время: был переводчиком, дипломатом и экономиком. Благодаря своей внимательности и острому уму он привлекал множество купцов на британские земли, хорошо дружил с моряками и мог вести деловые переговоры со знатью. А ещё это был доброй души человек, поистине мудрый и всезнающий. В городе Брута знали не только как хорошего экономика, но и как «дедулю». Он любил каждого горожанина, давал ценные советы и наставлял на путь истинный. А горожане и сами основатели любили и уважали его, всегда помня наставления «дедули» Пруденси повернулась к нам и выдохнула дым в сторону. Она показала на схему, где синим и зелёным был нарисован круг, а от него отходили такие же ручейки. — Так, вдохновлённые и влюблённые в необычные земли основатели, объединив усилия, принялись строить город: созвали строителей, архитекторов, печников, плотников… Сами основатели бесконечно совещались друг с другом, предлагали разные идеи, приносили рисунки, планы, схемы, заготовки… Первые два месяца у города, по правде, даже не было названия, эмблему его придумали быстрее. Сабо предложила придумать название тогда, когда город будет отстроен хотя бы наполовину. Но все изменилось, когда Антонина Марати попросила Эрнесса оживить могучую иву на высоком холме. Только прикоснувшись к корням, он почувствовал, как к рукам прилила его энергия, энергия Вайталши. Эрнесс увидел, что глубоко под землей пульсируют вместе две ипостаси – сила смертная и сила жизненная. Они были соединены в круг, магия пролегала по всей площади земель. Эрнесса тотчас озарило: он нашёл место, где их с Сабо магия образует ту самую гармонию, место, где находится Исток двух ипостасей. Тогда Вайталши понял, что именно на этих землях он сможет сломать «гнусную» гармонию Небес, достичь бессмертия и облегчить жизнь всему миру, всем будущим поколениям. На одном из совещаний Эрнесс рассказал о том, что увидел, и поделился своими идеями с основателями. Сабо и остальные отреагировали с осторожностью, ведь звучал план Эрнесса небезопасно и даже жутко. Но позже под конец совещания основатели осознали, что строят город на волшебной земле, что они могут сделать его ни на что непохожим, создать то магическое цветущее место, в которое захочет приехать каждый. Радостная Сабо тогда огласила название города – Виллоулен, в честь могучей Ивы, что хранила в себе сильную магию. Гостлен даже разрешила Эрнессу продолжить исследовать эти земли, но с одним условием: никаких опасных экспериментов. Вайталши согласился и дал обещание не совершать глупостей. Я прикусила щеку, вспоминая, как Эрнесс с диким возбуждением рассказывал основателям свои идеи, как хищно мерцали его очи и покрывались рябью зелёные магические волны. К горлу подкатил ком, мне стало не по себе. — Основатели продолжили строить город, но с того момента кое-что изменили, — Пруденси указала на чертежи зданий с другого бока от картины. — Узнав о том, что земли насыщены волшебством, они старались сделать и город волшебным: построить здания с необычной архитектурой, дать особенные названия улицам, облагородить самыми диковинными растениями и украшениями площади, создать таверны и кабаки. Пока остальные основатели отдавали всех себя на строительство и устройство Виллоулена, Эрнесс внимательно исследовал земли и часто засиживался в своей подземной лаборатории, изучая взятые образцы почвы, растений, камней… Он успел увидеть строение Истока, принять за Источники ипостасей ту самую Иву и одно озеро, а также обнаружить над Виллоуленом большой щит, созданный магией Гостлен, что держал ипостась жизни в узде. А ещё Эрнесс как-то раз незаметно отрезал у господина Жизни клочок волос, у госпожи Смерти подобрал ее могильную пыльцу, у Сабо и себя взял кровь… Я сжала руки в кулаки, стараясь дышать глубоко и прогнать внезапную тошноту. Волны стали совсем синими, оплетая использованные пузатые колбы и пробирки. От Особенных повеяло холодком, а осколки их запульсировали на грудных клетках, отливая розовыми и зелёными оттенками, словно тоже вспоминая печальные события. — И создал он из всего перечисленного мертвесилу — яд, с помощью которого призраков увидят живые люди, и они смогут жить в Человеческом Мире вечно. План Эрнесса был таков: в так называемую Ночь Активации 24 апреля 1730 года он вколит наполненный мертвесилой ромб в чрево Ивы. От силы и напора под землёй произойдёт взрыв и мгновенное отравление. Вырвавшаяся отравленная сила Вайталши взорвет небо, и образуется Портал Безрассудия, что распылит мертвесилу