Песни в душе

Есенин любил долго поспать. Наполеон долго спать не любил, а следовательно, считал, что и Есенин любить не должен. Раннее утро ведь так красиво!.. Вот и сегодня Есенин проснулся, сначала даже не поняв, отчего, а потом стал угрюмо прислушиваться к звукам, доносящимся из ванной. Наполеон как всегда соскочил ни свет ни заря и теперь принимал душ, во все горло напевая "Everybody loves me". Нет, в любое другое время Есенин очень любил слушать звонкий голос политика, выводящий песни под гитару, но не в восемь же утра!.. Повалявшись еще некоторое время на кровати, лирик понял, что уснуть ему не удастся, и нехотя встал, зябко поведя плечами, накрылся подвернувшимся под руку пледом и пошлепал босыми ногами в сторону ванной. Запираться Наполеон привычки не имел. Политик же в это время даже не подозревал, что разбудил любимого, продолжая намыливать свое идеальное тело и горланить первую пришедшую на ум песню. Брызги летели во все стороны, Нап опять забыл задвинуть непромокаемую штору, о наличии которой каждый раз бурчал Есенин, когда поскальзывался на луже на полу ванной. Из самой же ванны дверь видно не было, политик как раз зажмурился, смывая пену от шампуня с головы и не кстати вспоминая сцены из фильмов ужасов, когда именно в такие моменты к жертвам подкрадывались маньяки. Поспешно открывая глаза, Нап чуть было не заорал, увидев в запотевшем зеркале, отражающем проем двери, взлохмаченное чудовище, у которого не было рук, зато были какие-то крылья, опущенные вниз. Чудовище угрюмо стояло и возмущенно пыхтело, ничего не говоря. Наполеон сказал "Мама..." и уже хотел замотаться в непромокаемую шторку, когда чудовище шагнуло вперед, исчезая с отражения и появляясь в зоне видимости. Нап облегченно выдохнул и тут же преисполнился возмущением. - Еся, ну что такое, я ж тут моюсь!.. - Политик негодующе уставился на Есенина, замотавшегося в плед, полы которого Нап как раз и принял за крылья. Нашелся тут интуит. - А ты не можешь мыться как-то потише? Я вообще-то спать пытался, выходной же, - лирик наконец выдал причину своего недовольства, все так же угрюмо глядя на Напа снизу вверх. - А... Э... Да ладно тебе, вставать давно пора, да и не так уж и плохо я пою! - оправдался Наполеон, оскорбившись и скрестив руки на груди. - И вообще, ты долго тут будешь стоять, ничего, что я голышом? Есенин вспыхнул и пробурчал под нос: - Чего я там не видел, - после чего резко развернулся, намереваясь выйти из ванной и поспать еще хоть немного. К сожалению, его плед так не думал. Зацепившись углом ткани за крючок для полотенец, Есенин дернулся назад и потерял равновесие, в дополнение ко всему поскальзываясь на луже, которую налил на пол Политик. Выпустив плед из рук, он оказался прямо в объятиях Наполеона, который еле успел его поймать, прижимая к себе. - Твою ж мать, Нап, когда ты научишься закрывать эту ебаную штору, чтоб вода на пол не лилась?! - несмотря на то, что Нап же его и поймал, Есенин не спешил его за это благодарить, предпочтя выругаться. - Тогда же, когда и ты отучишься материться, - огрызнулся Политик, ставя любимого на пол ванны. - Ну вот, ты вымок, так что утренний душ тебе не помешает, - хихикнул он, оглядывая вымокшего взъерошенного Лирика в одних трусах. - Снимай давай, все равно мокрые, - показал он на плавки. Есенин, бурча, стащил мокрые трусы. Настолько ранний утренний душ в его планы не входил, но теперь деваться было некуда, неудавшееся падение разбудило его окончательно. Душ вместе до этого они не принимали, и Есенин, оттеснив Напа в дальний угол, встал под струи воды, все еще слегка недовольный. Наполеон не стал возражать, так как уже почти домылся, и ухмыльнулся, придумывая как бы снова снискать себе расположение любимого. Подойдя сзади к Есенину, стоявшему к нему спиной под струями воды, он взял немного геля для душа и прижался вплотную к любимому, скользя мыльными ладонями по его груди. Тот сразу же напрягся, пытаясь повернуться. - Что это ты делаешь? - Мою тебя, ты ж сейчас так тянуться будешь, - промурчал Нап на ухо Лирику, продолжая поглаживать его кожу и словно случайно задевая его соски. - Кстати, помнишь, я обещал накормить тебя мылом, если ты снова будешь материться? Мыло тут недалеко, к твоему сведению, - Наполеон поднял руку и мазнул мыльным пальцем по губам Есенина, а тот машинально облизнул