***
Момент, когда садилось солнце, и на мир наползала тьма, Габриэль ненавидел. Люцифер сумерки обожал, но Габриэль не любил что-то настолько зыбкое, каким становился мир в эти мгновения. Когда черное и белое размывалось, становясь серым; когда свет и тьма смешивались, становясь единым. Когда переставали существовать правда и ложь, становясь просто реальностью. Габриэль почти ненавидел, Люцифер любил, Михаэль был равнодушен. Вот только Люцифера с ними не было, а без него все было не так. И тьма наползала на душу Габриэля точно так же, как и ночь на землю. Время кошмаров. Тук-тук. Наверно, стоило остаться до утра на той заправке, но промедление с недавних пор стало приносить почти физическую боль. — Остановись здесь, — Михаэль, почти всю дорогу молчавший, похлопал его по руке, и Габриэль послушно съехал с дороги. Под колесами заскрипело, зашуршало, застонало. Машина проехала еще пару метров и остановилась. Габриэль выключил двигатель, Михаэль открыл дверцу и на них опустилась тишина. — Останемся здесь? Я смогу проехать еще пару часов, — Габриэль разжал руки, отпуская руль, и откинулся на спинку сидения. Их старый «Форд» не мог похвастаться комфортом, но время мягких перин и легчайших одеял прошло. — Ты тоже это чувствуешь? — Михаэль помолчал, глядя прямо перед собой, и вышел сразу, даже не дожидаясь ответа. Потянулся, протянув руки к уже потемневшему небу, и улыбнулся. И, словно в ответ, свет почти полной луны залил всю его фигуру, наполнил собой до кончиков пальцев, и Михаэль засиял. Здесь и сейчас никто не назвал бы его человеком. Эфемерный, почти инфернальный, невозможный. Кажется, даже можно было увидеть призрачные очертания его крыльев, трепещущих на невидимом ветру. Габриэль опустил глаза на собственные стиснутые кулаки, когда смотреть на него стало невозможно. Собственная судьба его не беспокоила, но Михаэль… Если его свет погаснет, Габриэль не оставит от земли и камня. — Не смей! — полный ярости и боли крик сотряс воздух и ушел в землю, заставив содрогнуться и ее. Габриэль вскинул взгляд через окно и утонул в горящих огнем глазах Михаэля. Развернувшийся к нему, вжавший ладони в капот машины так, что крышка прогнулась внутрь, он смотрел на Габриэля через стекло, прожигая насквозь. — Мишель…. — Не смей сожалеть, Габриэль! — Михаэль только мотнул головой, отметая любое сказанное слово. — Что мне небеса без вас?! Пусты и бесплодны, убиты равнодушием и ленью. Не смей. Ни о чем. Жалеть! — Михаэль… — Выходи. — Ми… — Я сказал — выходи! Габриэль содрогнулся от силы, что Михаэль вложил в свой приказ. Он мог его оспорить, но не видел смысла. Михаэль все равно до него доберется, только в результате они останутся без машины, а идти далековато. Он выскользнул из салона, и Михаэль тут же оказался перед ним. Взял лицо в ладони, вынуждая смотреть на себя. Заглянул в глаза, словно взламывая душу и сердце. И яростно зашептал: — Никогда не смей сомневаться в своем решении. Ни в своем, ни в моем. Не ты столкнул меня, я сам упал. Не ты лишил нас крыльев. Этот мир прогнил насквозь, так сильно, что даже полчищам ада неуютно в нем. Там, в небесах, нам больше нет места. Только рядом друг с другом. Бескрылые, уязвимые — мы живем, по-настоящему живем. Не существуем, а чувствуем. И мне плевать, насколько сильна боль, если ты, вы, рядом. Свет живет в нас, и ничто погасить его не в силах. И даже не вздумай чувствовать себя в чем-то виноватым. Отец отвернулся от своих созданий, но никогда, — слышишь? — никогда я не был этому так рад. — Говорят, что мы осквернены… — оглушенный, почти