Дела государственные и дела постельные

Федя мается на кровати, дожидаясь пока Грозный закончит со своими делами государственными и уделит наконец-то время утехам постельным. Бумага шелестит под длинными пальцами царя, перо поскрипывает, перед глазами проносятся вереницы букв. Указы, доносы, письма. Занят Иван, но Федя все же решается привлечь внимание его. — Государь мой, — просяще зовет Басманов, не выдерживая. — Уж ночь на дворе, а ты все трудишься. Про меня, видно, совсем позабыл. — Обожди, Федь, потерпи маленько, — небрежно бросает царь, а Федору терпеть вовсе не хочется, хочется уже другим делом заняться. — Истосковался я по тебе, невмоготу уж терпеть-то,— в голосе Басманова сквозит желание нескрываемое. В ответ молчание. — Вань.. — опять зовет Федор, понимая, что сейчас уже взаправду наглеет. — А ну уймись, — хоть и тихим голосом это было сказано, но тон ясно давал понять, что лучше к царю больше не лезть, не выпрашивать внимания так настойчиво, иначе разгневается и вовсе без ласки своей оставит. Басманов раздосадовано сопит, ощущая себя на взводе, вот только самому со своим возбуждением разбираться ой как не хотелось, хотелось все же, чтоб Иван им занялся. Покончив наконец с бумагами, Грозный медленно подходит к кровати и оглядывает распластавшегося на ней обнаженного Басманова. — Ну, и что ты тут разлегся, Федюша? Что ж ты такой нетерпеливый. Думаешь, дела постельные важней дел государственных? — спрашивает Иван строгим тоном. — Отвлекать меня вздумал, бесстыдник? — Изголодался я, царь-батюшка, по ласке твоей, вот нетерпение и проявил. Уж прости ты меня грешного, виноват и готов свою вину загладить, — покорно молвит Федя, смотря на государя снизу вверх. Иван протягивает руку и проводит ею по спине Басманова нарочито медленно. Кожа теплая, гладкая. Федя вмиг прогибается, бедра чуть вскидывая. И от этакой готовности, на губах государя появляется лукавая усмешка. Видимо, совсем Федька изнемог от желания своего. — Терпеливей надо быть, Федя, ждать уметь, ежели царь твой занят. — Согласен я с тобой, государь, впредь буду терпеливей, да послушней, — кивает Федор и бросает взгляд из-за плеча. Рука Ивана легла на поясницу, чуть надавливая, заставляя прогнуться сильнее. В горле Феди застревает какой-то скулеж позорный, кажется ему, что он сейчас похож на течную суку, которую надо скорее вылюбить да вылизать до последнего всхлипа. Царь протягивает другую руку и настойчиво толкается тремя пальцами в рот Федин, бесцеремонно поглаживая мокрый язык. Басманов облизывает его пальцы, едва сглатывая слюну, чувствуя, как она влажно по подбородку течет. Теперь государь трогает Федю сзади, дразнит, гладит едва уловимо, не проникая внутрь, отчего Басманов бедрами назад толкается, словно хоть как-то ласку получить пытаясь. — И что это такое, а? Сам же обещал терпеливее быть, а вон как себя ведешь срамно, — говорит царь. — Так дело не пойдет. Федя замирает, выдыхает разочарованно, осознавая, что Иван что-то удумал. Государю же хочется поиграть, устроить пытку сладкую, распалить Басманова до предела, а потом наблюдать, как тот хочет, да не может желаемое получить. — На спину перевернись. Мигом просьбу исполняя, Федор переворачивается и разводит ноги в стороны. Лежит пред Иваном полностью открытый, уязвимый, словно приглашающий царя делать все, что тому вздумается. Грозный окидывает представшую пред ним картину взглядом и скользит рукой по Фединой груди. А потом, нависнув над ним, наклоняется и проводит языком по шее белой, чувствуя, как от действия этого у Басманова подергивается кадык. Отстранившись, Иван замечает, что его полюбовник глаза прикрыл. — Глаза открой, Федь, на меня смотри, — тон у царя хоть и ласковый, но властный. Такому нельзя не подчиниться. Федор глаза распахивает, и Грозный видит, как в них темные зрачки всю синеву сжирают. — Вот молодец, — бархатный глубокий голос хвалит, и от этого мурашки по телу Басманова пробегают. Иван скользит пальцами ниже, останавливаясь внизу живота, зная, что это место больно уж чувствительное у Феди. Поглаживает легонько круговыми движениями, игнорируя стоящий член. Странный жалобный стон, почти всхлип, срывается с губ Басманова. Кажется, еще чуть и Федя хныкать начнет от всего происходящего. — Ну, что такое? Тише-тише. Грозному страсть как нравится такой острочувствующий Федор — просящий, чуть елозящий ногами по кровати, влажный, теплый. Испытывающий эту жгучую сладкую надобность. — Прошу тебя.. — шепчет Федя. — Плохо просишь, Федюш, — усмехается царь, перемещая вторую ладонь на внутреннюю сторону бедра. — Солнце мое ясное, пожалей меня, — на выдохе говорит Басманов. — Сил нет терпеть, Ваня. Не могу уж боле, сжалься. Вот только Федя желает Ивана не «солнцем ясным», а «злыднем поганым» назвать, потому что сколько можно вот так изгаляться. Больше всего на свете Басманову хочется, чтоб Иван хоть что-то с ним уже сделал, а не просто трогал где вздумается. Внезапно в дверь раздается тихий стук, и от неожиданности с губ Феди слетает звук разочарованный, но ладонь Ивана ловко зажимает ему рот. — Тшшш, — царь подносит палец к своим губам, убирает ладонь и накидывает на Федю покрывало. Басманов, стараясь дышать как можно тише, прислушивается к тому, как государь подходит к двери. Благо в покои Иван с гостем своим не заходит, разговор тихий на пороге ведет. Федя распознает по голосу, что это Скуратов в такой поздний час объявился. Вот ведь собака, все удовольствие запоганил. Когда дверь захлопнулась, Федя решительно скинул с себя покрывало и с досадой увидел, что Иван, читая какое-то письмо, Малютой врученное, направляется вовсе не к постели, а к столу. — Ваня, неужели ты меня оставишь вот так? — спрашивает Басманов. Иван предостерегающе вскидывает руку вверх, внимательно изучая бумагу. — А ты, я смотрю, так и не понял, что государственные дела важнее дел постельных. — Понял я все, — Федя раздосадовано сопит от осознания того, что в кровати Иван государить сейчас вовсе не хочет. В итоге самому приходится обхватить свой член и в несколько движений дойти до конца. Назло вытирая липкие пальцы прямо о царскую перину, Федя уже обдумывает план как Малюте отомстить. Отвар из трав слабительных ему в вино подмешает завтра, будет знать, как царя от дел постельных отвлекать.