Dearg Ruadhri

      Мир, отвоеванный у единорогов и приспособленный для того, чтобы припеваючи в нем жить. Неродной, заимствованный, пусть и не очень любезно. Иорвет, право, ни разу не представлял даже в своей голове то, другое место — знал лишь, что теперь в нем не осталось ничего, кроме пугающих холода и пустоты. А ведь эти холод и пустота мчались все дальше, пожирая все на своем пути. Он мог сравнить Белый Хлад, разве что, с ответом на свою любимую загадку. Со временем, почти столь же беспощадным. Время не остановишь. Губительный мороз, как видно, тоже. От него нужно было бежать, нужно было искать выход. Выход… Как ни странно, если раньше мысль о возвращении былого величия пробуждала в нем трепет, то теперь он не чувствовал ничего. Краски тускнели. Звуки и запахи тоже. Он хотел бы сказать себе, что это не старость, но все же молча принимал её. Триста лет — изрядный срок для того, кто без конца вынужден охранять границы.       Единороги… Сказать бы, что испытывал к ним ненависть, но это была бы ложь — Иорвету было все равно и ему нравился тот факт, что еще никому не удалось заглянуть ему в душу так глубоко и хорошенько покопаться в ней. Он воспринял бы это как оскорбление. Никому нельзя позволять подобного, ибо это все равно что брать пищу грязными руками. Брезгливость… Да, он был брезглив. И равнодушен.       Он отвел взгляд от шумящих водопадов Тир на Лиа и вернулся с балкона в комнату — у накрытого стола замерла невысокая девушка в серебристом платьице. Иорвет принял бы её за эльфку, если бы не знал, что стоит ему отвести прядь её волос в сторону — и он увидит круглое, абсолютно ничем не примечательное ухо.       — Убери это, — коротко приказал он.       Она смотрела на него глазами испуганной ланки, невысокая и не слишком красивая, если приглядеться получше. Плечи у неё были шире и крепче, чем у эльфок, губы отличались неприятной тонкостью и тряслись, когда он говорил чуть более раздраженно, чем обычно. Dh'oine не носила обуви — никто из слуг не имел её. Её босые ступни, длинные и широковатые, скорее напоминали мужские. И все же она не казалась несуразной — именно такими и были человеческие самочки. Неизнеженными, привыкшими цепляться за жизнь, даже любым путем её сохранить, ведь у них не оставалось в запасе шестисот лет — они вяли рано, как сорванные цветы, теряя и без того то немногое, что можно было назвать красотой. Dh'oine. Человеческая самка, что пялилась, позабыв о почтении, словно оленёнок, на которого наведен наконечник стрелы.       — Что стоишь?       Иорвет снова обернулся к ней, не услышав ожидаемой возни — длинные его темные волосы зашуршали по плечам. Он заплетал их своими руками, сам наносил несколько капель ароматного масла из мирры.       Никому из них он не позволял прикасаться к себе. Никогда. Порой Иорвет сам начинал задумываться над тем, насколько это глупо — запрещать рабам делать их же работу. С другой стороны, он был слишком горд. Если бы девчонка dh'oine из другого мира вздумала дотронуться до него хоть пальцем — эльф бы позаботился о том, чтобы этих пальчиков у неё поубавилось вместе с любопытством. Не жестокость, повторял он, бывало, мысленно сам себе. Воспитание.       — Простите…       Иорвет нахмурился, отвернувшись. От присутствия нерадивой служанки едва покалывало в висках. Сейчас он бы с куда большим удовольствием облачился в кольчугу и киноварно-малиновый плащ, спрятал бы своё лицо под гребенчатым шлемом. Он пересёк бы барьер, защищавший их хрупкий маленький рай, и отсекал бы головы единорогам, находя радость в том, чтобы сражаться с ними и забирать их спиральные рога, как доказательство победы. Но увы, Эредин уехал раньше него и сказал ему дождаться. Красные Всадники уехали с ним. Все, кроме одного.       