уничтоженный горячечным шепотом и сказанными словами, Габриэль вцепился в его плечи, все глубже увязая в его глазах. — Мы любим, Габриэль. Если это значит быть оскверненным — я согласен. На все согласен, пока она в нас живет. — Михаэль… — Габриэль провел ладонями по его плечам и рывком прижал к себе еще сильнее. Зарылся лицом в его шею, вдохнул пронзительный запах эфира и далекой грозы. — Я так люблю тебя, Михаэль. — Так же, как и я тебя. Никогда не сомневайся в этом. — Слишком по-человечески? — Смертные были созданы по нашему образу и подобию, даже отец не смог бы вместить в себя столько всего, — Михаэль отстранился, криво усмехаясь, и Габриэль выдохнул, расслабляясь. — Прости. — Его сомнения Михаэля не обидели, но Габриэль хотел извиниться. — Нет в том твоей вины, что мы на треть ослабли, — Михаэль улыбнулся уголком губ, снова становясь самим собой. — Мы на грани, и ты тоже чувствуешь это: ОН близко. — Ты готов к войне? — О, да-а-а, — Михаэль облизнулся. — Но она не будет долгой. Но тебе нужно поспать. Так что я поведу. Габриэль медленно выдохнул и вскинул лицо к усыпанному звездами небу. Здесь и сейчас так легко было поверить, что в целом мире остались только они одни. Шею обожгло прикосновение горячих губ, и Габриэль улыбнулся. Скоро, уже совсем скоро…***
… Из всех человеческих изобретений самым полезным Михаэль считал резинки для волос. Не ленты, и не шнурки, а именно резинки. В его карманах всегда валялась парочка, но любимая была только одна. Изрядно потрепанная, самая первая. Та самая, которой Габриэль когда-то собрал его волосы в низкий хвост, заметив походя, что с такой длиной даже ангел станет слепым. С тех пор Михаэль изменил прическу, обрезав челку, оставив основную длину, но резинкой пользовался все равно. Не все время, но достаточно, чтобы можно было назвать это почти-постоянным. Так… по-человечески. Габриэль за спиной пошевелился, вздохнул и снова затих. Длины заднего сидения не хватало, чтобы выпрямиться, но даже это было лучше откинутого переднего сидения или бодрствования. Они бессмертны, но не неутомимы, да и бессмертие относительно. Смерть от старости или болезни им не грозит, но их вполне можно убить. А судя по тому, как сгущался воздух по мере продвижения вглубь Долины Смерти, у Ямы Дьявола их будут ждать. Идиоты… На их месте Михаэль бы попытался остановить их еще на дороге, где они гораздо более уязвимы. Но Ангельские псы собрались у темницы Люцифера. Ну что ж, любимому младшему братику будет, чем развлечься… … Не было восстания. Не было гордыни или зависти. Все началось с любви. И ею же закончилось. Просто однажды они осмелились. Полюбили. Словно заразившись от смертных их страстями, познавали первые истинные чувства и друг друга. Они не считали это грязным, ведь это любовь, но остальные… Нет, не смели сказать в лицо Высшим из ангелов, но роптали в спину. И когда отец, разочаровавшийся в своих созданиях, своих смертных, ушел, не нашли ничего лучше, чем объявить виновными в этом их. Им сказали, что они осквернили божий замысел. Глупцы. Воспользовавшись отлучкой Люцифера, объединившись с Ангельскими псами из Армии небес, Рафаэль и Уриэль отняли их крылья, а их самих сбросили вниз. Без отца и его благословения это было все, на что они были способны, но павшие архангелы, оказавшись среди смертных, словно заразившись их слабостью, мало что могли. Они все еще были бессмертны. Болезни все еще обходили их стороной. Но, лишенные эфира, они испытывали голод и жажду, уставали и нуждались во сне и отдыхе. Без крыльев они не