Дневник Большого Медведя

Ночевал в одном из домов рядом с церковью. Света нет, воды нет. Вышел голодный. Продолжил идти к лесу, где заканчивались постройки и начиналась пригородная дорога. Не вытерпел и через час развёл костёр, едва не сжёг все пальцы, пока грел банку тушёнки над огнём. Котелок всегда был у Олега, а теперь без него, как без рук. Я решил не рисковать и не сворачивать с дороги. Скоро наткнулся на деревню или село. Деревянные домики, около которых находилось всё: огород, загон, будка, палисадник, кадушка, баня – стояли неровными рядами-улицами. Всё заброшено и уныло; на участках лежит серый снег, переходящий в грязь, грядки проросли сорняками, заполнились мёртвой листвой, крылечки заметены пылью, а где-то разодраны, развалены, чтобы никто не смог пробраться в дом. Обойдя несколько домиков, я всё же нашёл в одном железную печку. Развёл огонь и с наслаждением пообедал. За улицами продолжался лес, густой, дикий. Я бы ничуть не удивился, если бы встретил здесь хищное животное, но, на моё счастье, рядом никого не оказалось. Лишь над головой раздавалось тихое хлопание крыльев. Почувствовал, что берцы начинают намокать от расходящегося под ногами снега. Рыхлый и почти растаявший, он скорее создавал видимость существования, чем существовал на самом деле. Вскоре среди голых сучьев и пышных ёлок я увидел серый забор. Он казался таким чуждым и ненужным, словно поданный ключ на 12 для гайки с крестовиной. Он не был исписан, изрисован или изломан, как многие старые, видевшие виды, заборы; он девственно чисто стоял на одном месте и отделял лес от леса. Как и людей от людей. Я коснулся его, чтобы удостовериться в его реальности; грубый, шершавый, не чета молодым листьям, которые скоро появятся и будут биться об него. А колючки, что сверху были приделаны каким-то жестоким человеком, расцарапают налившиеся жизнью ветви. Вернулся в деревню под вечер. Солнце садилось всё позже и позже, сегодня оно оставило после себя ярко-красный след, медленно угасавший и отпечатывавшийся на облаках. Я разогрел печку, сварил себе супу с консервами, умылся ледяной водой из кадушки и уселся читать со свечой. Долго читал; уже зажглись звёзды и весело замигали мне. Рассыпчатые, почти прозрачные тёмно-серые облака не могли скрыть глубокую синеву неба и позолоту огоньков. Чудесны здесь ночи. Они преображают Зону до неузнаваемости. Сидя за деревянным, скорее всего самодельным столом, я думал, что снова попал к бабушке в деревню и испытываю себя на стойкость – не ложусь спать, пока не бухнусь. Сейчас зайдёт бабушка и шикнет грозным шёпотом, что я проказник и мне давно надо быть в постели. И я лягу, конечно, лягу, но потом снова, стараясь не скрипнуть кроватью, подойду к окну и буду смотреть на небо, на мигающие точки, на уплывающие облака. В душе будет хорошо и спокойно; ни тебе проблем, ни тебе волнений. Одно лишь сплошное детство и сплошное созерцание.