В окружении тишины и заботы

Харгривз вернулись поздно ночью с очередной миссии. Дети разбежались в свои комнаты, с грохотом падая на кровати и мгновенно проваливаясь в сон. И только Пятый не спешил со сном. Он стоял перед дверью в свою комнату и знал, что его там ждут. Чувствовал. В такие моменты он понимал, что вернулся домой. Туда, где его ждут. Порой, с аптечкой в руках и диким волнением в карих глазах, но ждут. Порой, не спят, но ждут. Ждёт она. Он открывает дверь и не ошибается – она действительно ждёт. Сидит у него на кровати и терпеливо ждёт. Её волнение и страх выдают поцарапанные мимовольно руки. Она слышит, как дверь открылась и тут же закрылась, рядом стоял Пятый. Ваня с облегчением вздохнула. – Слаба Богу, ты жив. – Ну, почти, – он помощирлся от боли на затылке и прикоснулся к нему рукой. На пальцах осталась кровь. – Пару раз ударился головой. – Разбил? – Ваня не сводит с него взгляд. – Похоже на то, – устало выдыхает Пятый. Ваня берёт подушку и кладёт себе на колени. Парень без слов понимает, и чуть ли не падает туда, удобнее уложив голову. Перед этим он успел скинуть потрёпанный пиджак. Ваня стала осматривать. Её пальцы легко перебирали пряди его волос, едва касаясь кожи. Это жутко расслабляло, она легко разделяла волосы на две части, чтобы удобнее было рассмотреть масштабы повреждения. По телу прошлись приятные мурашки и Пятый закрыл глаза, целиком и полностью отдавшись этому ощущению, как длинные пальчики Вани зарывались в его волосы. Девушка достала вату и спирт – самое нелюбимое для Пятого. Придется потерпеть, зато потом будет самое приятное. Ваня стала аккуратно прикасаться к ранам, на что Пятый зашипел. Она мягко подула на обработанное место, лёгкий ветер закрался в волосы, растекаясь мягкими волнами по всей голове. Пятый благодарно обнял сестру и придвинулся ближе. Спина понемногу расслаблялась, отдавая лёгкой тяжестью. Ваня продолжала манипуляции с ушибами и ранами, пока не закончила промывать. Он почувствовал лёгкое прикосновение чего-то прохладного и успокаивающего – мазь. Длинноволосая аккуратно втирала его, особенно легко и невесомо нанося на повреждённые места. Прикосновение её прохладных пальцев действовало на Пятого получше снотворного и тот быстро отключился под расслабляющие движения. Ваня перебирала пряди, укладывала то на одну сторону, то на другую, легко вела пальцем по пробору, оставляя после себя едва заметные следы мази. На этом она не закончила, хоть и отложила тюбик назад в аптечку. Он устал, и очень сильно. У Пятого часто болела голова. Ваня говорила, что это может быть от кофе, которым он злоупотребляет. «– Твой мозг и так работает на полную, а ты ещё добавляешь кофеин. Это плохо и для сердца», - всякий раз, как Пятый делал себе весьма большую чашку чёрного кофе, она стояла рядом и откровенно отчитывала. «– Моему мозгу нужно много энергии, чтобы думать и решать уравнения для перемещения». А он всегда её не слушал. Пальцы зарылись в его волосах, отдавая прохладу. Она гладила его по голове, мягко улыбаясь, пока делала лёгкий массаж. Её движения лёгкие и добрые, без тени злобы или грубости. Заботливые – она устроила на голове лёгкий беспорядок, который обычно был у него с утра после пробуждения. Ваня полная противоположность Пятому. Она – тихая и добрая, заботливая, понимающая, готова помочь и выслушать в любой момент: будь то репетиция по скрипке или глубокая ночь – Ваня умела слушать и поддержать, хоть даже молчанием, но оно не было напряжённым, наоборот. Он – эгоистичный и грубый, высокомерный, раздражается по любой мелочи и надеется только на себя. Хотя, общая черта у них всё же есть – умение выслушать и помочь. В любой момент. Будь то Пятый решает сложное уравнение