От размышлений его отвлек грохот — серебряная посуда посыпалась из рук человеческой самки на пол, кубки расплескивали вино, нежное мясо и разномастные грибочки с овощами выпрыгивали из тарелок, разлетаясь по углам покоев, и сама служанка в центре этого хаоса застыла на месте, как пугало, вместо того, чтобы суетливо наводить порядок, пока он ничего не заметил. Хотя Иорвет, конечно же, заметил бы — хотя бы из-за шума. Но когда он обратил на неё взгляд своих светло-зеленых глаз, то к собственным слабому удивлению и досаде не ощутил ничего. Что толку плеваться злостью? В конце концов, он предполагал, что так и будет, и жаль ему было лишь испачканную плитку. Он проглотил готовое сорваться с губ ругательство — вместо этого Иорвет произнес совсем другое:       — Приведи Роше.       Комнаты, кладовые, тайные закоулки сада… Несмотря на то, что спрятаться, затеряться здесь было не так уж сложно, Роше не делал этого. Он всегда находился на одном и том же месте, если не был в войске — у мерно журчащего фонтана, сидящий неподвижно, как статуя. Он так же, как и все dh'oine, не тот, на кого можно смотреть и любоваться — ситуацию не улучшили даже новенькие плащ и кольчуга из мельчайших колечек, такая мягкая, если дотронуться до неё пальцами. Роше давно ездил с призрачным воинством и почти всегда молчал. Иорвет не мешал ему играть в упрямство — в нем даже появлялся слабый отголосок интереса, ибо хотелось проверить, сколько тот продержится. Иорвет не знал ни его прошлого, ни того, кем он был на самом деле. Это было уже неважно, осталось в том, другом мире — теперь Роше был еще одним красным всадником, чья проекция мчалась по небу в канун зимнего Эквинокция, наводя ужас на тех, что внизу. В последнее время им пришлось похищать больше людей, но даже их энергии хватало едва-едва. И хотя то была забота исключительно Эредина, Иорвет видел, что тот недоволен тем, что безмолвный dh'oine с одной лишь фамилией занимал его куда больше, чем все остальное.       Неправда, тут же подумал он.       Дело было вовсе не в том, что Роше был сломлен и это доставляло Иорвету удовольствие. Несомненно, он обрадовался бы этому, но новоявленному красному всаднику, похоже, было просто всё равно. Грози не грози, рассказывай не рассказывай про то, откуда они черпают энергию для перемещений — Роше не скажет ни слова, не повернется даже лицом. И это к лучшему. Куда удобнее было бы, носи он свой шлем все время, не снимая. У Роше никогда не было желания ему возражать, вероятно, потому, что в глубине своей никчемной душонки dh'oine понимал, что это напрасное колебание воздуха. Немногие могут отсюда сбежать.       Да, собственно, и зачем куда-то возвращаться? Тир на Лиа был прекрасен. Его еще не заволокло ледяным туманом, не засыпало снегом. Здесь пахло сладостью лопнувших от перезрелости фруктов, здесь туда-сюда сновали эльфки-служанки, здесь шумели водопады и играла музыка. И время здесь текло медленнее. Для Роше это был лучший аргумент.       Разговорить его было непросто, но возможно. Похоже, прошла та фаза, когда dh'oine скрипел зубами от злости при виде него — так месяц с течением дней то утолщается, то уменьшается до тоненького ломтика в небе. Иорвет воспринимал это как данность.       Сломить можно любого, думал он. Даже такого, как Роше, считай, совершенного во всех отношениях человеческого самца, о котором мечтают ничтожества вроде той, что ушла, шурша серебристой тканью платья. Иорвету, может быть, нравились легкие как пушинки эльфки из собственного народа, но ведь живется гораздо интереснее, когда есть с чем сравнить. Поначалу он считал эти мысли постыдными, а после стал относиться к ним спокойнее — как к гнойнику, который не особо тревожит, пока не вскроешь его. В конце концов, кто-то предпочитает совокупляться с конями, кому-то по душе находиться на волосок от смерти и чувствовать боль… Сегодня он тоже решил попытаться.       — Подойди.       Их взгляды встретились. У Роше были карие глаза. Иорвет сказал бы, что видел много таких глаз — у dh'oine они все похожи, хотя и разного цвета. Одинаково тусклые, лишенные глубинного сияния, которое обыкновенно приковывало внимание. Роше смотрел на него без злости. Скорее настороженно, как пёс, учуявший кролика. Иорвету кроликом бы быть не хотелось.       