Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну

Себ отчаянно хотел пристрелить Джима. Может, даже не сразу насмерть — чтобы помучился. А ещё немного хотел застрелиться сам. Книги, которые Джим подарил Сьюзен на день рождения, оказали страшное действие. Все игры в пиратов, завоевателей и принцесс были забыты. Теперь она размахивала прутиком и бормотала бессмыслицу, объясняя, что это заклинания. Эрик, чтоб его, заглядывал в гости и игру поддерживал. В это воскресенье Себа ждал суровый допрос: когда именно ждать сову с письмом (и правда, почему бы и нет?!) о зачислении в школу волшебства. — Обычно всем присылают письма в одиннадцать, — важно рассуждала Сьюзен, — но это ещё ждать три года! Пап, меня могут принять раньше? — Знаешь, — дипломатично заметил Себ, — не думаю, что туда возьмут раньше, чем кто-то научится писать без ошибок, читать и перемножать числа хотя бы в пределах сотни. Сьюзен задумалась: — Наверное да. Они пишут сочинения, всё время. Пап, а на какой факультет меня распределят? На этом Себ позорно сдался и предложил спросить у Эрика — при встрече. При упоминании Эрика Сью слегка покраснела, и, воспользовавшись заминкой, Себ предложил прогуляться. Немедленно. Куда угодно — главное, чтобы там никто не колдовал, а совы не носили никаких писем. Настроение у Себа было откровенно паршивым. И, ясное дело, волшебное сумасшествие просто добавляло поводов для раздражения. Февраль закончился. Пора было исполнять обещание, данное Эрику — при этом казалось, что исполнять его ни в коем случае нельзя. Как будто дать парню в руки винтовку — значило выписать ему билет на тот свет. Никаких армейских знакомых в госпиталях у него не нашлось — разве что обзванивать всех, с кем когда-либо служил, и спрашивать, все ли руки и ноги у них целы. Были мысли обратиться к своему предпоследнему командиру — но это была крайняя мера, по определённым причинам. Возможно, если он не сумеет ничего придумать — придётся к ней прибегнуть. У Джоан не было выходных. У них по Плимуту прокатилась серия ограблений, одно из которых окончилось убийством, и она проводила в полицейском участке сутки напролёт. Джим снова замолчал — а звонить по номеру, который он оставил, Себ опасался. Все эти мысли неповоротливым клубком ворочались у него в голове, и вдруг, когда они со Сьюзен дошли до пруда в конце улице, вытолкнули на поверхность странное, но, кажется, действенное решение. — Пап, смотри! Вингардиум левиоса! — Сьюзен взмахнула очередным прутиком и указала на камень. Надулась. — Что с ним должно было произойти? — уточнил Себ, отвлекаясь от своей — вне всякого сомнения, безумной — идеи. — Он должен взлететь. Попробуй ты! — она сунула ему прутик в руку. Себ вздохнул. — Ну, попробуй, пожалуйста! — Что говорить? — с некоторой обречённостью уточнил он. — Вингардиум левиоса. Себ повторил, но, судя по выражению лица Сьюзен, как-то не так. Повторил ещё раз. Ещё. Наконец, Сьюзен забрала у него свою волшебную палочку, сочувственно погладила по руке и сказала: — Наверное, ты маггл. Не расстраивайся, я тебя всё равно ужасно люблю! — Себ обнял её, замечая, что она немного подросла. Погладил по голове — и отпустил. Сью унеслась ближе к воде: она по-прежнему прекрасно развлекала себя сама. А Себ достал телефон и с некоторым внутренним напряжением нашёл в списке контактов номер Джима. Сначала хотел позвонить, но потом передумал и набрал смс: «Сэр, могу ли я обратиться к вам просьбой личного характера? Себастьян Моран» И тут же раздался звонок от скрытого номера. Джим на другом конце смеялся, но не истерично и не зло, а просто весело. — Ох, детка, ты очарователен. Сколько времени ты сочинял это послание? — Сэр… — Ты