губы, тут же поморщившись от горького привкуса. - Нет-нет-нет, только не мыло, - заегозил Лирик, пытаясь вырваться из намыленных, но цепких рук Политика. - Я исправлюсь, так что, может быть, все-таки не мыло?.. - Я подумаю, - подвел итог Нап, разворачивая Есенина к себе лицом, прижимая спиной к холодной плитке и удерживая его руки прижатыми к стене над головой. Не давая Лирику ответить, он накрыл его губы поцелуем, врываясь в рот языком. Тот покорно ответил на поцелуй, чуть-чуть ежась от холода плитки. Целуя так, словно у него был бесконечный запас воздуха, Политик жадно скользил ладонями по телу любимого, то щекоча кончиками пальцев соски, то спускаясь ниже и поглаживая его член. Есенину, уже начавшему возбуждаться, казалось, что руки Наполеона везде, что нет такого места, где бы они не побывали, лаская. Наконец Нап отстранился от его губ, и Лирик тяжело задышал, восстанавливая дыхание и не пытаясь заглушить гулкие удары сердца. Ему уже нравилась эта игра. Возбуждения добавляла и вода, льющаяся из душа, она струйками стекала по разгоряченному телу, словно помогая вездесущим пальцам Политика. Есенин прикрыл глаза, закусывая губу и стараясь сдерживать стоны. Наполеону всегда нравилось это упрямое выражение лица, когда Есенин не хотел показывать, что ему нравится, краснел и постанывал сквозь зубы. Это добавляло Напу азарта и возбуждения, и он склонился, ловя губами один сосок любимого и прикусывая его, чем вызвал судорожный вздох Лирика. Довольно мыркнув, Нап провел рукой по внутренней стороне бедра, тем временем нетерпеливо целуя грудь любимого. Тот выгибался навстречу рукам и губам Напа и тяжело дышал. Покружив пальцем у входа, Политик ввел один палец внутрь, поцелуем ловя всхлип с губ Есенина. Наполеон уже не мог ждать, возбуждаясь все больше, и сам чуть не охнул, когда проворные пальцы Лирика скользнули по его члену, обхватывая его и начав поглаживать. У Напа потемнело в глазах от ощущения, которое дарил ему Есенин, вперемешку с ласковыми каплями, долетавшими до него из душа. Политик шумно выдохнул, оторвавшись от губ любимого, и развернул его к себе спиной. Есенин уткнулся в прохладную плитку лбом, пытаясь остудиться, и пошло отставил задницу, изогнувшись в пояснице и опираясь на стену. Капли барабанили по его коже, стекая вниз по ягодицам и дальше по ногам и члену, и Нап больше не смог вытерпеть этого возбуждающего зрелища. Придерживая Лирика руками за бедра, он прижался членом ко входу и толкнулся вперед, заставляя Есенина охнуть и протяжно простонать. Сходя с ума от жара тела любимого, Политик начал двигаться, сначала медленно и дразняще, постепенно увеличивая темп и быстро находя чувствительную точку внутри, о чем он узнал по изменившимся стонам и вздохам Есенина. Лирик теперь постанывал с каждым толчком, подаваясь назад, навстречу любимому, он закрыл глаза и облизывал губы. Вбиваясь в податливое тело, Нап скользнул рукой по животу Есенина, обхватывая его член и начиная его поглаживать в такт движениям, и если бы другой рукой он не поддерживал Лирика, то тот упал бы от этих сумасшедших ощущений. Долго и протяжно простонав, Есенин выдохнул что-то вроде "Быстрее...", и Нап ускорил темп, рыкнув и прикусив кожу на спине Лирика. Для того это стало последней каплей, и он кончил, на секунду словно отключаясь от внешнего мира. Чувствуя, как сжимаются, пульсируя, тонкие стенки внутри, вслед за ним кончил и Наполеон, выходя из тела любимого и увлекая его за собой на дно ванны. Словно после оглушения, теперь им обоим возвращался слух и ощущение того, что струи воды все так же барабанят по коже, освежая. Более-менее отдышавшись, Наполеон поднялся, ополоснувшись, а затем и мягко ополоснув Есенина, накинул на себя банный халат и, завернув Лирика в большое махровое полотенце, вынес его из ванной, усаживая его на кровать. Тот сначала откинулся на постели, вглядываясь в потолок и довольно жмурясь, а потом снова уселся, начав вытирать полотенцем взъерошенные волосы. Наполеон стоял перед зеркалом и причесывался, руками выравнивая свою идеальную укладку и через отражение поглядывая за Есениным. Тот больше не выглядел таким злым, как с самого утра, а вполне был доволен ситуацией. - И все-таки не зря я тебя рано разбудил, - хохотнул Политик, ловя тут же нахмурившийся взгляд любимого. - Кто рано встает, тому Есенин дает!