могли летать, без постепенно угасающей в них веры смертных больше не могли двигать континенты. Но все это было такой мелочью по сравнению с тем, что без Люцифера они словно перестали существовать. С ним они были единым целым. Идеальным равновесием, гармонией. Без него — лишь осколками, зацикленными друг на друге. Поначалу они ждали, о, как они ждали. Что Люцифер вернется на небеса, узнает все, что случилось, и найдет их. Никто из них не хотел больше в райские сады, им нужен был только Люцифер, но его все не было. Только мир вокруг них все быстрее сходил с ума. И в какой-то момент они ждать перестали. Сколько прошло с тех пор лет? На земле, среди смертных, время текло по-другому. Оно словно проходило через них, заставляя и их меняться. Сходить с ума вместе с собой. Ангельская пыль постепенно слетала и через позолоту проступала истинная сущность. Жестокость, милосердие до подаренной смерти, тяга к воздаянию, похоть. О, сколько ее в них было. Человеческие страсти давали силы больше, чем что-либо другое. Они познали все: тоску, ревность, ненависть, страх, боль. Раньше они разделили бы это все на троих. Теперь «их» не было. Были только Михаэль, Габриэль и Люцифер в Яме Дьявола. … Они наткнулись на этого паренька, изгнанного из рая мелкого ангела, случайно. С торчащими обрубками от крыльев, залитым слезами лицом — он умирал просто потому, что не хотел больше жить. Михаэль слушать его историю отказался, боясь, что сорвется так, что потом пожалеет об этом, но Габриэль, ведомый своей милосердной жестокостью, довел парня до его конца. А после, уже когда позади осталась лишь горстка пепла и пустая уже бутылка виски, Габриэль рассказал то, что перевернуло их мир с головы на ноги. Люцифер на небеса не вернулся: не успел. Не рискнув отобрать крылья у отцовского любимца, но справедливо опасаясь его мести, Люцифера остановили здесь, на земле. Пока Габриэль с Михаэлем приходили в себя после падения, Рафаэль напомнил Баалу о старом долге и тот, призвав свою Армию Ада, сумел захватить Люцифера и, погрузив в сон, заточить его в Яме Дьявола. А потом, воспользовавшись тем, что земля лишилась своих самых сильных защитников, начал свое на нее наступление. Но смертные отлично справлялись и без его помощи, так что он всего лишь добавил немного хаоса. Как оказалось, наблюдать за тем, как гордость Отца постепенно скатывается до уровня животных, убивая самое себя, оказалось гораздо интересней. К тому же проблем с поставкой душ в адские котлы и до этого не было. Чего не скажешь о небесах. Но Габриэлю с Михаэлем на это было уже плевать. Теперь они знали, ради чего жить… … Михаэль опустил козырек, защищая глаза от всходящего солнца, и с усталым выдохом откинулся на спинку сидения. Тело затекло, но это пройдет, как только он выйдет и чуть пройдется. А еще месяц назад на это ушло бы гораздо больше времени. Но Люцифер уже близко и даже сквозь толщу земли и воды, погруженный в сон, он давал им силы. — Уже приехали? — Габриэль на заднем сидении пошевелился, зашипел от боли в затекших мышцах, и Михаэль улыбнулся. Их самая чувствительная и нежная часть… Весь этот проклятый мир еще держался только потому, что Габриэль пока верил в него. Помогая уйти из жизни земной мученикам, он все еще верил в раскаяние грешников. Наверное, истинный, божественный свет остался только в нем. — Нет, но уже близко. Ты почувствуешь, — Михаэль вышел из салона, потянулся и солнечный свет наполнил его тело, вымывая из него усталость. Жаль, что Габриэлю это недоступно, но у того свой способ вернуть себе силу. Дверца