можешь, Себастиан, — промурлыкал он, — с нетерпением жду. Идея показалась ещё более сумасшедшей, чем пару минут назад. Но, собственно, Себ сразу и написал сообщение, потому что знал: задержится — передумает. — Сэр, вы упоминали моего знакомого… — Милейшего мальчика по имени Эрик, — зевнул Джим, — да, я догадался. Вопрос о том, как и откуда он об этом узнал, Себ записал в риторические и задавать (ради экономии времени) не стал. — Сэр… — Джим. Раз уж ты просишь меня о чём-то, я хочу получить от этого удовольствие, — он хихикнул. — Джим, — выдохнул Себ, — мне необходимо познакомить его с кем-то… — он убедился, что Сьюзен не слушает его разговор, а заколдовывает воду, — получившим на войне тяжёлые ранения. С последствиями. — Оу, — протянул Джим, — детка, ты меня удивляешь. Сам придумал или кто-то подсказал? — он снова засмеялся. — Я найду тех, кто тебе нужен. — Спасибо, Джим, — искренне сказал Себ. Джим фыркнул в трубку и добавил: — Наслаждайся прогулкой. Как вернёшься домой — проверь почтовый ящик. Завтра в девять двадцать три мистер Стивен Эванс вылетает в Вену. Его встретят в аэропорту и снабдят всеми необходимыми инструкциями. Готов поработать, детка? По позвоночнику Себа прошла тёплая волна непрошенного предвкушения. — Так точно, сэр! — Чао. Он сбросил вызов, а Себ снова перевёл взгляд на Сьюзен. Она как раз обернулась — и подбежала. Спросила, чуть наклонив голову: — А с кем ты говорил? — По работе, — Себ мягко ткнул её пальцем в нос, — тебя это не касается. — Я слышала «Эрик»! Чёрт, хотелось бы верить, что больше она ничего не слышала. — Не касается. Тебе не холодно? Может, пройдёмся немного — и домой? Сьюзен задумалась и уточнила: — Можно мы зайдём за пиццей? Себ глянул на часы: половина второго. — Почему бы и нет. — С курицей! Я люблю с курицей, а ты? Они болтали о школьных делах. Сьюзен предложили пойти в театральный кружок, и миссис Кейл считала, что ей это пойдёт на пользу. Но занятия в театре как минимум один раз на неделе пересекались с уроками рисования. И Сьюзен колебалась. Себ советов не давал, но готов был живо участвовать в обсуждении. — Рисовать интереснее, чем прыгать на сцене. У них ещё костюмы такие смешные… — она морщила нос, — но бабушка говорит, что мама любила театр. — Здесь главное, что любишь ты. — Миссис Дональд обещала, что весной мы пойдём рисовать пейзаж. Если я буду пропускать, она меня туда не возьмёт, да? — Я не знаю миссис Дональд, так что тебе видней, — они зашли в единственную на шесть или семь кварталов пиццерию, и Сьюзен ненадолго отвлеклась на заказ — но быстро вернулась к теме. — Бабушка расстроится, если я не пойду в театр? Себ сделал заказ, они уселись за столик у окна, и тогда он ответил: — Если бабушка любит театр — она может заняться им сама. И ты можешь — если тебе это нравится. Сьюзен задумалась и стала ковырять поверхность стола: — Я не знаю. А ты чем занимался? — Я был не очень хорошим учеником, так что с меня пример лучше не бери, — он улыбнулся и осторожно перехватил её пальцы, мягко погладил, успокаивая. У неё появилась эта привычка что-то теребить, и даже психолог пока не помогала — только советовала не акцентировать на этом внимание, не одёргивать и не ругать, чтобы, как она объясняла, не превращать в невроз. — Пап… — им принесли пиццу, но Сьюзен, которая так её хотела, не потянулась за куском, — можно как-то так сделать… — она быстро огляделась, как будто боялась, что её подслушают, и понизила голос, — чтобы мама опять вернулась? Как-нибудь? Это каждый раз давалось непросто: когда Сьюзен, только что радостная и весёлая, вдруг начинала грустить и вспоминать Эмили. Себ дорого бы дал за то, чтобы она перестала