Страшнее интересов

Санса ищет синяки. На изнанке запястий, на шее, на плечах и спине. Маргери посмеивается той дотошности, с которой Санса ищет доказательства чужой больной жестокости. Чего-нибудь, что позволило бы развопиться газетным заголовкам и стащить с пальца Маргери кольцо. — Это было ошибкой, — говорит она, когда та вновь появляется на пороге, и от её волос пахнет цветами, словно спит новоявленная леди Ланнистер в цветочных клумбах. Зная нрав Джоффри, Санса бы не удивилась увенчанными шипами лозам. Главное, чтобы не пахло им. Иначе Сансу вывернет. — Как ты вообще с ним уживаешься? — она крепче сжимает челюсти, заваривая чай. Пахнет травами, цветочным — не той химией, от которой тошнота к горлу подкатывает, но — всё равно подкатывает. Не таннинами и сбором длинных названий красителей, консервантов и вкусовых корригентов — осознанием, что Маргери застряла в львиной пасти, пусть и клыки оплела цветами умело. Пускай Маргери — истинная наследница своей семьи, которая выполняет долг спокойно и безропотно, в отличие от брата. Санса понимает, что Маргери слишком умна, чтобы идти по пути наибольшего сопротивления. Кольцо на пальце, новая фамилия — прилипла к имени мерзким поцелуем Джоффри в щёку Маргери, который папарацци успели поймать на радость жёлтым стервятникам. И Маргери, улыбающаяся на приёмах и сдерживающая норов мужа, могла делать, что ей вздумается за ширмами идеальной брачной жизни. Например, приходить к Сансе. И оставаться у Сансы, не скрывая того, что ей в принципе традиционный брак не интересен, но есть вещи важнее (страшнее) собственных интересов. И исчисляются они большим количеством нулей после запятой. — Не так уж и сложно, — Маргери жмёт плечами, делает глоток. Улыбается. Она всегда приносит с собой лимонные пирожные, а вместе с ними и весну во время зимних стуж — одной своей улыбкой, искренней, а не той, которую надевает для таблоидов. — Я всего лишь говорю то, что он хочет слышать. В таком случае мужчиной легко помыкать, даже если он слегка непредсказуем и... Она не говорит. Санса, прошедшая по битому стеклу под ланнистеровское улюлюканье, понимает. Больной на всю голову ублюдок. А ведь когда-то и она ходила, очарованная, в рот заглядывающая, думающая, что их брак не будет фикцией! Он будет построен на любви, красивой, как в фильмах. И Ланнистеры станут ей второй семьёй. Красивая сказка в книжке с гнилыми страницами с самой середины. Ей бы Маргери спасти: от Джоффри, от Серсеи, от того террариума, который почему-то все зовут прайдом. И плевать на необходимость расчёта, на многомиллионное достояние, ведь всё это — насквозь фальшивое. Потому что Маргери приходит к ней и может дышать, пусть и прячет напряжение за прекрасными улыбками и тем, как сжимает ладони Сансы в своих; как засыпает рядом и втягивает те шипы, о которые сложно, но можно порезаться. Санса знает. Как и то, что утром Маргери накрасит губы матовой помадой, подхватит своё бежевое пальто, клюнет её в нос и упорхнет. Не птицей — это прерогатива Сансы вечно попадать в клетки. Маргери — уносимые ветром лепестки. Санса смотрит вслед, сглатывая горечь. Санса отчаянно пытается поймать её и когда-нибудь не отпустить.