Как к нему прикасаться, когда он, человек, грязен по своей природе? Они забрали его с собой, украли из родного мира. Они заменили все его желания и цели на собственные. Убивай. Убивай каждого единорога, который подойдёт близко к барьеру, окружающему Тир на Лиа, но сам не выходи без нужды и в одиночестве за этот барьер, ибо так ты найдешь только смерть. Никто до самого последнего момента не будет знать, от чего именно — по неосторожности или оттого, что услышал и увидел запретное. Иорвет, впрочем, никуда не спешил. Лишь временами в его голове проскальзывали редкие мысли об Эредине и его скором возвращении. И о каком-то серьезном разговоре, который тот пообещал.       — Зачем ты меня позвал? — спросил Роше. Иорвета позабавило то, что настороженность из его голоса не ушла, а словно только усилилась.       — Я сказал тебе подойти, — напомнил он. — Ты не снимаешь кольчугу даже здесь?       — Это всё, что у меня есть. Мою одежду забрали и не вернули.       — Тебя это беспокоит?       — Нет, — Роше прищурился — лениво, как разлегшийся на солнышке змей. — Пускай будет только нательная рубаха и кольчуга. Не пожалуюсь.       Ни капли почтения, подумал Иорвет. В Роше нередко послушание чередовалось с настоящим ослиным упрямством. Приди к нему какая-нибудь эльфка-служанка, чтобы снять мерки для новой одежды, выскочила бы, не успев произнести и слова. И тем не менее он не собирался настаивать. Под кольчугой и рубахой Роше наверняка пах кровью и потом, когда заканчивалась ожесточенная схватка с единорогами. Запах dh'oine. Короткие темные волосы, остриженные как попало. Он больше никогда не наденет на голову свернутые как попало тряпки. Лицо с острыми выразительными чертами. Топорная работа резчика по камню, который, очевидно, куда-то спешил и не думал ни об оригинальности, ни о красоте. И все же если бы кто-нибудь попросил Иорвета получше описать людей, он бы скорее показал. Роше являл собой квинтэссенцию всех людских качеств.       — Сними одежду, — сказал эльф — он впервые отдавал такой приказ. Впервые готов был увидеть тело человека, а может, и прикоснуться к нему. Или не сделать этого. Он любил для начала потрогать глазами.       В Тир на Лиа всегда было тепло в это время года, а он ощущал бегущий по коже холодок. Он мог сделать нечто подобное в любой момент, ибо здесь было предостаточно слуг из dh'oine, но Иорвет прежде не был столь заинтересован в этом, как сейчас. Он возжелал этого по-настоящему лишь теперь. Ему исполнилось триста лет и он считал, что познал все, но…       — Ты когда-нибудь был с мужчинами? — спросил он — эта мысль, одна только картинка, созданная воображением, взбудоражила. Роше не двигался с места, а кольчуга все еще была на нем, однако Иорвет видел его крепкую смугловатую шею и в горле стало сухо.       Dh'oine помедлил, неодобрительно глянув на него из-под сведенных к переносице бровей, но взялся за кольчугу.       — Нет, — ответил он коротко. — А должен был?       Иорвет оставил вопрос без внимания.       — Не отворачивайся, — велел он. Не потому что Роше действительно делал это, но потому что мог сделать.       Конечно же, он не пробовал с мужчинами. И наверняка был популярен среди женщин. Иорвет по-прежнему не знал его прошлого, да и не хотел узнавать. Он прислушивался к тому, как позвякивали тоненькие мелкие колечки, и вздрогнул почти раздраженно, когда к этому приятному, почти интригующему звуку примешался тихий скрип дверей. Пришла.       — Простите, господин…       Пожалуй, он мог бы прогнать девчонку, которая успела изрядно разозлить его за этот, казалось бы, безмятежный день, но Иорвет лишь кивнул на оставшийся на полу беспорядок — на расплескавшееся вино, на грибочки в масле, на всю ту еду, к которой он не притронулся. Роше замер, оставшись в одной рубахе. Она была карминовой, такой же, как их плащи. Было заметно, как дернулись его желваки — он явно не ожидал еще одного зрителя. Иорвет вздохнул, накрутив на палец черную прядь, потом отбросил её небрежно за спину и расплел одну из многочисленных косичек.       — Прибери здесь.       