щелкнула, и Габриэль вышел следом. Взъерошенный, со следом от рукава плаща на щеке, еще чуть сонный… И даже жесткая одежда и неизменный нож на бедре ничуть не портили его беззащитный вид. Люцифер млел от такого Габриэля, Михаэль же поступал проще. Два шага до него. Дернуть на себя. Вжаться губами в губы голодным, почти злым поцелуем. Которого не хватило, как всегда. Но, отпуская раскрасневшиеся губы, Михаэль отстранялся от уже совсем другого Габриэля. Собранного, резкого, с пылающим стержнем внутри. Единственного, кто был способен дарить смерть во спасение, не деля на плохих и хороших, друзей и врагов, праведников и грешников. Он с улыбкой упокоил бы и демона, подарив ему чистую и светлую смерть, и это то, что было недоступно более никому. — Ты устал, — Габриэль мазнул напоследок губами по его губам, провел кончиками пальцев по его щеке и отошел. — Тебе надо отдохнуть. — Мне хватит и часа. А потом поедем, дальше медлить нельзя, иначе рискуем столкнуться с Баалом и его армией. — Думаешь, Рафаэль снизойдет до визита к одному из верховных демонов, чтобы остаться ему должным? — О, никаких долгов, — Михаэль оскалился. — Он выставит это как необходимость. Два архангела пришли за своим третьим… — Баал только посмеется и займет место в первом ряду, чтобы полюбоваться на то, как ангелы уничтожают друг друга. Михаэль прикрыл глаза и склонил голову к плечу. — Может, ты и прав. Рафаэль не наступит на свою гордость. Габриэль поджал губы и отвернулся. — У тебя есть только час, Мишель. А я пока попробую подъехать ближе и сделать разведку. Если нас ждет Армия Небес, нам стоит об этом знать заранее. И все закончить до заката. Михаэль только кивнул и вернулся в машину, вытягиваясь на заднем сидении. Такая себе постель, но он все равно уснул еще до того, как голова долетела до ладони.***
… Их ждали. Сотни и сотни, стоящих шеренгой, недвижимых, шелестящих крыльями на ветру. Прекрасные, пустые, мертвые, смотрящие безразличными глазами на мир вокруг них Ангельские псы, способные только подчиняться приказам. Михаэль только оскалился, оглядывая Армию Небес. Неужели он когда-то был во главе этого воинства? Или раньше все было по-другому? — Я не вижу Рафаэля. И Уриэля, — Габриэль отвернулся и чуть скатился вниз по дюне, раскидывая руки и подставляясь под жалящее солнце. Здесь и сейчас были только они и мертвое войско ангелов там, за наметенным песком. И где-то между ними — вход в Яму Дьявола, где спит Люцифер. — Они появятся под занавес. Как будто ты не знаешь. Дадут Псам вымотать нас и придут добить. — Может, им наконец все равно? — Собственная жизнь? Даже не мечтай, — Михаэль усмехнулся, сполз к нему и уложил голову на грудь, вслушиваясь в стук сердца. — Ты готов? — Я никогда не буду готов, — Габриэль криво усмехнулся, погружая руку в его волосы. Он мог привести смерть к нуждающемуся. Но убить… — Но все равно сделаешь это? — Конечно, — Габриэль устремил взгляд во все также пустующие небеса. Что бы ни случилось… это мир молит о своем конце. — Вставай, — Михаэль сорвался с места резко и буквально скатился вниз, к подножию дюны, где их ждал старый-добрый «Форд». … Диск в магнитоле, звук поставить на максимальную громкость. «The Immigrant Song» Led Zeppelin — не то, к чему привыкли ангельские уши, но да пусть скажут спасибо, что не Мэрилин Мэнсон. Хотя Баал бы, наверное, был бы рад. — Ты тоже? — Михаэль, сидящий рядом с Габриэлем, повернулся к нему, даже не скрывая лихорадочного блеска в глазах. О, он предвкушал славную битву. — Что? — Габриэль лишь скользнул по нему