Жизни королей и памятные шрамы

Неотъемлемой частью жизни любого правителя, сколь бы велик и милостив он ни был, являются покушения на его венценосную персону, порой столь изощренные, что только диву даешься. Сии явления становятся столь привычны, что больше ожидаешь обнаружить яд в кубке с вином, чем клинок под ребра, но и ослаблять бдительность не стоит. Чего стоят дворцовые слухи, мол, некую реданскую баронессу родная сестра отправила на тот свет, и не абы как, а, подумать только, велела пропитать мышьяком ее нарядные перчатки. Отмерило светило небесное три дня и не стало сестрицы, минула неделя, и вот новость эта, из уст в уста, как говорится, на слуху уж у всего темерского замка. И, право же, успела обрасти такими неслыханными подробностями, что хочется махнуть рукой. И все же, вызывая страх и уважение подданных, Фольтест всегда оставался начеку, к сожалению, владыке самого могущественного королевства Севера смерти желали многие. Вспомнить хотя бы тот случай, когда к обеду Его Величества были поданы смазанные ядом приборы, рецепт которого так прост, что может показаться смешным. Если бы не подошедший с докладом Вернон, заметивший странный блеск на золоченом ноже, эта трапеза могла бы закончится весьма трагично. В тот вечер в пыточную отправили добрую дюжину поваров и кухарок, поисками отравителей же лично занимался глава особого темерского отряда. Фольтест доверял Роше как самому себе, никто еще никогда не смотрел на него с такой преданностью, это даже внушало беспокойство первое время. Когда он случайно обмолвился об этом со своей советницей, она сказала весьма занятную вещь. - Собаки вгрызаются в руку того, кто посмел поднять ее на хозяина. Здесь примерно то же самое, Ваше Величество. Этот человек не будет смотреть, кто прав, а кто нет, не станет выбирать меньшее зло. Но если кто-то представляет для вас угрозу, он его загрызет. Воистину, цепной пес короля. И сейчас, будто осознав, что происходит, слыша, как гремит доспехами стража, уже скручивая убийцу, он кричит во все горло, посылая за медиками, и этот крик смешивается с воем объятого агонией Роше. - Живо, бестолочи! Впервые у него трясутся руки, он сидит на коленях и не знает, что делать, пораженный страшным зрелищем. Темерец бьется и изгибается, уже не воет - хрипит, и в зеленоватой луже на мраморном полу с шипением растворяются волосы, кожа пузырится и слезает слоями, плавится раковина уха. Ладони короля отцепляют от синего дублета люди в светлых одеждах, перебивая чудовищный запах смерти шлейфом из трав и спирта. Больше нельзя давать слабину, и Фольтест встает, свирепым тоном отдавая приказы. Он найдет всех, кто к этому причастен. Такой праведный гнев не вызывало у него еще ни одно покушение, и не было смысла задаваться вопросом с чего бы это, король уже не отрицал, что за судьбу этого человека у него болело сердце. Он распорядился, чтобы к Вернону приставили лучшего дворцового медика, даже Трисс Меригольд получила приказ бросить все свои обязанности и заняться его лечением. Фольтест же весь день был на нервах, и только глубокой ночью посетил больничное крыло замка. Целитель в круглых очках исправно дежурил у кровати раненого и сорвался на быстрый поклон, стоило монарху войти в палату. Он дал тому отмашку и в два больших шага оказался у постели, голова Роше была забинтована полностью, лишь лицо открыто, на повязках местами проступали бурые и желтоватые пятна, но он уже не корчился от боли и не метался. Складка между бровей разгладилась, и было так непривычно видеть вечно хмурящегося капитана Синих Полосок таким безмятежным. А сон-то наверняка колдовской. "О Мелитэле, Вернон.." - Он выживет? - Едва ли можно что-то сказать сейчас, Ваше Величество. Ожоги были получены от кислоты архигрифона, площадь поражения обширна, при ином стечении обстоятельств он бы умер через несколько часов от полученных увечий. Фольтест на мгновение крепче сжал бледную мозолистую ладонь и поднялся, в упор глядя на лекаря. - Ты ведь королевский целитель, лучший из лучших, я прав? - ..да, Ваше Ве... - Тогда сделай все, чтобы этот человек встал на ноги. Это приказ твоего короля.