страдать. — Мне жаль, дорогая, — сказал он, тоже тихо, — но это невозможно. Смерть нельзя отменить. Сьюзен снова начала ковырять стол, явно не отдавая себе в этом отчёта. — Почему? Ему очень нужен был умный двойник. Кто-то, кому Сьюзен так же доверяла бы, и у кого хватало бы мозгов на ответы на такие вопросы: простые, но с трудом осознаваемые. Если честно, в такие моменты ему нужна была Эмили. Но её, как он сам только что сказал, вернуть не было возможности, а отвечать требовалось здесь и сейчас, а не после пары часов в «Гугле». — Это сложный вопрос, — сказал он, — когда человек жив, у него работает тело: мозг, сердце, все органы. Иногда тяжёлая болезнь или очень-очень сильные травмы повреждают органы настолько, что они перестают работать. Чаще всего, если повреждения не очень серьёзные, врачи могут спасти человека… как сказать… — он привычным жестом схватился за переносицу, — починить органы. А иногда починить их уже нельзя. Они совсем перестают работать. — Что перестало работать у мамы? Этого Сьюзен точно знать не стоило, учитывая, что Эмили собирали по частям — и собрали далеко не полностью. — Этого я не знаю. Много разных органов. — Ей было больно? — глаза у Сьюзен повлажнели, на щеки уже потекли первые слезинки, и Себ не стал их вытирать. — Я думаю, нет. Всё произошло быстро, — он снова сжал её пальцы, начал осторожно растирать ладошки. Постепенно, когда пицца остыла, Сьюзен успокоилась, улыбнулась и, тряхнув головой, гордо объявила: — Я перестала дружить с Джулией! — и схватила пиццу. — Вот как, — у Себа аппетит пропал начисто, но он тоже взял себе кусок и даже начал его жевать, хотя по вкусу он напоминал картон, — почему, расскажешь? — Она гад... — Только не с набитым ртом! Сью прожевала, состроила недовольную рожицу и повторила: — Она гадкая, вот почему! Она всё время говорит о тебе что-то плохое. Даже Эмма стала на неё сердиться, а я ей пообещала, что разобью ей нос. И она будет страшная, и никто её не будет любить. Фразу: «Девочки не дерутся», — Себ поймал на самом кончике языка, вспомнив Джоан. И восторженное сообщение Грега о том, что она может раскатать Пола по всему тренажёрному залу. Она бы уж точно поспорила с утверждением о том, что девочки не дерутся. Вместо этого он сказал: — В приличном обществе драться не принято. — Эрик дрался! — А Эрик у нас — не образец для подражания. За что именно ты угрожала ей разбить нос? — Она сказала, что ты меня бросишь, — с некоторым вызовом ответила она. Кажется, у миссис Сесиль Харрис проблемы с головой, потому что придумать, откуда ещё Джулия это притаскивает, Себ решительно не мог. — Не брошу, сама знаешь. Я… — он выдохнул и взялся за второй кусок пиццы, уже более вкусный, — я рад, что ты решила не дружить с Джулией. Но я должен тебе сказать, что дело не в том, что она плохая. Думаю… — такое вообще говорят ребёнку? — её мама за что-то обижена на меня, и говорит об этом с Джулией. А Джулия слушает, толком не понимает — но повторяет тебе. Информация для Сью оказалась достаточно сложной, во всяком случае, подвисла она на пару минут. Потом сказала: — Пусть и дружит со своей мамой. А я теперь дружу с Эльзой и Крисом. Крис, конечно, противный, потому что мальчишка, но они с Эльзой такие похожие, и всегда ходят вместе. Круто? Преодолев эти два витка непростых разговоров, Себ чувствовал себя спортсменом после сложной дистанции. Но, похоже, он не совсем облажался. Дома в почтовом ящике он действительно нашёл плотный конверт без подписей. Осторожно вскрыл его и достал оттуда один билет до Вены, паспорт на имя Стивена Эванса и записку неровным быстрым почерком на жёлтом стикере: «Развлекись там как следует за нас обоих, детка».