взглядом, отметив румянец, потрескавшиеся приоткрытые губы и то, как вздымается ширинка на его брюках. — Думаешь о всякой чуши. Габриэль улыбнулся, даже не думая отвечать. Перед ними был узкий проход, преодолев который, они уже ничего не смогут изменить. Там — ангелы, смерть и Люцифер. Там — их любовь и очищение. И хорошо, что в этой проклятой пустыне песок давно спекся под лучами свихнувшегося солнца, и колеса не увязнут в самый неподходящий момент. Педаль в пол, покрышки визжат и стонут. Грохот музыки оглушает даже их, но Габриэль летит вперед, стиснув руль. Словно снова крылья за спиной, словно они снова свободны. Михаэль мажет волосами по его щеке, открытым ртом целуя в шею, и отшатывается. Перекатывается назад, сдирает с багажника брезентовую накидку и, как только ворвавшийся в долину Габриэль резко разворачивается, почти роняя машину на бок, оскаливается, поймав чей-то ангельский взгляд. И нажимает на гашетку… … Это было грубо, грязно и так по-человечески. Под ударом пулеметной очереди ангелы падали подкошенными снопами, брызжущая кровь окрасила воздух в красный. Белыми перьями играл ветер, а стонам вторила сама пустыня. Михаэль смеялся заливисто, страшно, стрелял не целясь, не жалея патронов. Вы так долго считали людей недостойными себя. Слабыми, безвольными, пустоголовыми. Так вот вам подарок, вам нравится? Не ангельские песни, не золотые копья. Гитарные рифы и злое железо. Люди все еще слабы? Зато оружие в их руках сильно. Земля кипела. Иссушенная солнцем, она уже даже не впитывала кровь, когда у них осталось по одной обойме, а взорванный «Форд» догорал, забрав с собой пару десятков ангелов. Габриэль еще держал над ними щит — последнее воспоминание от ангельской силы, но силы были на исходе. Ангельское войско уменьшалось, но от перьев в воздухе было трудно дышать, а собственная кровь заливала лицо: кому-то все-таки удалось дотянуться. Михаэль перезарядил пистолет, вскинул руку, прижимаясь спиной к спине Габриэля. Они не умрут. Не здесь и не сейчас. Не было отчаяния и сожалений, лишь уверенность в себе и злость. … От рева трубы заложило уши, и волоски даже на загривке встали дыбом. Глухой, страшный звук достал до самого позвоночника, словно раздирая изнутри. Габриэль со стоном упал на колени; ангелы из войска, что были послабее, рухнули со своей высоты, ломая крылья. Рухнувший рядом с Габриэлем Михаэль прошипел сквозь зубы что-то матерное, отбросив уже бесполезное оружие. На землю перед ними упала крылатая тень, и Михаэль вскинулся. Из уголка его губы потекла струйка крови, но он только слизнул ее, смеясь. — Иерихонская труба. У тебя наконец-то появился повод взять ее в руки, Рафаэль. Стоящий перед ним архангел усмехнулся. Глядя на него, никто не перепутал бы его с человеком. Слишком острое лицо, слишком нечеловеческое. И глаза сияли янтарным блеском. Он обернулся и движением руки создал воронку. Та раскрылась мгновенно, закружилась, подхватила как мертвых, так и живых ангелов, и через мгновение исчезла, оставив только их троих и залитую кровью землю. Рафаэль медленно выдохнул и, шагнув вперед, опустился на корточки перед уже почти обессилившим Михаэлем, скользнув по Габриэлю коротким взглядом. — Она немного запылилась. И я решил, что она достойна сыграть для моих братьев. Ты так не считаешь? — Ты возвестил конец света, я почти что счастлив. Но не слишком ли много почестей для отверженных? — Михаэль приблизил свое лицо к его, почти коснулся губами губ, и расхохотался, когда Рафаэль отшатнулся. Но Рафаэль взял себя в руки быстро. — В самый