Желание

— Вопрос — жив ты или нет — это вопрос времени. А время — существо непокорное, может и не ответить. Вот сейчас ты стоишь передо мной, думаешь, дышишь, — ты жив. А через пару, может, минут будет новое «сейчас», а тебя уже нет. Он пожал небрежно плечами и повернулся к двери, вдруг замер и добавил: — Хотя знаешь, ты неплохой человек, просто глупый. Такие долго живут, нужны, видно. Не забудь про уговор! Ну, бывай! И исчез также причудливо, как появился, — вместе с тоскливым воем старых дверных петель. Догнать ушельца уже казалось таким же бесплодным безумством, как ловить пальцами дым только что погасшей свечи. Да и это намерение улетучилось со скоростью беззвучного летнего ветра. Раз уж снова зашла об этом речь, то последним предсмертным желанием сегодня было лечь. Просто лечь и побыть наедине с собой. Не так бойко, как в прошлые разы, но всё же чем не желание. Ржавыми пятнами солнце стекало на стену перед его глазами. Он лежал, и единственной мыслью в его больной голове было всеобъятное желание утонуть в одном из этих закатных лучей. Закрыть глаза, нырнуть и больше не возвращаться ни в эту постылую квартиру с запахом старой научной книги; ни в этот забытый жизнью городок между лесом и прудом; ни в эту странную, равнодушную ко всему человечному и трепетному, страну. Это рыжий, немолодой, до безумия уставший парень уже не пытался понять, кому и зачем нужна была вся эта затея, кто был этот странный, потёртый человек с запахом забытой легенды. За несколько дней, пролетевших после первой их встречи, в измученной голове не осталось ни надежды, ни идеи, как можно вырваться из замкнутого круга каждодневного выбора: загадай предсмертное желание. Уже на третий день страх отошёл на второй план, начал возрастать интерес — почему он ещё жив. Но сейчас… сейчас сил не осталось даже на это. Он больше не пытается догнать, выжить, выиграть, узнать. Он больше не пытается, устал пытаться. И что вообще значили сегодняшние слова? Если такие, как он, «нужны», зачем тогда вся эта пытка? Раньше умник не был таким разговорчивым. Да и что это за игры, в конце концов! Ещё несколько дней назад он спокойно себе жил, в собственной квартире на четвёртом этаже панельного дома, с видом на воду с балкона. Ну, да, скорее и не жил, а так, — работа-дом-дом-работа-выходной. Но никого же не трогал, никому и дела не было, ну что же он сделал плохого этой жизни, за что теперь должен терпеть эту каждодневную пытку! Мысли незаметно увели беднягу в детство, он начал перебирать в памяти сцены юношеских разочарований, неудачных стечений обстоятельств, вспомнил, как не сложилась личная жизнь, как он попал на ненавистную осточертевшую работу, вспомнил, что забыл сегодня поесть. Он сидел на полу, ловил помутневшим взглядом коралловые лучи затихающего тёплого солнца. Ничего не шло в голову, вечерний ветер поднял тонкую занавеску — они вешали её вместе с матерью, он, маленький, смешной, вечно путался под ногами и, скорее, больше мешал, но она всегда улыбалась — свежий воздух коснулся небрежно выбритой щеки, запах улицы просочился в вечно больную голову. Очень захотелось жить. Впервые за долгие годы, захотелось просто жить, выйти на балкон, вдохнуть поглубже и жить. От вдохновенных размышлений оторвал сухой гулкий стук в дверь комнаты. Не стоило даже поворачивать голову, чтобы понять, кто стоит за спиной. Этот странный запах и звук презрительной ухмылки трудно спутать с чем-либо ещё на этой планете. — Не помню, чтобы ты когда-нибудь предупреждал о своём появлении. — Голос сипел, как залежавшийся патефон. — Не хотел пугать в такой прекрасный момент. Ты, конечно, выдающийся зануда! Первый человек, кто держался так долго и крепко за мысль о своей безнадёжности. Обычно нам запрещено об этом распространяться, но я получил прямое указание: «Открыть испытуемому информацию о сроке завершения эмоциональной работы!» — Последнюю фразу он зачитал таким карикатурным канцелярским голосом, что парень не сдержал нелепого смешка, чем сильно разбавил строгость ситуации и нарастающую путаницу непонимания между собеседниками. — В общем, сегодня был последний день, когда я приходил задать тебе наш вопрос, — продолжил он почти без паузы, и парень на этих словах заметно напрягся. — сегодня ты должен… — Умереть? — Резко вскочив с пола, парень заметался по комнате, хаотично перебирая руками каждый попадающийся уголок. Внезапно остановился, закрыл глаза и взялся руками за голову. — Это ищешь? — длинные сухие пальцы протянули вперёд небольшую открытку, —Она на подоконнике всегда лежит, ты же знаешь. Не дождавшись какого-либо ответа, он продолжил: — Опять не угадал. Сегодня ты должен был сделать выбор. И я бы пришёл ближе к полуночи, если бы ты не решился. Редко кто дотягивает до крайнего срока, но у тебя это в крови, видимо. Ну, чего ты трясёшься, расслабься, неплохая же шутка. Ладно, вернёмся к делу.— летние сумерки укрыли комнату синей тенью, и с каждой минутой всё больше вещей сливалось в одно цельное квартирное полотно. В этой тени оставались видны только необычно яркие глаза, но парень почему-то был уверен — вечная ухмылка никуда не делась. Он повертел в руках открытку, но пока не решился её открыть. —Ты поменял предсмертное желание. Мне не нужны слова, чтобы тебя понять, но ты сам должен себе признаться — скажи это вслух. — Сказать что? Я хотел исчезнуть, сбежать отсюда, ты же всё знаешь. — А потом? — повисла какая-то вязкая пауза, некуда было деть руки, глаза — везде тени, всюду пусто, только тишина и ветер, некуда скрыться. —Признайся, наконец, давай, я жду. — Потом… потом я вспомнил всё, что было, вспомнил её… — И? — И захотел жить. — Бинго! Скажи ещё раз, а то начальство не поверит! — Что? Зачем? — Ну скажи, будь человеком! Давай. Чего ждёшь? В густой тени только горели ужасно яркие глаза. Ветер, запах, занавеска — очень кружится голова; день близится к завершению, в тишине гулко щёлкнули часы, отмеряя двадцать два часа. — Я хочу…жить. Парень закрыл глаза, пытаясь отвлечься от головной боли, по привычке потянулся к выключателю лампы, чтобы разглядеть хоть что-то в ночной темноте. Щелчок, — и яркий рыжий свет залил стену. Успев привыкнуть к темноте, парень проморгался и повернулся к двери, чтобы спросить, что теперь будет. Дым погасшей свечи — снова испарился, беззвучно, даже не предупредив, впрочем, как всегда. Посмотрев на открытку в своей руке, он подошёл к свету, аккуратно раскрыл: на него, через столько лет, снова весело и любяще смотрела она, смотрела и улыбалась — всегда улыбалась.