***

Время тянулось так, будто жизнь превратилась в скучнейший королевский совет, и ни прервать его, ни объявить об окончании у государя не было власти. Деятельность специального отряда пришлось приостановить, и хотя бойцы посещали тренировки в полном составе, было видно их волнение за командира. Особенно у белобрысой, которая и не пыталась этого скрыть, чего нельзя сказать о Фольтесте. Дела государственной важности, политика и дворцовый этикет заставляли его держать лицо и не позволяли даже на минуту отвлечься и проверить раненого темерца. Нет, конечно, были моменты, когда тот к нему заходил, но кругом было слишком много глаз и ушей, чтобы нормально поговорить. Король по-прежнему был на людях, где любое брошенное невпопад слово может быть опасным, особенно в окружении стольких медичек, которые ловят свежие сплетни с не меньшим усердием, чем те же кухарки и прачки. К тому же, Вернон пока еще был слаб и не мог говорить с ним долго. Фольтест устал приходить к нему и притворятся, играть роль монарха, поддерживающего боевой дух раненого солдата, который вот-вот двинет кони, и на его место тут же найдется замена. Но Роше не заменит никто, и дело было не в его нездоровом патриотизме или военных качествах, просто в сердце короля не будет места ни для кого другого, но посторонним об этом знать ни к чему. Это слишком опасная информация. Такова уж монаршья жизнь, сплошное притворство. Устрашающий тон владыки Темерии подействовал на впечатлительного лекаря, Вернон пошел на поправку, и через месяц реабилитации он снова был в строю, в знаменитом полосатом дублете, готовый сорваться по приказу государя в любую точку Севера. Только теперь голову покрывала темная ткань шаперона, который, признался себе король, безумно шел ему. Роше исполнял свой долг перед родиной и своим владыкой, и на церемонии его возвращения на службу Фольтест вел себя так дотошно официально, что ему хотелось подойти к нему и обнять, прижать к себе как самую большую ценность, сделать хоть что-то большее, чем простое рукопожатие.. нельзя, он при дворе, королю не положено столь яркое проявление чувств. Но может быть у него будет шанс отбросить маски позже...

***

Последние несколько недель Фольтест плохо спал. Пуховая подушка душила не хуже наброшенного на голову мешка, а бадья горячей воды и книга эльфской поэзии никак не настраивали на крепкий сон, как раньше. Сегодня же он чувствовал себя легче, снимая с головы тяжелый венец и погружаясь в ароматную воду. Ромашковое масло, слишком простое для королевской особы, но Фольтест никогда не любил всех этих изысков. Тяжелые думы уносились вместе с поднимающимся к потолку паром, и он чувствовал себя действительно чистым, впервые за последний месяц. Этим вечером маски можно снять. Стук в дверь покоев заставил мужчину оторвать взгляд от книги, и сердце так сладко сжалось, когда он увидел своего ночного гостя. В льняной рубахе, без лишнего металла брони и цепи на шее, Роше был для него сейчас самым желанным человеком. Шелестнув страницами, книга была отложена в сторону. - Вы хотели меня видеть, мой государь? Он склонил голову в поклоне, на что король по-доброму усмехнулся. - Не нужно всех этих формальностей, Вернон. Иди сюда. Владыка поманил его рукой, и темерец не смел отказать. Он и не собирался, потому что знал, как сильно его ждали. Сидя на роскошной кровати, Фольтест притянул мужчину к себе и уткнулся ему в живот, вдыхая такой родной запах. Сильные руки, уже без золотых перстней, оглаживали спину и бедра, потом надавили, побуждая Роше сесть к нему на колени. Столь желанная близость опьяняла, и когда рубаха была распахнута, а горячие губы накрыли рубец старого шрама на груди, темерец обвил руками шею короля и мазнул носом у виска, щекоча кожу хриплым дыханием. Фольтест с ухмылкой заметил, как алеют кончики его ушей, он все еще не мог расслабиться и отдаться ласкам, хотя чего еще ожидать, когда тебя целует твой государь. Он поднимается выше, распаляется жарче, опьяненный тем, что наконец держит этого человека в руках, вдыхает его запах, оставляет рядом с армейскими наколками свои собственные метки. Ямка ключицы, кадык, дернувшийся под его укусами, линия челюсти, колючий подбородок. Ловит его взгляд и впивается в тонкие обветренные губы, на языке горький привкус табака, и от этого обоим сносит крышу. - Мой.. Король не нежничает более, он груб и резок, и так открыт, что у Роше перехватывает дыхание. Кусает, рвет одежду, вжимает в мягкую перину, голодным волком смотрит. И он покоряется столь неудержимой страсти. - Ты только мой, Вернон... Да, Ваше Величество. Исцелованный, залюбленный и утомленный жаркими ласками, темерский пес спал в объятьях своего хозяина. Темные отметины покрывали грудь и плечи порослью диких фиалок, клеймя борозды от жгучих капель на шее и звездочки ожогов на загривке. Фольтест целует их еще раз, ведет носом к бесформенному оплавленному уху и посасывает шершавую мочку. - Они отлично зажили.. Заговорщики пойманы и повешены, все возвращается на круги своя, это ведь далеко не первое покушение, и все же... он будет безумно скучать по мягким русым кудрям Вернона, которые тот всегда безжалостно отстригал.