раз. В этот раз вы зашли слишком далеко. И пощады больше не будет. Нам с самого начала стоило лишить вас силы. Того, что от нее осталось. — Вот только у тебя нет на это права, вот незадача. Как бы ни было высоко твое самомнение, ты — не Отец. И где же Уриэль? На лицо Рафаэля набежала тень, и теперь рассмеялся уже Габриэль, даже не пытавшийся встать. В человеческих историях не писали о том, что Иерихонская труба на самом деле не только вестник, но и оружие массового поражения. И они только что испытали на себе ее силу. Подойдет для конца света. — Он не согласился, да? Уриэль послал тебя на хер с твоими идеями, — Габриэль бил словами, чуждыми для ангельского уха. Грязными заразными словами смертных, и Рафаэль ощутимо передернулся. — О, так вот кто у нас самый умный, — Михаэль сплюнул скопившуюся во рту кровь под ноги Рафаэля, и тот резко встал, отступая с выражением отвращения на лице. — Вы упали дальше некуда. Позор небес. — Только избавь нас от своего пафоса, — Михаэль поморщился от боли, повел плечами. Быстрая регенерация после удара Иерихонской трубы была не предусмотрена. Ответить Рафаэль не успел. Земля под ногами дрогнула раз, другой, словно кто-то колотил изнутри земную твердь, покрылась трещинами и разошлась под чудовищный звук рвущейся материи. В руках Рафаэля засиял меч, а Габриэль вдруг снова расхохотался. Немного безумно и невероятно счастливо. Опираясь на плечо Михаэля, тяжело поднялся, слизывая с губ скатившуюся со лба кровь. Рафаэль вскинул меч, направленный острием ему в грудь, почти рыча. — Это ты сотворил? Даже не думай двигаться! — А то что? — Михаэль поднялся тоже, откровенно насмехаясь. — Ты сам отправил свою армию на небеса, и здесь тебе никто не поможет. Твое самомнение подвело тебя. Ты — не Отец. Как бы тебе ни хотелось занять его место. — Кого мне здесь бояться? — Рафаэль вскинул голову, глядя на них с превосходством. — Меня. Едва слышимый выдох прокатился по пустыне, заставил ветер замереть, а кружащиеся в нем перья вспыхнуть и осыпаться пеплом. Рафаэль мгновенно развернулся и отступил на шаг. Его нечеловеческие глаза распахнулись от шока, янтарный блеск потемнел от проступающего страха. — Люцифер… — Здравствуй, Рафаэль, — Люцифер улыбнулся, и солнце словно померкло. Свинцовые облака, клубясь, выползли из-за горизонта и в мгновение ока затянули небосвод. Порыв ветра пронесся по земле, и снова затих. — Ты так громко возвестил конец света, что я решил присоединиться к веселью. Габриэль нашел руку Михаэля, сплел их пальцы и застыл. Они оба застыли. Реальность словно выключилась по щелчку. Люцифер, их Люцифер… Воплощенный Грех. Серо-голубые глаза со всполохами молний в них, иссиня-черные волосы, бледная кожа. И улыбка. Опасная, острая, нежная. Обещающая смерть и предвкушающая. Люцифер улыбался, и, кажется, замер весь мир, любуясь им и страшась. — Ты вовремя, — Рафаэль почти оскалился и потянулся к поясу. — Покончу с вами всеми разом. — Не так быстро! — Михаэль сорвался с места. И отлетел назад, врезаясь в Габриэля, когда Люцифер распахнул крылья. Рафаэль устоял, только зашипел, склоняя голову и глядя на Люцифера горящими яростью глазами. Снова потянулся к поясу, но ничего больше сделать не успел. Люцифер взмыл ввысь и тут же камнем устремился вниз. И Рафаэль взлетел ему навстречу. Они столкнулись, как две звезды. Вспыхнули, взорвались, ослепив, кажется, даже само небо. Недовольное, то зарокотало, заворочалось, ударив молнией иссушенную землю. Треск разряда оглушил, заставив закрыть руками уши. — Люцифер! — Габриэль вскинулся, всем