Он чувствовал собственное нетерпение. Рубашка была свободной в поясе, но плотно облегала широкие крепкие плечи — словно вот-вот порвется на них. Роше поджал губы, заупрямился, как ретивый жеребец.       — Зачем мне раздеваться?       — А ты служанки стесняешься? — фыркнул эльф. — Боишься, что кто-то увидит твои шрамы?       — Не боюсь. О вкусах не спорят, но с каких пор тебя потянуло на людей?       — Меня на них никогда не тянуло.       Были лишь мысли, тягучие как патока, и собственное воображение. И был он прежний, его изрядная часть, которая ненавидела и презирала людей, которая приравнивала прикосновение к ним к преступлению. И увы, все усилия Иорвета по преодолению себя самого были тщетны. Он хотел и в то же время не мог. Если бы можно было удовлетворить все свои желания, просто взглянув на Роше, он бы так и сделал. Но если зайти дальше…       — Правда? — dh'oine дернул уголком губ. Раньше он был куда смирнее.       — Определенно, — эльф позволил яду просочиться в собственный голос. — Сними рубашку.       И ведь он снял — спокойно, точно делал это не впервые перед кем-то вроде Иорвета. Роше был жилистым, но крепким, с синеватыми венами, змеящимися по запястьям. Он набил себе татуировки — эльф предпочел не всматриваться в рисунки, хотя краем глаза уловил, что они совершенно не походили на их собственные. Никаких длинных и кривоватых веточек, изящных каплевидных листьев, никаких рун. Тем не менее он знал, что если Роше подойдет ближе, игнорировать все это будет невозможно. Он видел волосы на его груди, дорожку из них, бегущую от его живота вниз и скрывающуюся под штанами. Иорвету это показалось любопытным — сам он ничего подобного не имел. Его тело было изящным и чистым, более красивым. Роше, впрочем, красота была не так нужна. Если жеребец будет выигрывать каждую гонку, его масть не была принципиальна, как и длина гривы или хвоста.       Успокойся, сказал он сам себе, у этого существа ведь две руки, две ноги, пальцев сколько положено. И всё-таки… Dh'oine. Красный всадник. И совсем не такой, как он сам.       Рабыня торопливо прибирала в покоях, стараясь не обращать на них внимания. Иорвет и сам закрыл глаза, предпочитая делать вид, что для него её и вовсе нет. Они опустились на кровать, оба — едва неуверенно, с той лишь разницей, что здесь эльф ощущал себя как дома. Он первым лег на перины, кивнув на гору подушек рядом, и когда Роше лег тоже, мог лучше рассмотреть вблизи волосы на его груди.       — Ты не нравишься Эредину, — сказал Иорвет. — Он думает, у меня есть к тебе… интерес.       — Это правда? — Роше не сводил взгляда с балдахина над своей головой.       — Нет, — усмехнулся эльф.       Он почувствовал запах dh'oine. Запах кожи, вечно скрытой под рубашкой и доспехом, впитавшей собственный пот от духоты, смешанной с жарой, стоявших по всему Тир на Лиа. Он предполагал, что ему это не понравится. Но омерзения не было. Для начала даже неплохо, подумалось Иорвету.       Служанка ушла, а он еще не прикоснулся к Роше, даже кончиком пальца не опробовал какой-нибудь рубец на его коже. Собственные темные волосы разметались по подушкам простыням, промасленные и блестящие. Иорвет слышал его дыхание рядом и считал минуты, прикрыв глаза — при этом он совершенно не боялся, что dh'oine задушит его или размозжит голову первой попавшейся статуэткой. Что это изменит? Убийство не вернёт его домой и скорее заставит упасть вниз, в небытие, к тысячам таких же, чьи души были использованы, обращены в энергию, с помощью которой Эредин выходил за пределы этого мира. И все же их было недостаточно для большего рывка…       Иорвету нравилось мучить себя несуществующими воспоминаниями о том месте, откуда они пришли и куда им не суждено было попасть снова. Да сейчас, словно оттягивая момент прикосновения, он думал и думал. Снова и снова. Мысли об Эредине безжалостно отгонялись в сторону, как и несмелые догадки о теме их будущей беседы. Он приоткрывал веки и глядел на Роше. И пытался понять, сколько же энергии в его душе и может ли она быть до того ценной, чтобы сберечь её… еще ненадолго.       — Не трогай меня.       