на весь город и призраков. Передозированные ядом, души превратятся в видимых мертвепризраков. Убив Сабо, Эрнесс лишит владельца Призрачную брошь, и щит разрушится. Мертвесила освободится и распространится по всей планете, поразив остальные Источники, и сила родов Жизни образует новые порталы. Все случилось так, как задумывал Вайталши: в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое апреля над Виллуленом взорвалось небо, и весь город погряз в безумии. Здания в центре покрыли ядовитые плющи, мертвепризраки истязали живых горожан… Но пока Эрнесс творил беспредел на улицах города, Сабо исполнила одно заклинание, что было запрещено Смертью для одарённых родов – Mori-Vita. Только она могла использовать его, заимствуя частицы человеческой душевной силы для того, чтобы уладить конфликты-за-гранью-нашего-понимания, а затем вновь воскрешая людей без вреда для своей жизни. Сабо же пришлось пойти против указов Смерти и временно умертвить основателей ради спасения города. Растения Эрнесса сновали повсюду в поисках Сабо, а тем временем она с так называемыми ею Особенными призраками и хранителем баланса Источника – приближенным Итаном Тайлером собрались на озере Бэддайнилейкер. Силы искренности, патриотизма, любви, семейных ценностей и мудрости помогли Сабо и озеру создать иной ромб – Ромб Освобождения. Магия Ромба проникла в каждого призрака: белые вспышки пронзили Портал Безрассудия, и вся его мертвесила оказалась в Ромбе, что, в свою, очередь, заточил весь яд на дне Бэддайни, чтобы сила Гостленов не позволила Порталу Безрассудия снова открыться в Виллоулене. Эйдан, раскрыв рот и облизнув губы, развернул схему, что нашёл на холме, которая и сподвигла нас искать Особенных в Городе призраков. Глаза его расширились, Тайлер смотрел то на пергамент, то на Амабель, рвано вздыхая. Пруденси бросила мимолетный взгляд на схему, глубоко выдохнула и вновь закурила. Я заметила, что руки ее подрагивали. — Казалось бы, Эрнессу не удалось совершить задуманное, души и город очистились, а мертвесила сокрушена, Сабо и Особенные победили… — в словах Амабель читалась ирония, отдающая горечью. — Но как бы не так. У Эрнесса был козырь, этакий план Б на случай, если Сабо одолеет его. Он придумал второй способ сломать гармонию в Виллоулене, чтобы спустя время вновь осуществить свой безумный план, но уже мощнее. Вайталши прикинул, что для того, чтобы удерживать Портал Безрассудия, потребуется огромное количество магии Гостленов, она буквально покроет все земли. А если отравленную мертвесилой кровь пустить в почву, то она сольётся с магией Гостленов и образует кандалы, что будут сдерживать всех призраков. Почва станет испорченной, содержащей большое количество гибридной магии. Для этого Эрнесс и плоть свою травил ядом, чтобы потом, когда души полностью очистятся, и Ромб заточит Портал Безрассудия в озере, на глазах у основателей руками Сабо убить себя. Я составила короткий некролог: родился этот засранец семнадцатого марта 1700 года и умер двадцать четвёртого апреля 1730 года, то есть скончался он будучи зрелым тридцатилетним мужчиной. Он так и не был женат. Я удивлялась, насколько Эрнесс все продумал, учёл каждую деталь… Он предал всех своих друзей, свой город ради собственной выгоды и хотелок. От этой правды все жгло внутри. Наверное, моя морда сейчас была похоже на искривлённое в отвращении лицо Револа, что смолвил тихое «infamità». Мартисса с Телагеей вообще утирали слезинки с щек, а Милтона била ужасная, неестественная дрожь. — Сабо и основатели были убеждены, что Виллоулен полностью спасен, поэтому занимались похоронами Эрнесса, — Амабель показала маленькую аккуратную зарисовку типичного призрака Броквена. — Сабо сначала и не заметила, что после двух недель пребывания в городе души не забрала Смерть. Она поняла, что что-то явно не так, когда увидела синих померкших призраков с белыми глазами и тяжелыми серебристыми цепями на поясах. Гостлен два дня пыталась понять, что происходит, и почему Смерть не видит Виллоулен. Ей удалось узнать лишь то, что Смерть не видит город из-за неизвестной магии, что сковывает души цепями. Сабо убедилась, что гармония сломлена, когда могучая Ива сгнила, полностью иссохла, отбросив листья. Не в силах спасти призраков, Сабо и основателям осталось только принять совершенно новый, аномальный Виллоулен, который они переименовали в Броквен. Затем Пруденси взяла свиток, тот самый, который я видела во время вещания Сабо на площади. Края бумаги оборвались, на