собой потянулся туда, вверх, где вспышками метались по небу сражающиеся ангелы. Но без крыльев он мог только отчаянно смотреть, и Михаэль в бездумной попытке удержать его, обнял, прижав спиной к груди. Обхватил с силой, вцепился до красных следов от ногтей на коже. Все, что они сейчас могли — это смотреть. Ждать, пока не закончится этот бой. И когда воздух вдруг окрасился красным, а с небес на землю рухнул сгусток, объятый пламенем, показалось, что сердце остановилось. — Люцифер!!! — Михаэль рванулся первым и застыл. Оставшийся в небе ангел вспыхнул и погас, а секунду спустя перед ними опустился Люцифер. Слизывающий с губ кровь, улыбающийся — он лишь несколько мгновений смотрел на Михаэля, а потом притянул к себе. — Михаэль… — нежной лаской провел по покрытому пылью и кровью его лицу, обласкал взглядом. И нахмурился. — Что они с тобой сделали… Устремил взгляд за его плечо, на такого же застывшего Габриэля, проследил уже засохшие кровавые следы на его шее и груди, виднеющейся в разодранной майке, и потемнел лицом. — Мы искали тебя так долго, Люцифер, — Габриэль заставил себя сделать один крохотный шаг. Это не должно было быть так. Не о такой встрече они мечтали, но по-другому быть не могло. Они все еще были одним целым, но слишком долго не слышали биение его сердца рядом со своим. И им нужно было так много ему рассказать. — Люцифер, — Михаэль потянулся к нему. Коснулся запястья, погладил распахнутые крылья. — Мы так долго ждем тебя. Губы Люцифера дрогнули в улыбке, и Михаэль сорвался. Рванулся вперед, вжался в него, накрывая рот поцелуем. И Габриэль вздрогнул, застонал, чувствуя, как наполняет его через связь с Михаэлем давно забытое ощущение. Как начинает колотиться сердце, а перед глазами вспыхивают и сгорают кадры их жизни. Изгнание, падение, голод, усталость, чужие грехи, чужая кровь, помешательство, вкус крови — Михаэль передавал Люциферу все то, чему тот не был свидетелем. И отпустил только когда не осталось больше ничего. Люцифер отшатнулся, застонал, задыхаясь и содрогаясь. Сжал горло, даже не чувствуя, как текут по щекам слезы. — Что они… с вами… сделали… — Люцифер! — Габриэль метнулся к нему, пытаясь поймать взгляд. А когда получилось — замер, пойманный горящей в нем черной яростью. — Люцифер… — Что. Они. С вами. Сделали?! — Уничтожили, — Михаэль подошел ближе, встал рядом с Габриэлем, прижавшись плечом к его плечу — Убили. Весь этот мир мертв, и мы — вместе с ним. — Люцифер, — начал Габриэль и закончил, осознавая правду, что вскипела под кожей. То, что казалось не так. То, что было неправильно. Они не могут быть вместе. Они с Михаэлем изломаны, испачканы и заражены. Они стали частью этого мира и теперь умирали так же, как и он. Это им, ИМ, был нужен очищающий огонь. Смерть, которая стирает все грехи. — Нет, — Люцифер отшатнулся, все поняв, но Габриэль только печально улыбнулся. — Только не так. Только не вы! — Нет больше «нас», Люцифер. Посмотри на нас, мы больше не те, кем были когда-то. — Нет! И тогда Габриэль опустился на колени. Поднял на него молящий взгляд, как никогда чувствуя на себе каждую каплю чужой крови, что они пролили. Грешник. Убийца. — Молю тебя… — выдохнул одними губами. — Спаси нас. Люцифер закричал. Заметался и взмыл в воздух, теряя перья. Сжался там, наверху, и мир застыл, ожидая его приговора. И когда с ладони Люцифера упала искра и, достигнув земли, превратилась в гудящий огонь, Михаэль рассмеялся, раскинув руки ему навстречу. — Я найду вас… — шепнул Люцифер, не скрывая текущие по щеке слезы. И мир поглотило пламя.