или читает очередную книгу про время и возможности в нём путешествовать. Есть то, что перекрывало все его противные и ядовитые фразы, его скверный характер и полное безразличие – он готов защитить семью любой ценой. Пятый знал, что лучше остальных, потому и готов был закрыть их собой в случае чего. Они его семья. Какими бы странными и ненормальными они ни были, какими бы жестокими ни были слова и действия отца – он их любит. Они то, что всегда рядом с ним. Они те, что наедине снимают надменные маски и становятся простыми детьми. – Ой.., – Ваня виновато улыбнулась, когда вынырнула из мыслей и посмотрела на беспорядок на голове Пятого. Тот продолжал спать. – Кажется, я задумалась, – тихо хихикнув, она стала возвращать всё, как было. Короткие волосы она пропускала сквозь пальцы, возвращая их на место. Всё равно на утро придется заново укладывать. Она засмотрелась на его лицо. Сейчас он был спокойным как никогда. Тёмные брови не были нахмурены, как это было всегда. Глаза спокойно закрыты: он не жмуриться, как бывает при боли, не расширяет глаза, как бывает при угрозе, не щурит их, как бывает при задуманной хитрости, и не смотрит холодно, как бывает при колких фразах с долей пофигизма. У него не типичная внешность. В обычной школе ему бы заливали, что брови слишком низко посажены, или что глаза теряются в тени. Кто-то бы сказал, что у него нос не такой, или щёки большие. Кто-то бы придрался к тому, что слишком широкая нижняя челюсть. Кто-то бы молвил, что губы слишком большие, или слишком тонкие. Они бы нашли, к чему прикопаться в его внешности, ведь он не похож на типичных американских парней. Кто знает, откуда он вообще родом, разве что только Рэджинальд. Да, у Пятого не было острых скул или весёлых и светлых глаз, но это и делало его таким особенным. И очень привлекательным. В зелёных глазах, спрятанных тенью, скрывалось нечто сумасшедшее и маниакальное. А если посмотреть глубже – в нём таилась забота. Своя особая забота. И ещё кучу всего: страх за близких, восхищение талантом сестры, хитрость, радость, грусть, злость, и даже доброта. Её Пятому было особо тяжело проявлять. Но не к Ване. Она была для него особенной и сильно отличалась от остальных, у которых желание «быть первым». Но всё это не мешало ему просто жить таким, какой он есть. Его принимали со всеми его недостатками, бывало возмущались по поводу грубости, но всё же любили. По-своему, но любили. И он это знал. У него есть семья. Ваня достала плед сзади себя и укрыла им парня, пока тот поменял положение и продолжал спать уже на левой стороне. Да, может у него и не ровный тон кожи и местами, в частности на щеках, появляются покрасневшие пятна от жары, но разве это не делало его прекрасным? Она провела по его щеке тыльной стороной ладони, после чего придержала длинные локоны, и пригнулась, оставив поцелуй на тёплой коже. Ваня любила его больше, чем остальных, больше, чем просто брата или друга. Ведь он дал ей смысл существовать в этом доме, он вёл по верному пути, всегда придерживая и находясь рядом. Они вместе, завернувшись в плед, пили какао, любезно сделанное мамой и поедали сэндвичи с зефиром и арахисовой пастой. Пятый всё время говорил: «– Я никуда не уйду, пока ты не успокоишься», и Ваня тут же прекращала плакать, часами сидела в его объятиях и успокаивалась. Но ночам они иногда выбирались на крышу и рассматривали звёзды, пока Пятый рассказывал за то или иное созвездие. Или же за звёзды в целом, и какие из них на самом деле были планетами. – Ты прекрасен, Пятый, – шепчет она, поглаживая по голове, – во всех смыслах. Было то, о чём Ваня часто мечтала. Это однажды прикоснуться к его губам своими. Так, как делали Эллисон и Лютер. По-настоящему.