Иорвет ждал сопротивления и потому не удивился. Роше все еще не двигался с места, шевельнулись лишь его губы. Эльф медлил. Собственная неуверенность была понятной, но неужели Роше вдруг возомнил себя таким неприкосновенным, столь необходимым, чтобы к его желаниям прислушивались?       И всё же Иорвет дотронулся до него — сначала одними лишь кончиками пальцев, преодолевая вспыхнувшее чувство отвращения, которое он быстро заглушил, вспомнив, как представлял себе все это не так давно. Кожа была не гладкой, чуть шершавой, а жесткие волоски оцарапали руку — словно трогаешь ежа. Роше дернулся, зашипел, глядя на него, похожий на нетопыря, которому не повезло оказаться под солнцем. Но Иорвет был терпелив. В ответ на очередное пожелание мучительной смерти, он лишь дрогнул уголком красиво очерченного рта. До груди можно было дотрагиваться уже вполне безбоязненно, а дальше он двинуться всё никак не мог. Пальцы так и блуждали по одной траектории — мягко касались сосков, едва дразняще поддевали их ногтями, и спускались до пупа. Не ниже.       — Ты присмирел, — заметил эльф. — Значит, тебе нравится это?       — Заткнись, — огрызнулся он.       — Осторожнее, Роше. Я ведь сказал, что слова Эредина ничего не значат.       По крайней мере, касаемо его личных дел.       Он застопорился на этом проклятом животе. В голове метались сомнения — вдруг это будет слишком грязно? Иорвет не сразу заметил, в очередной раз колупнув ногтем бусину чужого соска, то, что он затвердел и легко перекатывался в пальцах. Дыхание Роше едва изменилось, потяжелело, живот напрягся — так, что проступили совсем побелевшие шрамы. Иорвет все же уделил им внимание, не видя иного выхода и раздраженно вздохнув — прочертил несколько неровных линий, соединил их между собой, отвлеченно размышляя о том, как хорошо бы смотрелась здесь татуировка. Другая, а не эта мерзость, что уже навечно въелась в кожу dh'oine. В тот миг, когда он уже хотел начать продумывать рисунок, Роше ухватил его за запястье, дернул руку ниже, заставляя невольно нащупать пальцами свой пах.       — Быстрее, — только и произнес он странно охрипшим голосом. И в глаза посмотрел — будто бы смущенно даже, отчего эльф не спрятал усмешку.       Чертовы тесёмки. Иорвет дернул за одну, за другую, хотел стянуть остатки одежды пониже, чтобы открыть чужие крепкие бедра, но Роше не позволил.       — Вытащи. Мать твою, ты что, никогда хер не держал?       Он не должен был этого делать. Не должен был касаться его плоти, внутренней стороной ладони ощутив расплывшуюся на коже теплую капельку смазки. Это был предел. На какое-то мгновение Иорвет совсем перестал думать, даже о себе забыл — рука с тихим влажным звуком двигалась вверх вниз, так ладно, точно это было его собственное тело. Ему не нравилось это ощущение, но оно было. Оно и не думало уходить. И позабылось, что он из Aen Elle, а Роше — грязный dh'oine, не стоивший грязи на его обуви. Он содрогнулся, стиснул в кулаке простынь, а Иорвет едва успел разжать пальцы, иначе семя запачкало бы его. Вязкие белесые струйки растеклись по животу, рискуя замарать постель.       Опустошенный и озлобившийся, эльф откинулся на подушки. Он так и остался одет. Роше, все еще восстанавливая дыхание, не шевелился.       — Уходи, — сказал Иорвет тихо и устало.       Роше ничего не ответил, а лишь с присущей ему наглостью стёр сперму с живота краем простыни и подхватил рубашку. В тишине опять зашуршали мелкие стальные звенья кольчуги. Мягко захлопнулись двери покоев. Иорвет, получивший своё лишь наполовину, стиснул зубы. Оранжево-розовый луч солнца проник под балдахин. Близился вечер и слышно было, как где-то вдалеке кричали павлины.       Эредин пришел позже. Иорвет, прежде ценивший факт близости к Королю Ольх, ему не обрадовался. И все же его опасения не сбылись — Ястреб не выказывал желания отправить Роше в ту же топку, куда отправлялось большинство рабов, захваченных в другом мире. Это означало, что dh'oine мог выдохнуть и прожить здесь еще один день спокойно, а для Иорвета это была еще одна попытка. Последняя или нет, этого он знать не мог.