нем были зелёные пятна, но широкая с завитками подпись моей прапрапрабабушки виднелась четко. Эйдан уж было хотел что-то сказать, потирая ладони. Амабель тут же осекла его, поднимая палец: — Но на этом история не заканчивается, ха-ха. Ещё пять лет основатели отстраивали город, а вместе с ними и Отец, – так себя прозвал Эрнесс Вайталши. Из своей магии вместе с остатками мертвесилы в ней он отстраивал свой город – Город призраков, который Гостлен могла увидеть, только активировав скипетр Итари с большим количеством магии. Вместе с постройкой пристанища для призраков паранормальных явлений становилось все больше: птицы могли начать падать с неба, растения росли не по дням, а по минутам, все чаще гулял по городу густой туман. И, желая власти в обоих изнанках Броквена, Эрнесс-Отец решил приструнить все заслуги остальных основателей себе и только себе. Пока Сабо и основатели все ещё любили и помнили Эрнесса, стараясь оправдать его поступки, он принялся «ломать» своих друзей. То, как он это делал, вы уже прочитали, поэтому скажу сам результат: Антонина врала Сабо о своём желании продолжать строить город, став совсем неискренней; Каскада мечтал поскорее уехать из своего же города, перестав быть патриотом; Чарлоутт предала артистов и Сабо, она перестала их любить, желая скрыться; Мистфи вконец отчаялся, оставив свою вторую семью и дом; Брут вообще уехал раньше всех, напуганный и начавший бредить. Ну а Сабо вскоре тоже уехала, ей нужно было скорее родить наследника, так как осложнения после запретного заклинания уже давали о себе знать. Кажется, в Великобритании Сабо и рассказала Смерти обо всем том, что произошло в Броквене и, предполагаю, попросила у неё и Жизни указы, которые позволят Особенным продолжать род под своими фамилиями и оставаться потомкам в Броквене до почтенного возраста. Амабель достала из кармана комбинезона бумажку. На лицевой ее стороне был изображён чёрный рисунок черепа, из которого прорастали лилии, распыляя чёрные кляксы. Дальше был написан отрывисто текст двумя разными почерками, а внизу необычная печать: золотая, отливающая белым светом, на ней был изображён большой глаз с крестом вместо зрачка. — Смотрите на мой, — сказала Пруденси. — Место составления указа - Королевство Великобритания, 5 мая 1735 года, подпись сзади «Указ составлен из-за обстоятельств, о которых известно Смерти и Жизни». Но это лишь мои предположения, может было по-другому, тут уже не услышишь. Ну а после всего произошедшего, когда все основатели и даже приближённый уехали, Отец со спокойной душой начал устраивать свои порядки: не отпускал людей 18 века из города до самой смерти, пудрил мозги мэру и остальным. Спустя лет десять распустил слух о том, что, мол, однажды он хотел спасти Человечество, но плохая Сабо со злодеями-Особенными изгнали его, и поэтому все в Городе призраков считают, что Отец именно возвратился. А дальше понеслось: первые опыты на призраках и живых, война, аристократия и буржуазия, процветание торговли, кризис, мафия и… Вуаля, 21 век, наше время! — Амабель, улыбнувшись и распахнув глаза, подпрыгнула и хлопнула в ладоши, а затем, наклоняя голову в бок, спросила: — Ну как вам?~ Первым откликнулся Кёртис. Он протяжно присвистнул, подходя к картине и рассматривая своего предка. Револ почёсывал затылок, тело его покрылось мурашками, я заметила, что он ободрал все ногти на пальцах. — Ну, что могу сказать… — Siamo nel culo? — икнул Эйдан, медленно садясь на корточки. Он весь побелел, взялся руками за голову и смотрел в пол, видимо, переваривая услышанное. У меня тоже было желание присесть и открыть рот настолько широко, что в него залетит пара тройка мух точно. Но я лишь задрала голову на картину и смотрела на неё с опущенными руками. По щекам стекали слезы, скапливаясь у подбородка. Я не плакала, глаза сами слезились, а моя магия парила над полом. Телагея тоже зашагала к картине, утирая град слез и чуть подгоняя Юнка. Ее осколок светился больше всех, красные магические дорожки тянулись к изображению Антонины. — У них все так хорошо начиналось! — всхлипнула Тела, потом яростно топнула ногой, прямо со всей дури, не присущей маленькой хрупкой девочке. Казалось, по полу даже пошли трещинки. — А этот Эрнесс все испортил! Испортил, испортил, испортил! — Марати зло зашипела: — Сукин сын! У нас мог бы быть самый волшебный город! Из всех нас вздрогнули от первого скверного слова Телы лишь я и Милтон. Амабель спокойно кивнула, мол, правильно. Никто не мог возрастить Телагее. — Это так подло – предать ту, которую любил, — охнула Мартисса, смотря то на Сабо, то на Чарлоутт. В ее подрагивающем голосе слышалось презрение, ядовитая неприязнь. На шее пульсировала одинокая вена, на лбу показались морщины, а в светло-лавандовых очах промелькнуло несколько бликов, похожих на осколки разбитой чашки. Марти стала напыщенной.— Так ужасно портить своих товарищей и даже не жалеть об этом! Он бессердечно поступил со своим городом и продолжает это делать! Да у него совсем нет ни души, ни сердца! Как этот Вайталши может быть одаренным Жизнью, если он порождает лишь разруху и смерть?! Я мысленно подписывалась под каждым словом де Лоинз, сказать или добавить мне было нечего. Особенно мне запала в душу последняя фраза. — А ты что думаешь, дядь Мил? — обратилась вдруг к Милтону Амабель, чуть опуская веки. Миль еле поднял голову на неё, царапая руки до крови. Очки запотели и съехали на переносицу. Глаза уже готовы были вылететь из орбит, а по рту стекала нить слюны. — Это ужасно, просто ужасно… — замямлил Крейз, с настоящим животным страхом глядя на облик Эрнесса Вайталши. Было такое чувство, что Милтон стоял перед живым Эрнессом, а не перед изображением, он смотрел прямо в зелёные прикрытые глаза и боялся вздохнуть в сторону картины. — Он обманывал, обманывал на протяжении многих лет весь город… Это неправильно, до безобразия неправильно. Ты… проделала огромную работу, Ами. Дорогая моя, сейчас ты открыла глаза мне… И откроешь их всему миру. Феноменально… — Спасибо, дядь Мил, — мягко поблагодарила Амабель, — твоё признание важнее любых восторженных криков Силентийцев. Я ценю это. А ты что думаешь, Елена? Совпало с тем, что показала тебе реликвия? Я медленно кивнула, кончиками пальцев берясь за брошь. Мокрые дорожки на щеках уже засохли, а волны липли к косам и телу. Действительно, пока слушала историю Броквена, в голове всплывали эпизоды, что показала в мельчайших подробностях реликвия - от того рокового заседания до первой Ночи Активации. — Совпало точь-в-точь, — кашлянула я, выпрямляясь и складывая руки в замок. Старалась дышать ровно и не подавать виду, что нахожусь в хорошем таком потрясении от услышанной истории основания Броквена. А ведь и в раннем детстве, и когда уезжала из города, и когда снова приехала, я даже не думала, что узнаю главную загадку Броквена. От этого чувства меня немного потряхивало. — Я очень впечатлена, Амабель. Милтон прав, это работа колоссальных масштабов. — По прибытию в живой Броквен мы обязательно расскажем городу обо всем, что вы поведали нам, — Эйдан наконец протрезвел, вставая и натягивая лямки рюкзака на плечи. Постепенно алея, он широко улыбнулся. Теперь Тайлер светился и будто отбрасывал лучи, точно солнце. Наш с ним шок сменился радостью. — Весь Броквен узнаёт правду! Хах, поверить даже в это не могу, я услышал это своими ушами! Елена услышала своими ушами! Все здесь услышали это своими ушами! Маленькая улыбка промелькнула теперь у всех Особенных, уголки глаз наполнились слезами. Это было потрясение для всех, сердце болело от горечи всей ситуации, но и одновременно мы радовались. Радовались, что смогли узнать историю города, который так или иначе очень дорог каждому, насколько был он не был аномальным. — Не забудьте и взять все то, что мы наворовали с Силентийцами, деточки! — усмехнулась характерно Амабель, трепля Эйдана по голове. Потом, посматривая на наручные часы, она обернулась к Кертису: — Твоё слово, Керти? Кёртис повернулся к нам и скрестил руки на груди. — Мощно, очень, — он был немногословен и переживал бурю эмоций внутри, это я уже поняла за наше приключение. Наверняка в голове у Керта сейчас был итальянский мат и громкие крики. Ну и пожелание Эрнессу сме… ой, точно. — Я безумно рад, что смог узнать историю своей Родины и предка, что, как я и думал, вовсе не был сумасшедшим, — я впервые заметила у Керта ямочки на щеках. — Рада служить, — Пруденси пару раз стукнула кулаком по сердцу. Затем она указала на средних размеров обшарпанную дверь, которую мы сразу и не заметили. — Ну, мою биографию услышали, историю узнали, на Эрнесса и своих предков полюбовались, теперь можно идти к озеру. До Ночи Активации остаётся два часа, а Отец на время тоже смотрит! Каждый Особенный уверенно взглянул на меня, Эйдан подмигнул. Честно, они были очень похожи на основателей… Искренность, патриотизм, любовь, семейные ценности и мудрость – мы с Эйданом собрали всех. Моя брошь одобрительно запульсировала.